Фармацевт - Александр Юрьевич Санфиров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ужасно! Дмитрий Игнатьевич, ужасно, грубит бессовестно, такие студенты нам не нужны.
— Дмитрий Игнатьевич, — обратился я к директору. — С моей стороны не прозвучало ни одного грубого слова. Присутствующие женщины могут это подтвердить. Просто Инга Николаевна, вместо того, чтобы принять у меня документы, начала выяснять, зачем я сюда явился и сколько мне лет. Вот я в свою очередь поинтересовался, зачем ей это нужно. Ведь любому здравомыслящему человеку понятно, если абитуриент пришел подавать документы, значит, они у него имеются и с возрастом все в порядке.
Лицо дамы снова налилось краснотой. Она хотела что-то сказать, но, увидев усмешку руководителя, промолчала.
Директор за годы работы приобрел достаточный опыт, чтобы определить будет ли толк из будущего студента. Но сейчас он был в затруднении.
Мальчишке на вид было не больше тринадцати-четырнадцати лет, поэтому сотрудница канцелярии и поинтересовалась возрастом. А парнишка оказался самолюбивый, видимо не раз попадал в историю из-за того, что выглядит моложе, вот и закусил удила.
Но дело было в другом, парень всего несколькими словами указал сотруднице на её место, и сделал это, не хуже его самого.Притом стоял сейчас спокойный, как мамонт, как будто не довел до белого каления Ингу Николаевну. Где в пятнадцать лет можно получить такой опыт?
Нет, определенно, ему необходимо понаблюдать за таким индивидуумом во время учебы.
Минуту подумав, он обратился к своей сотруднице.
-Инга Николаевна, мне бы хотелось видеть этого молодого человека среди учащихся нашего училища. Вам все понятно?
Мысль, потребовать, чтобы парень извинился перед Ингой, он отбросил. Мало ли шкет пойдет в отказ и все только осложнится.
Когда директор скрылся за дверью своего кабинета, Инга Николаевна тяжко вздохнула, показывая окружающим, как её тяготит его поручение.
-Выкладывай свои бумажки, — сообщила она мне и первым взяла в руки вкладыш с оценками.
-Итак, товарищи, — громко констатировала она, прочитав его содержимое. — К нам явился очередной троечник.
Однако две девушки, работающие в этом кабинете, на слова Инги Николаевны внимания уже не обращали. Интрига была окончена, её заключительным финалом оказались слова директора.. Видимо, почувствовал это, собеседница молча приступила к изучению моих бумажек. Хотя изучать там было нечего.
Выйдя на улицу после оформления документов и устного напоминания о том, что третьего сентября в двенадцать часов пройдет общее собрание первого курса, а четвертого сентября мы едем в совхоз копать картошку, я уселся на скамейке в скверике у входа в училище и задумался.
Сейчас мне нужно было понять с чего бы это я, спокойный и не особо конфликтный человек в обеих ипостасях, сам поднял градус противостояния там, где причина не стоила выеденного яйца.
И вроде бы додумался до того, что возмущались, на этот, раз остатки личности Гребнева, причем для этого ловко воспользовались интеллектуальным багажом семидесяти пятилетнего врача психиатра Александра Ефимова, съевшего собаку в таких баталиях в родном коллективе психиатрической больницы.
С этой мысли я плавно съехал на свою прежнюю личность, ей ведь тоже сейчас исполнялось пятнадцать лет. Вот только мыслей бросить учебу после восьмого класса у неё отродясь не было.
Не знаю почему, но до этого момента я не вспоминал о наличии в этом мире моей первозданной личности, как будто на моей памяти стоял какой-то блок.
Но сейчас блок исчез, и мне все больше хотелось поглядеть на свое настоящее тело и убедиться, что с ним все в порядке.
Когда выходил из училища на часах, висевших над дверями, стрелки показывали ближе к четырем пополудни.
— Пойду, посмотрю хоть издалека на свой дом, на самого себя и родителей, — если получится, конечно, — решил я и поднялся со скамейки.
Через полчаса уже подходил к своему бывшему дому, где с детства прожил много лет, пока в девяностых годах не построил кооперативную квартиру.
Волновался здорово, намного больше, чем когда зашел со своей второй мамой в деревяшку на улице Пирогова. Все-таки с этим домом было связано множество воспоминаний.
На скамейке у дверей сидели хорошо знакомые мне с детства бабки и вели свои обычные беседы. Когда уселся рядом с ними, они окинули меня подозрительными взглядами, а особо въедливые поинтересовались, что я тут забыл. После того, как пояснил, что просто присел отдохнуть, они потеряли ко мне интерес.
Часов, чтобы засечь время ожидания встречи с родными у меня не имелось и вряд ли мы с мамой сможем их купить в ближайшее время за полным отсутствием финансов.
Время шло, старухи поглядывали все подозрительней, и тут из-за угла дома появилась моя мама.
Я трудом удержался, чтобы не вскочить и не ринуться к ней навстречу.
Рядом с мамой шла симпатичная высокая девушка моих лет.
Соседка по скамейке заметила моё движение и сразу поинтересовалась:
— Ты не их случайно дожидаешься?
— Да, нет же, я говорил, что просто решил немного отдохнуть в тенечке, жарко сегодня. А кто это такие? Девочка очень симпатичная!
Бабка окинула меня пренебрежительным взглядом.
-Мал ты еще, на девок засматриваться.
В это время девочка обратилась к маме.
— Мама, я сбегаю к Ленке минут на десять, хорошо?
Та в ответ кивнула.
— Сходи Шурочка, только не задерживайся, нам еще ужин надо приготовить.
Девушка быстрым шагом ушла в соседний подъезд, а мама зашла в наш.
Я же встал в полном обалдении и направился к ближайшей остановке автобуса, размышляя, куда же я все-таки попал. Ведь никакой сестры у меня в той жизни не имелось.
— Так, ты уже документы сдал в училище? — удивилась мама, когда я, наконец, добрался до дома. Ноги, отвыкшие за два месяца от таких физических нагрузок, ныли беспощадно.
С вздохом облегчения я рухнул на протертую от старости оттоманку. Её пружины послушно заскрипели под моим худосочным телом.
— Витька! Сколько раз я тебе говорила, не падай так на диван, у него ножки скоро отвалятся, — привычно воскликнула родительница.
-Пока что они у меня отваливаются, — пробурчал я, — Устал, как собака по городу шататься.
-Ой, да, голодный, наверно, садись, я тебе рассольника налью, — сразу засуетилась мама. — А на второе пшенная каша со шкварками.
Шкварки — это вещь, я предвкушающе потер руки и направился к умывальнику, а потом к столу.
Пока уничтожал первое блюдо, а затем второе, мама, усевшись напротив, смотрела, как я ем.
Налив мне кружку чая, и придвинув ближе тарелку с булкой и масленку, она с вздохом сказала:
— Утром ушел тихой сапой, опять заплатанный пиджак одел. Не стыдно было в больнице и училище в таком виде ходить?
— А что такого? — удивился я. — Не драный ведь ходил.
Да не в этом дело, — мама наморщила лоб. — Ты как-то, буквально за несколько дней вырос из него. Неужели сам не замечаешь?