Анатомия страсти - Аркадий Эйзлер

В 1969 г. умерла мачеха моей жены – Нина Алексеевна Юдина, работавшая ученым секретарем по зарубежным связям в Ленинградском Всесоюзном психоневрологическом институте им. В. М. Бехтерева. Она блестяще знала четыре иностранных языка и даже получила маленькую каморку для проживания на территории института. О ее смерти мы были извещены дирекцией. После нашего с женой приезда из Москвы в Ленинград и прощания мы получили возможность посетить квартиру покойной для того, чтобы, в соответствии с завещанием, забрать ее личные вещи. Среди вечного хлама мое внимание привлек текст, переведенный с английского на русский и напечатанный на пишущей машинке. Вместе с другим барахлом я засунул его в полиэтиленовый пакет, и только в московской квартире, перед тем как отправить на антресоли, бегло прочитал. Это был доклад американского ученого О’Кинси, который поразил меня необычным взглядом на жизнь американского общества, а также обилием разного рода графиков и диаграмм, построенных на обширном и разностороннем социологическом материале. О подобных текстах мне слышать еще не приходилось. Но для кого делала этот перевод Нина Алексеевна? Не по своей же инициативе взялась она за него? Кто был заказчиком, предоставившим ей текст на английском языке? На первой странице рукописи стоял гриф «Для служебного пользования» и печать Госкомитета по науке и технике. Вот, значит, для кого старалась покойная; интересно, зачем он понадобился столь серьезному ведомству и почему оно не воспользовалось услугами собственных переводчиков? Конечно, можно предположить, что данные потребовались «спецам» либо для контрпропагандистских целей, либо для поиска ответов на вопросы, которые возникали в недрах нашего самого передового и высокоморального общества. Обсуждение подобных тем было не принято, не говоря уже о проведении собственных социологических исследований на столь щекотливую тему – разве можно такое организовать тайно? С этими мыслями, собственно, я и уложил рукопись в коробку, которую забросил на антресоли, на время забыв о ее существовании. Но документ напомнил о себе. Уже позже, когда я, как говорилось раньше, находился «в подаче» документов на выезд из СССР, я был вызван в соответствующие органы, где мне напомнили о существовании пресловутого перевода, пытаясь выяснить его судьбу. Напуганный, все отрицая и делая вид, что не понимаю, о чем речь, я с ужасом ожидал проведения обыска, которого, однако, не последовало, что дало мне возможность благополучно получить разрешение на выезд. Но ужас! – при таможенном досмотре документ в числе другого бумажного хлама оказался в руках таможенного контроля, что, по заявлению его руководителя, тянуло, по меньшей мере, лет на пятнадцать лишения свободы. Текст был изъят с целью «посоветоваться с руководством». Развязка наступила неожиданно быстро. В то время работники «органов» также не были не чужды коррупции. Приняв предложение о «цене вопроса», высокие договаривающиеся стороны ударили по рукам, т.е. по чемоданам, и на моей дорожной карте исчезли все препятствия.

Воспоминания, однако, всегда имеют индивидуальную, субъективную составляющую, связанную с углом зрения, т.е. с позицией наблюдателя, воспроизводящего события давно ушедшего времени.

Приехав на Запад, мы оказались, подобно аббату Фарриа, в самом начале лабиринта, который необходимо выкопать индивидуально каждому для себя, чтобы обеспечить благосостояние и необходимый статусный стандарт западного человека, о котором мы так долго мечтали, будучи по другую сторону «железного занавеса». И здесь наше восприятие мира стало меняться. Вид голого тела в мелькающих телевизионных рекламных роликах, сперва с улюлюканьем встречаемых нашими детьми, с течением времени стал повседневным и обыденным, не привлекая ни особого внимания, ни необычных эмоций.

Да и какое нам было дело до всего этого? Не существовало никаких запретов, и по телевизору крутили эротические или порнографические фильмы. В кинотеатрах пары посещали такие фильмы бесплатно, одинокие же должны были платить за удовольствие, которое можно было растянуть на двенадцать часов.

Вспоминаются мои первые попытки освоения немецкого языка, которые я делал, пытаясь читать газету «Фольксштимме» («Глас народа») – орган КП Австрии. Текст был очень прост и разбавлялся политическими тезисами, словами, понятными без перевода, типа «политбюро», «комитет ЦК», «коммунистическая партия» и пр. Так вот, эта газета, адаптированная до уровня пролетарского понимания действительности, из номера в номер печатала информацию об актуальных дебатах в австрийском парламенте. Главной темой, занимавшей мысли австрийцев, был вопрос о границе между насилием и долгом в семье.

Мы, напичканные цитатами из учения Маркса, Ленина, знающие во всех деталях, как подступиться и овладеть телеграфом, вокзалами и банками, конечно же, не имели понятия, что основатели этого учения были не только добропорядочными семьянинами, но и страстными любовниками. Карл Маркс любил щекотать своей пышной бородой груди материально зависимой от него кухарки. Его последователь В. И. Ленин пригрел пламенную революционерку И. Арманд, обладающую привилегиями размещения в спальном вагоне вместе с будущим вождем. Она, в отличие от его бесцветной и бездетной жены, родила ему сына. Позже, проживая в ГДР, сын великого революционера получил от Брежнева в знак благодарности за заслуги отца престижную голубую «Волгу». Генсек, в свою очередь, тоже был одержим любовью к слабому полу и не особо следовал моральному кодексу строителей коммунизма, основной лозунг которого: «Человек человеку – друг, товарищ и брат!» то ли по недогляду, то ли по «доброте душевной» обобществлял мужчину, делая его участником бесполой и безликой толпы. Причем о женщине речь как бы и вовсе не шла.

Вид голого тела в мелькающих телевизионных рекламных роликах, сперва с улюлюканьем встречаемых нашими детьми, с течением времени стал повседневным и обыденным, не привлекая ни особого внимания, ни необычных эмоций.

Исторически двойственное отношение к морали наблюдалось и у целого ряда политических деятелей недавнего прошлого – начиная от сексуального извращенца Гитлера и его соратника Рэма до респектабельного Миттерана и «образцового» семьянина Клинтона. Страсть овладения чужим телом проходит невидимой для общества нитью не только через карьеры и письменные столы политических и общественных деятелей – она разрушает все, что только можно разрушить. Последствия иногда сиюминутных увлечений и побед порой сопровождают «грешников» до конца жизни, заставляя испытывать раскаяние в содеянном.

Многие судебные процессы последнего времени замешаны на громких сексуальных скандалах, происходящих и в религиозных кругах: известны случаи, когда высоконравственные духовники подвергали насилию малолетних послушников. То, что многие ужасающие факты выявлялись только десятилетия спустя, говорит, что до раскаяния еще очень далеко, а сильные мира сего и впредь будут использовать безграничную власть для достижения низменных целей.

В сфере интимных сексуальных отношений многое находится во власти традиций, а правовые нормы с трудом пробивают себе дорогу вследствие неоднозначности применения и сложности создания доказательной базы. Правда, в последнее время она значительно усовершенствовалась. Хотя трудно регламентировать морально-этические концепции самых скрытых и потаенных человеческих отношений, и каждый толкует их по-своему, можно с уверенностью сказать: если низменные животные инстинкты одерживают победу над моральными и культурными достижениями общества, то возникают одни из самых негативных явлений, свойственных человеку – измена и презрение. Апологеты, основатели и толкователи современной морали сами испытали на себе ее двойное влияние. Создавая объемные тома сочинений, погружаясь в мир грез и иллюзий, не имеющих ничего общего с действительностью, они выдвигали собственные приоритеты, узнав о которых, герои их сочинений могли бы сгореть от стыда за своих создателей.

Ницше и Шопенгауэр, Достоевский и Некрасов, Чайковский и Мусоргский стали жертвами сексуальной необузданности и прочих пороков, причем не каких-то банальных шалостей среднестатистического развращенного человека, а тяжелых извращений и распущенности, не совместимых ни с какими моральными нормами. Поступки и поведение этих выдающихся личностей XIX–ХХ вв. всегда являлись темой для обсуждения.

Вот что вспоминает, например, в 1923 г. А. Нашина-Евреинова: «Разговаривая как-то с К. И. Чуковским, раздобывшим интересные и совершенно новые материалы о Некрасове и Достоевском (см. «Каменное сердце»), я с чрезвычайным интересом выслушала от него такую характеристику Достоевского: «Да, для меня совершенно ясно, что как Некрасов, так и Достоевский недели не могли прожить без женщины». И далее, пытаясь найти ответ на слухи об изнасиловании Достоевским несовершеннолетней девочки, муссируемые в то время в обществе, Нашина-Евреинова продолжает: «Вероятно, сплетня о насилии имела все-таки свои основания. Говорят, что Страхов «определенно утверждал», Венгеров слышал об этом от Тургенева и Висковатова, а Булгаков мог только сказать: «Может быть, это и клевета». И многие другие исследователи и лица, близко знавшие Достоевского, не совсем склонны считать это за чистую клевету. Я не знаю ничего, наверное (да и кто же знает?) и вместе с К. И. Чуковским, с которым говорила по данному поводу, могу только сказать – это не то, что про человека наболтать, будто он на базаре дыню съел».