Странствия Персилеса и Сихизмунды - Мигель Сервантес

Ипполита, до сознания которой дошло, как уже было сказано, что, уморив Ауристелу, она уморит и Периандра, бросилась к Джулии и велела ей либо ослабить силу злых своих чар, от коих сохла Ауристела, либо совсем снять с нее порчу; она-де не желает, чтобы из-за нее оборвались разом три жизни: ведь если умрет Ауристела, то умрет Периандр, а если умрет Периандр, тогда и она, Ипполита, не жилица на этом свете. Джулия изъявила покорность, как будто от нее в самом деле зависело, напустить на человека хворь или же исцелить его, как будто не произволением божиим посылаются нам все испытания, кроме, впрочем, тех, которые мы сами заслужили своими проступками. Однако ж господь, вынужденный, если можно так выразиться, наказать нас за наши грехи, может допустить, чтобы колдуньи силою своего колдовства отняли у человека здоровье. Разумеется, только божьим попущением они своими зельями и ядами через некоторое время отправляют человека на тот свет, отправляют потому, что человек не в силах себе помочь, ибо толком не знает, что с ним, какого рода губительный недуг его снедает. От таковых болезней един господь властен нас избавить по великому милосердию своему, ибо оно сильнее всякого лекарства.

И вот с того дня Ауристеле хуже не становилось, а это уже признак улучшения. С того дня на небе ее лика стали появляться первые проблески предвестники восхода солнца ее красоты; вновь зацвели розы на ее ланитах; в очах вспыхнула радость; тени скорби отступили от нее; нежный ее голос стал по-прежнему звонким; уста приобрели еще большую яркость; зубы белизною своею сравнялись с мрамором и засверкали, что жемчуг. Словом, малое время спустя Ауристела вновь воссияла во всей своей красе, во всей своей прелести, во всем своем очаровании, во всей своей жизнерадостности, и те же явления наблюдались у Периандра, у француженок, у Крорьяно и Руперты, у Антоньо и Констансы, которая радовалась радостям Ауристелы и печалилась ее печалям, Ауристела же, возблагодарив провидение за милость его и благость, которые она усматривала как в посланной ей болезни, так и в выздоровлении своем, однажды позвала к себе Периандра и, приняв все меры предосторожности, чтобы никто сюда не вошел, обратилась к нему с такими словами:

- Брат мой! По воле неба я вот уже два года называю тебя этим ласковым и скромным именем, и еще ни разу, забывшись или по своей оплошности, не назвала я тебя как-нибудь иначе, менее скромно и менее приятно для слуха, и мне бы хотелось продлить это блаженство - так, чтобы кончилось оно только вместе с концом нашей жизни, ибо настоящее счастье только тогда и хорошо, когда оно прочно, а прочно оно бывает, только если оно целомудренно. Наши души, как ты это знал и раньше и как я это постигла только теперь, вечно в движении, и успокаиваются они только в боге, как в своей сердцевине. В жизни земной желания бесконечны, одно нанизывается на другое, одно цепляется за другое, причем некоторые из таких цепей тянутся к небу, а другие спускаются до самой преисподней. Ты можешь подумать, брат, что это не мой язык и что это выходит за пределы тех скудных познаний, какие я могла приобрести в годы детства; прими, однако ж, в рассуждение, что опыт изобразил и начертал наtabula rasa [Буквально - чистая доска(лат.). ] моей души истины важные, из коих главнейшая вот эта: наивысшее счастье заключается в богопознании и боговидении, средства же, для достижения таковой цели служащие, суть средства благородные, полезные и отрадные, как-то: милосердие, добронравие и непорочность. Я по крайней мере так это понимаю, и еще я понимаю, что твоя любовь ко мне столь велика, что ты не захочешь пойти мне наперекор. Я наследница королевского престола. Тебе известно, что принудило мою горячо любимую мать отослать меня к вам во дворец: вот-вот должна была разразиться война, и мать за меня боялась. Так произошла наша встреча, и в первые же дни мы сроднились с тобою духовно, воля моя раз навсегда покорилась твоей и уже ни в чем из твоей воли не вышла. Ты стал для меня отцом, братом, защитником, опорой, ты стал моим ангелом-хранителем, ты, наконец, стал моим учителем и наставником - ведь это ты привез меня в Рим, где я истинною сделалась христианкою. И вот теперь я бы хотела жить так, чтобы по возможности не сбиваться с прямого пути в царство небесное, следовать им без тревог и волнений, а для этого ты должен разрешить меня от клятвы, которою я сама же себя и связала, ты должен вернуть мне мое слово и обещание стать твоею супругой. Верни мне мое слово, а я зато обещаю сделать над собою усилие и вырвать с корнем свое чувство к тебе: ради такого великого блага, как царство небесное, надобно отрешиться от всего земного, надобно оставить родителей и супруга. Я не собираюсь менять тебя на другого - я оставляю тебя для бога, и за это бог не оставит тебя своею милостью, а это такая великая награда, с которой не сравнится то, что ты утратишь, поручая меня ему. У меня есть младшая сестра, такая же красивая, как я, если только, впрочем, можно назвать красотою преходящую земную прелесть. Ты волен на ней жениться, и тогда ты получишь королевство, от коего я откажусь в вашу пользу, - так сбудутся мои мечты, но и твои не во всем потерпят крушение. Но что же ты понурил голову, брат мой? Что же ты потупил очи? Или не по сердцу тебе мои речи? Или путь мой кажется тебе неправым? Скажи мне что-нибудь, ответь! Ведь должна же я знать твои стремления, - быть может, я сумею как-либо согласовать их с моими и найти выход, который придется по нраву тебе и до известной степени удовлетворит и меня.

С чрезвычайным вниманием выслушал Периандр Ауристелу, и в одну секунду в мозгу его пронесся вихрь мыслей, одна мрачнее другой; Периандр вообразил, что Ауристела его возненавидела, что она решилась на эту перемену в своей жизни для того, чтобы лишить жизни его, Периандра: ведь должна же она понимать, что если она за него не выйдет, то для чего же ему тогда жить на свете? Эта догадка привела и повергла его в столь бурное отчаяние, что он вскочил с места и под предлогом, что ему нужно поздороваться с Фелис Флорой и Констансой, которые в это время входили в комнату, покинул Ауристелу, об Ауристеле же я не могу сказать наверное, что она уже раскаивалась, - знаю только, что она была расстроена и озабочена.

Глава одиннадцатая

Чем стремительнее притекает вода к горлышку узкого сосуда, тем медленнее выливается: на ту воду, что прихлынула раньше, напирает та, что за ней, но это только задерживает ее, одна вода теснит другую - и так до тех пор, пока наконец главная масса воды не пробьет себе дорогу и не вытечет из сосуда. То же самое происходит с мыслями огорченного любовника: все они сразу просятся на язык, одна перебивает другую, речь не знает, какой из них отдать предпочтение; вот почему весьма часто молчание влюбленного говорит больше, чем ему бы хотелось. У Периандра это состояние выразилось, между прочим, в том, что он был нелюбезен с Констансой и Фелис Флорой; осаждаемый роем мыслей, терзаемый догадками, волнуемый измышлениями, отвергнутый, в пучину сомнений ввергнутый, вышел он от Ауристелы, и так ничего ей и не сказал, так и промолчал, так и не пожелал ответить ей ни единого слова на ее многословную речь.

Констансе, Фелис Флоре и Антоньо, явившемуся вместе с ними навестить Ауристелу, показалось, будто она только что пробудилась от тяжкого сна; она говорила сама с собой внятно и вразумительно:

- Я поступила дурно, но что же делать? Разве не лучше, что брат мой знает о моих намерениях? Разве не лучше вовремя оставить извилистые дороги и неверные тропы и выйти на ровную стезю, где предо мною тотчас откроется вожделенная цель наших странствий? Я отдаю себе отчет в том, что Периандр не послужит мне препятствием на пути в царство небесное, но в то же время я сознаю, что без него я скорее туда дойду. Мой первый долг - забота о спасении моей души; прежде всего - взыскание царства небесного, взыскание вечного блаженства, а потом уже родственные чувства, тем более, что с Периандром меня узы родства не связывают.

- Послушай, сестра моя Ауристела! - заговорила Констанса. - Ты открываешь нам такие тайны, что это разрешает наши сомнения, но как бы ты потом не пожалела! Если Периандр тебе не брат, тогда ты слишком много общаешься с ним. Если же он твой брат, то его общество не должно смущать тебя.

Ауристела между тем опомнилась, и как скоро до ее сознания дошло, что говорила Констанса, она попыталась поправить дело, но это ей так и не удалось: когда человек пытается что-либо починить ложью, то, сколько бы он ни накладывал ложь на ложь, окружающие уже начинают прозревать истину, хотя бы сомнения еще оставались.

- Не помню, сестра, что я тут наговорила, - молвила Ауристела. - Я не знаю, брат мне Периандр или не брат; я знаю одно: он - моя душа, вот и все. Им я живу, им я дышу, из-за него умираю и благодаря ему существую, но со всем тем разума я не теряю, никаких нескромных мыслей у меня по отношению к нему не возникает, приличия я соблюдаю строго и веду себя с ним, как подобает вести себя благородной сестре с благородным братом.