Машина пространства. Опрокинутый мир - Кристофер Прист
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Продолжим разговор на лоне природы. Надо полагать, миссис Уотчет, услышь она о нашем ночном приключении, была бы шокирована ничуть не меньше миссис Энсон.
В том, как она употребила местоимение «наше», мне почудилось что-то особенное, и я ощутил приятную и не столь уж невинную внутреннюю дрожь.
Лимонад был восхитительный – ледяной, с острой кислинкой, щекочущей нёбо. Я опорожнил свой бокал с неподобающей быстротой.
– Расскажите мне хоть немного о новых работах сэра Уильяма, – попросил я. – Вы упоминали, что он утратил интерес к экипажам без лошадей. Чем же он увлекается в настоящее время?
– Если вы собираетесь встретиться с сэром Уильямом, то, быть может, спросите его об этом сами? Но ни для кого уже не секрет, что он построил летательный аппарат тяжелее воздуха.
Я уставился на нее, не веря собственным ушам.
– Вы шутите! Такой аппарат не может летать!
– Летают же птицы – а они тяжелее воздуха.
– Да, но у них есть крылья.
Она смерила меня долгим задумчивым взглядом.
– Можете полюбоваться на него сами, Эдуард. Аппарат за теми деревьями.
– В таком случае, – воскликнул я, – мне не терпится увидеть это немыслимое изобретение!
Мы оставили бокалы на столе, и Амелия повела меня через лужайку к окаймляющим ее деревьям. Миновав их, мы двинулись дальше в направлении Ричмонд-парка, который кое-где подступал вплотную к приусадебным лужайкам, и вскоре вышли на площадку – выровненную и утрамбованную, да еще залитую каким-то твердым покрытием. На площадке стоял летательный аппарат.
Он был внушительнее, чем я мог себе вообразить, – в своей наиболее широкой части он достигал, наверное, двадцати футов. Конструкция явно осталась незавершенной: голая рама из деревянных стоек и ни малейших признаков водительского сиденья. С обеих сторон корпуса свешивались длинные крылья, концы которых доставали до земли. В целом аппарат походил, пожалуй, на сидящую стрекозу, хотя до грациозности этого насекомого ему было очень и очень далеко.
Мы подошли к механической стрекозе вплотную, и я пробежал пальцами по поверхности ближнего крыла. Ткань, на ощупь напоминающая шелк, была, по-видимому, натянута на деревянные рейки, причем натянута настолько туго, что издавала под пальцами гулкий звук.
– Как же он действует? – поинтересовался я.
Амелия перешла от крыла к корпусу аппарата.
– Мотор крепится вот здесь, – ответила она, указывая на четыре стойки, более массивные, нежели все остальные. – А эта система блоков несет канаты, поднимающие и опускающие крылья.
Действительно, крылья были закреплены на шарнирах, позволяющих им перемещаться вверх и вниз, и, приподняв одно крыло за кончик, я убедился, что движется оно плавно и мощно.
– Почему же сэр Уильям не продолжил работу? – воскликнул я. – Полет, наверное, рождает удивительные ощущения!
– Он разочаровался в своем замысле, – сказала Амелия. – Конструкция перестала его удовлетворять. Однажды вечером он признался мне, что собирается пересмотреть всю теорию полета, поскольку этот аппарат лишь подражает – и то без особого успеха – движениям птицы. Сэр Уильям пришел к выводу, что идею необходимо пересмотреть. К тому же поршневой мотор, который был установлен, слишком тяжел для полета и не обладает достаточной силой.
– Человек, наделенный такими талантами, как сэр Уильям, без труда мог бы усовершенствовать мотор, – заметил я.
– Именно это он и сделал. Взгляните сами.
Амелия обратила мое внимание на странное устройство, закрепленное в глубине корпуса. На первый взгляд оно казалось изготовленным из меди и слоновой кости, но были там и какие-то хрустальные поверхности, которые почему-то не удавалось толком рассмотреть: составные части устройства скрывались за их мерцающими, многогранными контурами.
– Что это? – спросил я, весьма заинтригованный.
– Прибор, изобретенный сэром Уильямом. В нем заключено вещество, увеличивающее мощность мотора, и нешуточным образом. Но я уже говорила вам, что сэр Уильям не был удовлетворен конструкцией в целом и забросил свой аппарат.
– А куда девался мотор?
– Сэр Уильям забрал его в дом и использует, чтобы снабжать лабораторию электрическим током.
Я наклонился пониже, силясь разобраться, что это за хрустальные поверхности, но даже с близкого расстояния мне не удавалось установить, как они сделаны. Летательный аппарат не оправдал моих ожиданий; если бы он поднялся в воздух, это было бы, надо думать, потешное зрелище. Выпрямившись, я увидел, что Амелия отступила на шаг.
– Скажите, – обратился я к ней, – вам случалось помогать сэру Уильяму в лаборатории?
– Да, когда он просил меня об этом.
– Значит, вы его доверенное лицо?
– Если вас заботит, способна ли я уговорить его купить ваши очки, то полагаю, что да.
Я ничего не ответил: злосчастная история с очками совершенно выскочила у меня из головы.
Мы медленно двинулись обратно в сторону дома, вышли на лужайку, и только тогда Амелия смилостивилась:
– Теперь, быть может, отправимся на велосипедную прогулку?
– С радостью.
Мы вернулись в дом, и Амелия вызвала миссис Уотчет. Достойной женщине было сказано, что мы сейчас выйдем из дому, но чай тем не менее следует сервировать как обычно, в четыре тридцать. Затем мы отправились к навесу, под которым хранились велосипеды, выбрали себе по машине и вывели их, придерживая за руль, через сад к границе Ричмонд-парка.
3
Мы устроились в тени деревьев, нависающих над берегом живописного пруда, и Амелия наконец поведала мне, что произошло с ней наутро после нашего разговора.
– На завтрак меня не позвали, – рассказывала она, – а я очень устала и проспала. В половине девятого меня разбудила сама миссис Энсон, которая принесла мне завтрак в постель. Затем, как нетрудно догадаться, я удостоилась чести выслушать лекцию о воззрениях миссис Энсон на вопросы морали. Лекция, как водится у этой дамы, была весьма продолжительной.
– Она была разгневана? И вы не пытались ей ничего объяснить?
– Нет, она не была разгневана или по крайней мере сдерживала свой гнев. Но объяснять что бы то ни было просто не имело смысла. Миссис Энсон тут же картинно поджимала губы. Она твердо знала, что произошло, пришла на этот счет к совершенно определенному выводу, и мне сперва казалось, что, сделай я хотя бы робкую попытку поколебать этот вывод, опровергнуть вынесенный заранее приговор, она умрет от негодования. Потому я сидела и покорно выслушивала ее наставления. Вкратце они сводились к тому, что я образованная и воспитанная юная леди и «жить в распущенности», как выразилась миссис Энсон, мне отнюдь не подобает. Однако в известной мере эти проповеди были и вправду поучительны. Я вдруг осознала, что, бичуя других за их воображаемые проступки, хозяйка в то же время сгорает от страстного, неукротимого любопытства. Невзирая на весь свой напускной гнев, миссис Энсон втайне надеялась разузнать, что же случилось на самом деле.
– Полагаю, ее любопытство осталось неудовлетворенным? – осведомился я.
– Почему же? – улыбнулась Амелия, подобрав с земли веточку и обрывая с нее листок за листком, пока не оголился гибкий ярко-зеленый прутик. – Я сообщила ей кое-какие красочные подробности.
Я невольно рассмеялся – сам не знаю, нервно
