Легкие горы - Тамара Михеева

– А она?

– Засмеялась.

За забором вставали в Юрасин рост травы. Там, за бурьяновой стеной, был овраг, оранжевый от глины и песка, а за оврагом – луг. Динка все это знала, и все равно ей казалось, что там, за оврагом, – море. От близкой реки веяло ветром и тиной.

Юрась пробормотал:

– Конечно, он же художник, ему нужна мастерская, а Юрась – никто, Юрась в зале поспит…

– Они так сказали? – распахнула Динка глаза и сразу вспомнила, как Света обняла ее при первой встрече. Юрась смутился и пробурчал:

– Нет, конечно, попробовали бы… Ну, сама подумай! Нарожают детей…

Динка вздохнула. Проковыряла пяткой ямку в земле.

– Мне бы хотелось, чтобы моя мама нарожала детей, – сказала она.

– Тетя Катя старая, она не нарожает.

Динка знала, что не нарожает. Дело не в возрасте. Мама объясняла, но Динка мало что поняла. Что-то там со здоровьем.

Юрась вдруг вскочил:

– Слушай… это они меня сюда отправили… ну, я спросил у мамы, можно мне здесь остаться, раз отработка закончилась, она говорит: конечно, оставайся! Динка, они меня там выселяют! Я приеду, а там – прости, родной сын, придется потесниться?

Юрась плюнул. Плевок улетел в бурьян, повис на темном листе.

– Ух ты! – на сдержала восхищения Динка.

– Научить? – со снисходительностью чемпиона спросил Юрась.

На какое-то время они забыли о своих горестях. Они плевали в бурьян, пока у Динки в горле не пересохло.

– Вообще-то на землю плевать нельзя, – сказала она. – Дед Телятьев говорит, что это земле обидно, а она живая и всех нас кормит, поит, ее обижать запрещено.

– Да ну, на землю-то не попало, все на листьях висит, – отмахнулся Юрась и тут же опять свел хмурые брови:

– Я в город пойду.

– Зачем?

– Я в комнате забаррикадируюсь и буду там сидеть.

– А что значит, “забаррикадируюсь”?

– Ну… шкаф к двери придвину, и никто ко мне не войдет. Он знаешь какой тяжеленный! Ни за что не сдвинуть!

– А я?

– Что? – не понял Юрась.

– А я как войду? А как ты будешь есть? Ты умрешь с голоду!

– Ну и пусть! – Юрасю очень эта мысль понравилась. – Потом пожалеют!

Не разговаривая больше, он перемахнул через забор. Динка полезла следом.

Метки на деревьях

Динка и Юрась вышли на дорогу, когда им встретились братья Мироновы. Герка тащил за руку Владика и был страшно сердит. Юрась принял вид независимый и равнодушный, а Динка сказала робко:

– Привет.

Она думала, Мироновы даже не ответят, мимо пройдут, ведь они с Юрасем в ссоре. Но Герка остановился и сказал:

– Круглую поляну вырубили.

У Юрася шевельнулись губы. Он побледнел и проговорил еле слышно:

– Врешь.

– Клянусь.

А Владик всхлипнул. И Динка только сейчас поняла, что Владик зареванный, что рубашка у него задралась и испачкалась:

– Все срубили, Юрась… И Бухту старого пирата, и Гавань… Все до единой… – Владик заревел.

– Не реви, – сдвинул брови Герка.

– Кто тебя? – спросил Юрась. Через всю Владикину щеку шла свежая вспухшая царапина.

– Он по лесу гулял, – ответил за брата Герка. – Ну, как всегда, пошел проверить штаб, а там… мужики какие-то не наши…

– Они из города, – опять всхлипнул Владик.

– Всю нашу поляну… бензопилой. Владька и бросился.

– Я к Маяку встал, я думал: я встану, они же не будут меня пилить…

– Будут они церемониться! Оттолкнули и…

– Срубили? – Динке показалось, что Юрась сейчас упадет в обморок, такой он стал белый.

– Нет. Ушли. Они завтра снова придут, Юрась! Они наш лес продают, я слышал, они говорили!

Динка почти ничего не поняла: Бухта, Маяк, штаб?

– Пошли, – сказал Юрась. Вместе они двинулись в сторону леса. Все было забыто: Светин жених, весенняя ссора с Мироновыми. Лес рубят. Их, легкогорский, лес!

По дороге Юрась рассказал, что они с Геркой еще с детского сада на Круглой поляне играли в пиратов. Каждый выбрал себе сосну – корабль, а лес вокруг – будто море. Ну, сражения всякие разыгрывали, приключения, открытия, клады искали. У них все там по-своему называлось: Сухой остров, Бухта Старого пирата, самая большая сосна была Маяком… А на одной сосне штаб устроили: положили на ветки три доски, будто палуба получилась, там друг другу разные шифровки оставляли.

– Потом Владька в школу пошел, мы его тоже в капитаны приняли…

– А меня? – вскинула глаза Динка.

Но Юрась потемнел лицом. Промолчал. Вырубили. Всю Круглую поляну вырубили. И Геркину “Чайку”, и Владькину “Испаньолу”, и Юрасиного “Дельфина”.

– Я не знаю, Юрась, я не посмотрел на корабли, может, не успели… Но Бухту – точно.

Вот и лес. Динка идет, на ходу касаясь раскрытой ладонью каждой сосны.

– Мы еще давно поняли, что не так что-то, мы метки увидели, – сказал Герка. – Только я сначала думал, что отец рубит. Мы с Владькой даже следить за ним начали, думали, это он деревья метит… Помнишь, мы с тобой тогда встретились? – сказал он Динке. Она кивнула. – А оказалось, совсем не он. Не он, ну и забыли про это дело, а сегодня – вот…

Динка одернула руку. Кожей пальцев вдруг ощутила не теплую, будто замшевую, кору сосны, а холодное, чужое пятно краски на дереве. Краска была страшного, грязно-синего цвета. Динка даже вскрикнула. Метка стояла на ее сосне.

– Маяк, – вздохнул Владик.

Шаг, еще шаг, еще… Динка наизусть знала, что до волшебной поляны с девочками-сосеночками тридцать шагов от ее сосны. Динка шла зажмурившись. Она все уже поняла. На каждом дереве здесь стояли безобразные синие метки.

– “Дельфин” жив, Юрась, – сказал Герка.

– Вижу. И “Чайка”.

– И моя тоже! – даже как-то гордо сказал Владик.

Старые мшистые сосны расступились, открывая светлую, почти круглую поляну. Щепок было так много, что травы не разглядеть. Из щепок торчали четырнадцать пеньков.

Взрослые разговоры

Необыкновенные сумерки в Легких горах. Динка лежала на своей высокой пружинной кровати у окна, смотрела на небо, легкое, будто кто-то выплеснул в синеву вечера ушат холодной родниковой воды. Мерно звенел колокольчик на шее у Муськи, коровы Мироновых. Юла чесала ухо на пороге. За стенкой тихо переговаривались.

– Нервное, Катюш, не переживай, – это Света.

– Нет, ну такой припадок… – это тетя Аня. – Я так испугалась. Кать, а у нее все с нервами в порядке, ты узнавала? Может, это наследственное? А вдруг это что-то серьезное?

– Перестань, Аня! – сказала мама. – Просто она… очень впечатлительная, а тут… Да что там! Я сама готова реветь, как представлю! Помнишь, Свет, как мы с тобой эту поляну нашли? Тогда еще там только поросль была, все сосенки одного с нами роста…

– Да, Ника тогда родилась, и я ревновала страшно, злилась и всегда туда убегала, – откликнулась Света задумчиво. – Помнишь, мы играли, что эти сосенки наши дочки?

– Даже не верится… – с такой ненавистью сказала вдруг мама, что Динка испугалась, – профилактическая вырубка! Какая чушь! А что они на Провальной яме сделали! Вы видели? Такие сосны! Вековые!

– Петя говорит, нет у них никакого разрешения, не может быть, – сказала тетя Аня.

– Сейчас вернутся, все узнаем. Только я волнуюсь за них…

– Мама! – закричала Динка.

Скрипнула доска на пороге комнаты.

– Что ты, Диночка, я здесь, здесь…

Мама прилегла рядом, Динка сразу обняла ее за шею. Света с тетей Аней застыли на пороге.

– Поспала?

– Я подремала.

Мама улыбнулась. Динка подумала, что маме тоже нравится это странное слово “подремала”.

– Где Юрась?

– Они… он ушел с дядей Сашей, ну, со всеми, к тем людям…

Они помолчали.

– Они разберутся, Динка, не расстраивайся. Они…

– Посадим их снова? – нетерпеливо перебила ее Динка.

– Что?

– Мы посадим их снова. Все, что они срубили.

– Дина… – начала было мама, но решила, что не стоит спорить. – Конечно, посадим.

Вернулись мужчины. Лица их были угрюмы. Дядя Саша сказал, что документы у этих “лесоводов”, конечно, юридической силы не имеют.

– Но все равно бесполезно с ними бодаться. Не просто так ведь они сюда приехали, все бумаги мэром подписаны, все разрешения на вырубку леса… в коммерческих целях. Я завтра еще схожу в администрацию, – пригрозил дядя Саша, – я еще выясню, кто у нас там такие справки рисует и за какие деньги!

– Тише-тише, – погладила его по плечу тетя Марина, а дядя Петя сказал:

– Не драться же с ними…

Динка вышла на крылечко. Совсем сгустились сумерки, воздух стал темным, бархатным. Гудел близкий перекат, шушукались деревья. Динка разжала кулак: с поляны она унесла кусочек коры – все, что осталось от ее четырнадцати сосен. Днем на ладони еще светились капли золотой смолы, сейчас они впитались в кожу и стали липкими серыми пятнами.

Три капитана

– Дин… Динка, вставай! Вставай, только тихо! Дело есть.

Все спали в доме. Только Юрасю не спалось. Еще с вечера, когда стало ясно, что ничего взрослые не добьются, они придумали с Геркой план, и теперь вот Юрась разбудил Динку. Сначала Герка сказал, что ее впутывать не стоит: девчонка, и маленькая, но Юрась его уговорил. Он чувствовал, что никакие слова и утешения Динке не помогут, что она сама должна убедиться, что ни одно дерево в их лесу больше не срубят. И тогда – Юрась надеялся – она никогда больше не будет так страшно плакать.