Кто в армии служил... - Владимир Цай

Нормальный руководитель относится к ним как чему-то неизбежному, возможно, полезному. Лучше было бы, конечно, если бы сотрудники работали и совершенствовались в процессе работы, читая специальную литературу или ковыряясь в Сети, что и делают нормальные сотрудники. Но департамент управления персоналом, от которого кроме вреда никакой пользы, изображая свою значимость, планирует, выбивает бюджеты, находит курсы, преподавателей и даже тестирует сотрудников. Те, кто организовывает курсы, без особого напряжения зарабатывают деньги. Те, кто проходит курсы, получают дополнительный отпуск в хорошем месте за счет компании, а затем, получив сертификат об окончании (сертификат выдается всем), становятся еще более полезными сотрудниками. Всем хорошо – спасибо бюрократам из министерств, которые от нечего делать придумывают такие мероприятия.

К этой категории мероприятий относятся и всякие военные сборы, за исключением того, что ни организаторам, ни участникам они удовольствия не доставляют – ужасные условия, баланда и околачивание груш, которое, как ни странно, тоже надоедает. Иногда, впрочем, на сборы призывались люди по профессии, которых где-то не хватало, например, призывают водителей и отправляют их на уборку урожая на военных машинах (не на танках, конечно).

Было такое светлое пятно и для двухгодичников. Какой-то умник в Министерстве обороны решил, что офицер, призванный из запаса, должен сначала пройти переподготовку, в том числе и для адаптации. Он, видимо, ориентировался на опыт войны, когда новобранцев не посылали сразу на передовую, а обучали сначала где-нибудь на сборах.

По сравнению с действительной службой сборы давали отличную передышку и фактическое сокращение службы на два месяца. Комбат скрежетал зубами, когда на Блинова пришло предписание. Он должен был убыть на два месяца в Уссурийск, в какую-то радиотехническую часть, для прохождения этих самых благословенных сборов.

В Уссурийске в ноябре-декабре 1971 года была прекрасная погода (первый снег пошел в последний день сборов, в конце декабря). Осень была уже не золотая, но, может быть, еще слегка серебряная, когда желтые листья золотом уже не отдают, но выпадающий по утрам иней тает с восходом солнца. Но даже если бы погода была плохая, сборы не потеряли бы своей прелести.

Радиотехническая часть представляла собой заброшенный, неизвестно что и как производивший или ремонтировавший заводик. Информация была секретной, поэтому никто из участников сборов так и не узнал, что это за завод, – да они и не хотели знать. Сборы заводику навязали (надо было выполнять приказ министра обороны), поэтому в основном всем было до фонаря, чему учить.

Видимо, для ознакомления с особенностями караульной службы каждый из участников сборов должен был один раз за сборы заступить начальником караула для охраны объектов завода. Поскольку все участники сборов уже прослужили один-два месяца, они были хорошо знакомы с этими особенностями. Но если для Блинова первый караул стал трагедией, то здесь разыгрывался фарс. На полянке перед клубом выстраивался так называемый караул – десяток теток в форме охраны, к счастью, без оружия. Начкар принимал этот парад. Старшая тетка докладывала по обычной форме, после чего говорила: «Ну вы, товарищ лейтенант, идите отдыхайте – мы уж сами разберемся. Если вам чего-нибудь не надо, хи-хи». Тетки были такие, что ни о каком чем-нибудь речи не могло быть, несмотря на то что женщин большинство участников сборов не видели давно и перебивались письмами подругам или женам, кто успел жениться. Что и как тетки охраняют, никого не интересовало.

Какие-то занятия до обеда были, но если спросить у участников сборов, что и кто преподавал, никто не смог бы сказать. Неизвестно. Поскольку все не так давно были студентами, на занятиях играли кто во что горазд – крестики-нолики, выписывание слов, угадывание слов и т. п. Не играли только в преферанс, так как в преферанс предстояло играть весь вечер, а может быть и ночь – это уж как карты лягут. Довольно быстро приноровились играть на деньги в слова. Игра обычная – из букв некоторого длинного слова составляются все возможные слова. После вычеркивания одинаковых за оставшиеся начисляются очки – чем длиннее слово, тем больше очков. Разница (каждый с каждым, так как в игре могли принимать участие любое количество участников) умножается на стоимость очка в копейках. Выиграть много трудно, так как большинство – профессионалы. (Если, например, он видит слово «автор», то он автоматически выпишет «товар», «отвар», «тавро», «рвота» и еще долго будет спорить по поводу существования слова «втора», объясняя, что так называют вторую скрипку в оркестре.)

Поскольку в части не было солдат, не было и казармы и вообще гарнизонной инфраструктуры, что также способствовало расслаблению. Занятия проходили в клубе, а под жилье было переоборудовано какое-то помещение, в котором и расположились человек сто. Двухгодичники были со всего Союза, от Одессы и Ленинграда до Алма-Аты и Хабаровска. Математики, физики и прочие радиоинженеры. У основной массы распорядок был простой: до обеда игры на занятиях, после обеда отдых, а вечером другие игры – на нескольких столах расписывались «пульки», за другими выпивали, кто-то играл в шахматы или настольный теннис, кто-то читал. В субботу и воскресенье занятий не было, и все дружно небольшими группами, кто с кем скентовался, выдвигались в город – в баню, рестораны и т. д. Денежное довольствие все получили на два месяца вперед – денег для бывших студентов было много. Иногда было интересно просто поболтать.

На сборах встречались интересные ребята, большинство были с техническим или физико-математическим образованием. Человек десять – из Харьковского университета, физики и математики, все евреи (создавалось такое впечатление, что в Харькове вообще живут только евреи). Абакумов учился в Одессе и евреев, мягко говоря, недолюбливал, а Блинову было все равно, а с ними интересно.

С двумя он подружился. Они были совершенно разные. Миша – весьма типичный, смуглый, субтильный, уже с залысинами, мягкий, очень пессимистичный (с печатью двухтысячелетней гонимости евреев на лице), всегда о чем-то думал, и с ним было интересно просто философствовать. Он все хотел бросить курить – покупал пачку дорогих сигарет и отдавал Блинову, надеясь, как он говорил, что жадность, в конце концов, заставит его бросить курить (на сборах он так и не бросил). Лёня, напротив, рыжий с шевелюрой, экспансивный до агрессивности. Играл на деньги во все что угодно, начиная с преферанса и кончая домино. На занятиях они с Блиновым играли в выписывание слов из букв длинного слова, договорившись о цене за слово. Однажды к ним захотел присоединиться кто-то из Ленинграда, и они «обули» его, как Лёня говорил, рублей на десять (немало).

Вечером играли в преферанс, и народ собирался вокруг их стола не столько последить за игрой, сколько посмотреть спектакль одного актера, который разыгрывал Леня. Он дергался, вскакивал, заламывал руки, причитал, что-то вроде «меня чехлят, на меня набрасывают чехол», после чего скандировал «че-хол, че-хол» или «я – несчастный зачесанный серенький козлик», изображая при этом рожки. Всяких пословиц у него был мешок. Были совершенно замечательные, такие как: «Если гора не идет к Магомету, то пусть она идет к е… матери» или «Лучше синица в руке, чем х… в сраке». И т. д. Матерщинник был жуткий, а в казарме сам бог велел. На реплику одного из интеллигентных молодых людей, что он предпочитает приличные анекдоты, которые можно рассказать в любом обществе, Лёня сказал, что анекдоты бывают либо смешные, либо приличные, и рассказал такой:

Гусар с дамой на балу. Скучно.

Дама: «Поручик, а давайте играть в пикантные двусмысленности».

Гусар: «А как это?»

Дама: «Ну вот, например, я вам говорю – поцелуйте меня в жо, поцелуйте меня в жо, поцелуйте меня в желтую перчатку».

Гусар: «А, понял – х… вам в ро, х… вам в ро, х… вам в розовые губки!»

Вся казарма надрывала животы, ржала и рыдала минут пять. И еще долго слышались всхлипы и стоны людей, которые были не в состоянии остановиться. Сейчас так не смеются, а Леня с Мишей наверняка ностальгируют где-нибудь в Америке – лучше синица в руке.

Но были и исключения, обычные для большой массы людей (любых объектов или индивидов), соответствующие нормальному распределению Гаусса. Человек пять-десять делали по утрам зарядку, что-то изучали, что-то читали, практически не валяя дурака. Соответственно, другие крайние пять-десять человек напивались ежедневно, на занятия не ходили, «забив» на все, в том числе и на свою жизнь. Удивительно, к этим людям обычно не привязывается даже начальство, видимо, махнув рукой – все равно ничего не добьешься. Кого-то другого могут пожурить или даже наказать, но только не этих. Никто им почему-то не завидует.

Два месяца пролетели незаметно. Сборы заканчивались. Прошел и тут же растаял первый легкий снежок. Занятия закончились, игры надоели, и все просто валялись на кроватях в ожидании отъезда. Ни с того ни с сего приперся совершенно пьяный начальник сборов – в общем-то вполне вменяемый майор, с которым конфликтов не было. Он построил сборы непонятно зачем – все думали, что решил попрощаться, но вместо этого он стал орать, ругаться, угрожать («как стоишь, мерзавец») и вел себя крайне разнузданно. В конце концов, его послали куда подальше и разошлись.