Моя небесная жизнь: Воспоминания летчика-испытателя - Валерий Меницкий

Командиром нашего взвода был младший сержант Борисов — человек низенького, «наполеоновского» роста со столь же низким интеллектуальным уровнем. Негативные качества такого человека, помноженные на практически неограниченную власть, становятся настоящим бедствием для окружающих. Это я испытал на себе.

Всё началось с материнской посылки. Мама моя, скажем прямо, достаточно меня баловала и, несмотря на мои рассказы о прекрасной курсантской жизни, старалась, как могла, украсить её и сделать более питательной. Она присылала посылки с различными сладостями и деликатесами, которые, хотя и с трудом, но можно было достать в Москве. Мама обегала множество магазинов, чтобы сделать мне приятное.

Ну так вот, ничего из её посылок Борисову не доставалось. Это его крайне раздражало и приводило в бешенство. Будучи по натуре человеком коммуникабельным, я, несмотря на молодость, занимал среди курсантов авторитетное положение. Меня многие уважали, я отвечал им тем же. К тому же я никогда не был жадным — любая посылка от мамы делилась в нашем классном отделении на всех поровну, и ребята, может быть, по крупинке, но пробовали маминых сладостей обязательно. Единственным, кому никогда ничего не удавалось попробовать, оставался Борисов. Происходило это потому, что когда он впервые увидел посылку в моих руках, тут же предложил мне пойти в каптёрку (маленькую комнату, где находится различное вещевое имущество взвода) и разделить эту посылку только между нами. Я, конечно, отказался и сказал, что посылка будет делиться поровну между всем личным составом. Именно тогда он меня возненавидел.

Другим камнем преткновения стал его армейский лексикон и мои актёрские способности. Борисов выдавал порою настоящие словесные перлы типа: «От меня и до следующего столба строевым — марш!» Достаточно было небольшой огранки и ехидного комментария — и курсанты лопались от смеха. Эти едкие насмешки, вызывавшие восторг моих сослуживцев, доводили сержанта до бешенства. Мы не переносили друг друга.

В результате он постоянно объявлял мне наряды. Все, кто служил в армии, знает: младший командир не имеет права дать своему подчинённому больше трёх нарядов вне очереди. Но Борисов действовал другим испытанным методом: давал мне наряды от имени командира взвода, нашего капитана. И когда я отхаживал очередные наряды, он наваливал на меня новые за какие-то несуществующие нарушения. И все эти наряды длились непрерывной чередой: с августа по ноябрь я практически не вылезал из чистки туалетов или ещё каких-либо работ подобного профиля.

Представьте, каково мне было переносить все эти унижения! Мои товарищи по взводу понимали, что Борисов не прав, но никто не мог ничего с этим поделать. Более того, я подвергался замечаниям ещё и со стороны более высокого начальства. Случались и намёки на то, что моя якобы абсолютная недисциплинированность может очень плохо для меня закончиться, вплоть до отчисления из училища.

Седьмое ноября стало для меня настоящим праздником — в этот день я впервые оказался без наряда. Думаю, и здесь Борисов преследовал корыстные цели, надеясь, что под этот «красный» день календаря мама пришлёт мне очень хорошую посылку и он наконец полакомится какими-либо яствами. Но ему и в этот раз ничего не досталось — и моё трудовое воспитание по части чистки сортиров продолжалось. От мойки туалетов я переходил к нарядам по кухне. Эти наряды были особенно тяжёлыми: каждому курсанту надо было почистить ванну картошки. А с учётом того, что до училища я не чистил за раз больше двух-трёх картофелин (всё делала мама, я помогал ей ходить по магазинам и мыть посуду, но чистку картошки она мне не доверяла), можете представить мои распухшие после каждого кухонного наряда руки. Вот такие уроки преподавал мне Борисов.

И он сделал своё дело, полностью, казалось бы, подавив мою психику. Однако о самоубийстве я не думал, в депрессию не впадал, а по-прежнему шутил, улыбался, продолжал веселить ребят различными забавными историями и анекдотами, которых знал великое множество… Дело в том, что у меня была очень хорошая память, которую я тренировал с детства, чему немало способствовала и моя любовь к математике. Я никогда не пользовался записными книжками, помнил сюжеты всех комедийных фильмов того времени и мог слово в слово воспроизвести самые комичные места из них. А если учесть, что с детства я умел здорово копировать голоса, то можно вообразить, как ценили меня сослуживцы в часы досуга. Я получил признание среди моих сверстников, копируя командиров взводов, командира роты, видных государственных деятелей и просто всех, кого знал. И когда вечером мы, уставшие, садились где-нибудь в бытовке, все просили меня что-нибудь рассказать. Как только я начинал, вся курсантская вечеря буквально хваталась за животы. Да я и сам хохотал от души и расслаблялся, забывая о грядущих сортирах и центнерах неочищенной картошки.

Но все положительные импульсы от этих вечеров, доброе отношение друзей не могли залечить душевные раны, которые наносил мне пресловутый Борисов. В результате я решил уйти из училища, нарочно завалив первые же экзамены. Друзья отговаривали меня, объясняя, что, во-первых, я фактически потеряю год, а во-вторых, мне придётся снова поступать в вуз на общих основаниях. Даже год службы мне не зачтётся, так как я буду отчислен за неуспеваемость.

Но я уже ничего не мог с собой поделать. Покориться Борисову не позволяли моё человеческое достоинство и честь. А подвергаться постоянному унижению на глазах всего коллектива было невыносимо. При этом, хотя все были на моей стороне, все молчали. И это молчание, эта коллективная боязнь высказать своё отношение к происходящему особенно угнетали меня. В результате я решил бесповоротно: экзамены сдавать не буду и уйду из училища.

Но в жизни бывают мгновения, как бы ниспосланные тебе свыше. В самые тяжёлые минуты потери душевного равновесия и согласия с самим собой вдруг кто-то — близкий или далёкий — помогает удержаться от необдуманных поступков, о которых будешь жалеть потом все оставшиеся дни. Таким добрым ангелом стал для меня Володя Стебаков — мой друг, ставший впоследствии заместителем директора винного завода в Кунцеве, о котором я ещё не раз вспомню в этой книге.

Была зимняя ночь в наряде. Был долгий откровенный разговор. И Володя, выслушав все мои сомнения и муки, просто, без всяких высоких слов сказал мне:

— Я тебя не буду уговаривать… Я только хочу тебе сказать: возьми надави на себя, ты крепкий парень, ты выдержишь! Раз уж ты поступил в училище, поднимись хотя бы раз в небо на самолёте. Тебе дали такой шанс! Попробуй, что это такое. И всё. А дальше можешь и списаться, и уйти, делать всё, что хочешь. Кроме того, тебе зачтётся год службы и ты будешь иметь право свободного поступления в любой технический вуз. Но ты попробуй хоть раз, что такое небо! Столько вытерпеть из-за этого подонка, столько перенести унижений!.. Ведь самое трудное уже позади — ты принял присягу, прошёл курс молодого бойца, заканчиваешь самый тяжёлый, первый год учёбы… Скоро весна. Начнутся полёты. Испытай, что это такое — полёт!