Гойда - Джек Гельб

Царь прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Он чувствовал, как солнце касается его лица, как оно скользит по векам.

Народ замер.

– Хотя как знать мне всю подноготную? – наконец молвил царь. – Не Бог я, такой же грешник.

Царь осенил себя крестным знамением.

– Ты, Малюта, – продолжил государь, обращаясь к своему палачу, – прежде чем в котёл кидать, сними-ка шкуру лукавую эту. Да не торопись, авось покается грешник! Уж будто язычники мы, без покаяния отпускать душу в жизнь вечную!

Курбский бросил презрительный взгляд на Фёдора. Юноша же с любопытством глядел на площадь, ожидая расправы над изменником.

* * *

Тем же вечером в Слободе созвал на пир государь воевод и друзей своих. Столы ломились от яств, а холопы едва успевали наполнять чаши вином. Излюбленные дураки и скоморохи в пёстрых потешных одеждах подняли шуму, бегали вокруг стола, распевая свои небылицы, подыгрывая себе.

                                   Глухой подслушивал,

                                   Слепой подглядывал,

                                   Безрукой чаши нёс,

                                   На стол раскладывал.

                                   Безгласой звал к пиру,

                                   Безногой хаживал.

                                   Мне то воистину

                                   Немой всё сказывал!

Песня лилась, громко да задорно. Скоморохи носились и отплясывали по всему залу, боясь приблизиться к царскому трону. Раскатистый смех самого государя разносился под сводами палаты, что приумножало царившее веселье. Воеводы вместе с царём подпевали скоморохам, осушая чашу за чашей. Алексей Басманов выпивал непомерно, предаваясь разудалому застольному духу. Фёдор ничуть не уступал своему отцу, и не раз его резкий звонкий свист велел холопам нести кувшины с вином. Андрей Курбский тоже был на пиру, но взгляд его тяжёлый говорил о большом душевном утомлении.

– За отчизну нашу, за свободную землю нашу от злобы, воровства и измены! – провозгласил Алексей, поднимая чашу над головой. Его богатырская фигура возвышалась в общей суматохе, пока он оглядывал своих соратников торжествующим, но одурманенным вином взглядом. – И за государя нашего, за здравие тела его, за мир и покой в душе его! – добавил Басманов громким басом.

– Аминь! – с широкой улыбкой ответил царь, поднимая свою чашу.

– За государя! – возглашали бояре и воеводы за столом, ударяя со всего размаху свои чаши друг о друга.

Общий гул и гомон не стихали, а нарастали, точно накатывали волнами. Уж и скоморохам за труд их развесёлый, но тяжкий налили сполна. Игра стала резвее литься.

                            Ах, мы ли не воры,

                            Ах, мы да рыболовы, государевы ловцы.

                            Уж мы рыбушку ловили по сухим берегам,

                            По амбарам, по клетям,

                            По клетям да по хлевам,

                            Да по барским по дворам.

                            Как у дядьки, у Петра,

                            Мы поймали осетра,

                            Вот такого осетра – вороного жеребца.

                            Охо-хо! Хо-хо! Рыболовнички!

                            Ах, не воры мы, не воры,

                            Рыболовнички!

Фёдор удивлённо вскинул брови, слушая разнузданные куплеты. Взгляд юноши тотчас же метнулся на государя, как, впрочем, и взгляды остальных собравшихся за столом государевых ловцов. Царь же пребывал в состоянии неописуемой весёлости. С широкою улыбкой он велел налить смельчакам за работу их. Скоморохи же, точно чувствуя новый прилив сил, продолжали забавлять царя и друзей его, подбегая то к одному, то к другому краю стола, но сторонясь самого государя.

Пёстрые маски выглядывали из-за плеча, порой касались мужчин за столом и тут же отбегали под громкую музыку, что лилась из их инструментов. Один из дураков при дворе в игривом прыжке пристал к Басмановым, резким движением растрепав волосы Фёдора. Юноша усмехнулся и ловко перекинулся через всю скамью, в мгновение сорвал маску со скомороха и легко отскочил назад. Минутное смятение на красном лице холопа сменилось чудаковатой миной. Федя присвистнул и бросился прочь со скоморохами.

– Да куда ж носиться ему, с ногой-то пораненной! – причитал Басманов-старший себе под нос.

Через густые брови видел он, как Фёдор мелькает в круговороте пёстрых тканей, развевающихся лент. Юноша держал маску, отнятую у скомороха, не давая обратно завладеть ею.

– Так это он хромает ещё? – усмехнулся Иоанн, откинувшись назад и скрестив руки, и продолжил наблюдать за этим полубезумным действом.

Алексей громко рассмеялся и махнул рукой в сторону диких игр с шутами и музыкантами.

– Да плевать, пущай бесится! – ответил Алексей, потянувшись к своей чаше.

Царь поднял же свою, продолжая следить мягким притуплённым взглядом за салками. В череде пятен и образов, которые мешались меж собой, Иоанн не мог понять, кто кого догоняет. Казалось, и сами участники этих самобытных игрищ того не ведали. Образ Фёдора стал ясен, едва он выбежал из толпы музыкантов. В руках у него уже была другая маска, и скоморох, которому она принадлежала, пустился бежать следом за Басмановым. На потеху всему пиру они описали круга три в одну сторону и два в другую, с попеременным успехом касаясь и саля друг друга, но маски Фёдор так и не вернул. Как бы ни ловчился скоморох, как бы ни прыгал он, Басманов легко уклонялся, ловко перекидывая маску из руки в руку, то пряча её за спиной, то вскидывая над головой, а порой и вовсе укрывал за ней своё лицо.

Когда за Фёдором погнался очередной музыкант, салки эти описали в зале полукруг. Басманов изредка опирался свободной рукой о стол и стены, и хромоту его нельзя было заметить. Поступь его была лёгкой и проворной, пока он, уклоняясь от ряженых холопов, подпевал вместе со всеми:

                                   Глухой подслушивал,

                                   Слепой подглядывал,

                                   Безрукой чаши нёс,

                                   На стол раскладывал!

И во мгновение перестала играть музыка, притихли скоморохи. Тот дудочник, что гнался за Фёдором, замер, ибо Басманов пересёк тот запрет, что был известен каждому, и прятался прямо за троном царя, боле того, опираясь на его спинку своей рукой, второй – прикрывал маской лицо. За столом унялись и смех, и громкие разговоры пьяным громким басом. Те, кто сидел ближе всего к государю, уставились на царя и на юношу рядом с ним, дерзнувшего взбежать к самому трону. Остальные же переглядывались помутнёнными от выпитого глазами, и их одурманенный ум медленно давал какие-то ответы. Сам же Иоанн, расположившись на троне, медленно перевёл взгляд влево, после – повернул и голову, глядя на юношу, что скрывал своё лицо под маской. Повисла тишина, в коей никто не решался и шевельнуться.

Юноша медленно отвёл маску от лица. Его взгляд, хоть и был одурманен вином, хранил ясность. Фёдор глядел на государя в ожидании, его губы расплылись в улыбке, пока он переводил дыхание после учинённой с