Таинственная бутылка - Фабиан Гарин

Капитан и лейтенант внимательно слушали, как Дима и Сеня, перебивая друг друга, рассказывали про «войну» на реке, про трофеи, бутылку и дядю Федю. Сеня не забыл добавить и про строгого часового, что стоял у шлагбаума, и веселого Харитошу.

Когда они закончили, Криворученко встал, обнял ребят за плечи и сказал:

— Дорогие ребятки, вы сделали большое дело.

— Товарищ подполковник, — застенчиво сказал Сеня и умолк.

— Еще хочешь добавить?

Сеня замялся, робко посмотрел на подполковника, потом на Диму и, прочтя в его глазах одобрение, попросил:

— Нам бы кусочек хлеба, со вчерашнего дня не ели.

— Как же это я не подумал? — засуетился Криворученко. — Сейчас накормим вас. Мищенко, дайте мое мыло и полотенце! Айда умываться на улицу! Капитан Добродеев, откройте коробку консервов, попросите у хозяйки горячего картофеля и меду, нарежьте хлеб и дайте каждому по плитке шоколада. Да спросите у соседки — нет ли у нее молока?

Когда Сеня с Димой умылись, лейтенант Мищенко, проворный и жизнерадостный, дал ребятам свою гребенку, круглое зеркальце и сказал:

— Подполковник любит, чтобы все по форме было. За стол надо садиться с чистыми руками и причесанными.

Капитан Добродеев принес крынку молока, дал ребятам по вилке и ложке и, как приказал подполковник, по плитке шоколада.

— До чего вкусно, — сказал Сеня и перестал есть.

— Что с тобой? — подполковник подошел к Сене и, подняв ладонью подбородок мальчика, посмотрел в глаза. — Ты мне все говори. Теперь мы с тобой и Димой дружить будем.

— Мне мамку жалко, — тихо произнес Сеня, — ищет меня. Может в Кочки пошла пешком.

— Мы, ребятки, сегодня в Точилину пасеку поедем. Я сам отвезу вас домой на машине.

Сеня сразу повеселел. Он разломал плитку шоколада и спрятал половину в карман.

— Растает от тепла, — заметил капитан, следивший за Сеней.

— Это для мамки.

— Мамке мы другую дадим, а эту сам съешь, — улыбнулся Криворученко. — Ну, ребятки, договорились. Я сейчас уезжаю по делу, а после обеда поедем в Точилину пасеку. Вы тут погуляйте, вас лейтенант накормит обедом, но только, — подполковник приложил палец к губам, — помните: военная тайна. Никому ни слова!

Он взял со стола планшет и вышел из комнаты. И тайна, которую ребята привезли от партизан, осталась тайной для них самих.

НА ДОКЛАДЕ У КОМАНДИРА

Машина подпрыгивала на кочках, легко взбиралась на холмики, а оттуда стремительно летела в ложбины. Подполковник напевал песенку. Шофер Фирсов изредка поглядывал на него, раздумывая, что бы могло привести начальника в такое веселое настроение. «Неужели ребята хорошее известие принесли?» — подумал он. Хотелось узнать, но расспрашивать не полагалось. Другое дело, если сам начальник расскажет, но как поделикатнее завести разговор? Фирсов помнил, как однажды, в самом начале своей службы в армии, он спросил: «Говорят, товарищ подполковник, из партизанского отряда № 16 ходок пришел?», а Криворученко посмотрел на него строго, отвернулся и запел:

Шел козел дорогою, дорогою,

Нашел козу безрогую, безрогую.

Фирсов долго испытывал тогда смущение. С тех пор он понял, что на фронте не надо расспрашивать о том, чего не полагается всем знать. Но сейчас ему очень хотелось узнать, что за известие принесли мальчики, и он пустился на хитрость.

— До чего хорошие ребята, — сказал он будто про себя и, выждав несколько минут, добавил: — Я их первый заметил, товарищ подполковник, думаю, вот попросят покататься. И вы так поняли. А они серьезные… Пакет доставили. Наверно важный пакет?

Криворученко, не поворачивая головы, запел:

Наверно не знаю, а точно не скажу…

Фирсов сделал вид, что ему попало что-то в глаз, и газанул так сильно, что подполковник прекратил петь и приказал сбавить скорость.

Фирсов злился на себя. Ведь он знал, что не полагается расспрашивать начальство и даже рассказывать другим, с кем встречается подполковник, куда и зачем ездит. Если, бывало, в деревне ему говорили: «Вчера вашего подполковника в Замостье видели», то Фирсов учтиво отвечал: «У него с председателем колхоза большая дружба». Не будет же он говорить, что в Замостье живет командарм и Криворученко ездит к нему на доклад. Сейчас он сам по глупости спросил, и начальник вежливо дал ему понять, что не надо проявлять любопытство. Теперь он никогда больше не спросит.

Когда миновали лес, подполковник, как ни в чем не бывало, сказал:

— Вам, Ванюша, еще придется ребят домой отвезти.

— Далеко?

— Километров тридцать.

У деревни Фирсов сбавил скорость и перед шлагбаумом остановил машину. Часовой, увидев подполковника, которого он хорошо знал в лицо, приложил руку к пилотке и сказал:

— Прошу проехать!

У крыльца дома, в котором жил командарм, стояла серого цвета «эмка», и подполковник сразу догадался: «У четвертого — командующий артиллерией. Вот кстати».

В просторной кухне стоял стол, покрытый красным сукном. Кроме двух телефонов, блокнота и карандаша на столе ничего не было. Адьютант командарма, капитан Кустов, высокий офицер, с коротко остриженными волосами, в безукоризненно чистой и выглаженной гимнастерке, вставал, когда в кухню входили офицеры и генералы и тихо произносил:

— Здравия желаю! Прошу присесть! Сейчас доложу командарму о вашем приходе.

При появлении Криворученко Кустов встал и произнес:

— Здравия желаю, товарищ подполковник. Входите без доклада.

Генерал сидел за таким же столом, как и Кустов. Таких же два телефона, блокнот и несколько листов бумаги, которые адьютант подготовлял с утра, пепельница и цветные карандаши. Генерал был невысокого роста, плотный, с чисто выбритым лицом и в пенсне с толстыми стеклами.

Криворученко сделал два шага, остановился, приставил ногу к ноге, стукнул каблуками и, наклонив слегка голову, отрывисто произнес:

— Здравия желаю!

— Здравствуйте, Криворученко! — сказал командарм и протянул руку.

— Где ходоки? Солидные люди?

— Обоим вместе двадцать пять лет наберется.

Криворученко вспомнил рассказ ребят и передал его со всеми подробностями.

— Покажите письмо! — приказал генерал.

— Прошу!

Командарм вынул из скомканного конверта записку и стал читать вслух:

Товарищ Криворученко!

Если письмо дойдет до тебя (я послал к тебе тов. Петровича), а в этом я не сомневаюсь, то подготовь артналет по южной окраине деревни, вблизи которой стоял мой отряд. Жители выселены. Противник свез много горючего и боеприпасов. Готовит операцию. Я отхожу на запад в лес, вверх по реке.

Кузьма

— А теперь, товарищ командарм, прочтите письмо к ребятам.

Генерал читал медленно вслух.

— Толково, — сказал он, — и затея с бутылкой толковая. А Петрович пришел?

— Нет, — ответил подполковник.

— Молодцы ребята, надо им что-нибудь подарить, — предложил генерал. — Но только артналет не годится.

Криворученко удивленно посмотрел на командарма и подумал: «Неужели я чего-то не учел? Вот сейчас генерал взгреет меня в присутствии командующего артиллерией».

— Разрешите спросить, товарищ командарм, что именно не годится?

— Я думаю, что это дело надо поручить нашим «кукурузникам». Не так ли, Геннадий Дмитриевич? — обратился он к командующему артиллерией.

— Согласен, Иван Иванович, они это проделают бесшумно.

Под словом «они» генерал подразумевал летчиков авиазвена «По-2», которых на фронте за бесстрашные вылазки против неприятеля называли по-разному: одни «королевской авиацией», другие «огородниками» или «кукурузниками».

— Так вот, подполковник, — сказал командарм, — поезжайте к Журавлеву и передайте мой приказ — сегодня в 23.00 выслать трех летчиков. Уточните вдвоем по карте квадрат действий. Бомбежку произвести на выключенных моторах. Ясно?

Криворученко радостно представил себе, как неожиданно появятся маленькие «По-2» и, низко планируя над неприятельскими складами, сбросят несколько «гостинцев».

— Ясно, товарищ командарм!

— Действуйте!

— Разрешите идти?

— Идите! В 24.00 прибыть ко мне с командиром авиазвена Журавлевым и доложить о результатах.

Криворученко четко повернулся и вышел из комнаты.

НОЧНОЕ ЗАРЕВО

После отъезда подполковника Мищенко убрал хлеб, консервы и разостлал на столе чистую газету. Потом он расстегнул ремень, снял кобуру и положил ее на стол. Дима с Сеней с любопытством наблюдали за ним.

— Капитан, хочу смазать «ТТ», вы не возражаете? — спросил Мищенко.

— Пожалуйста! — ответил Добродеев.

— А нам можно посмотреть? — спросил Дима.

— Отчего же нельзя? Только руками не трогать.