Пожарский - Дмитрий Володихин

Государя Василия Ивановича ждало одно только усиление источников Смуты. Он вышел на неравную борьбу.

Лжедмитрий II, разбив армию Василия Шуйского, летом 1608 года подошел к Москве и осадил ее. По своему лагерю, располагавшемуся в Тушине, он получил прозвище «тушинский вор». Справиться с ним оказалось намного сложнее, чем с Болотниковым. Царь Василий Иванович так и не решил этой задачи. Но он хотя бы постарался организовать должный отпор новому Самозванцу.

Где был тогда князь Дмитрий Михайлович? Нет точных сведений на этот счет, известно одно: он сохранял верность государю. Скорее всего, ему опять пришлось драться на полях близ московских окраин, скрещивая саблю с клинками «тушинцев».

На подступах к столице шли кровавые столкновения. Бой следовал за боем. Из подмосковного лагеря отряды «тушинского вора» расползались по всей России. Они несли с собой имя Дмитрия — то ли живого, то ли мертвого, Бог весть… И это страшное имя действовало как искра, упавшая на сухую траву. Тут и там разгорались малые бунты. Два десятка городов — Псков, Вологда, Муром, залесские и поволжские области — присягнули на верность Лжедмитрию II. Польские отряды, казачьи шайки, группы недовольного Шуйским провинциального русского дворянства и всякий случайный сброд пополняли его воинство.

Более того, высокородная московская знать, почуяв за тушинским «цариком» силу, принялась «перелетать» к нему. А за нею потянулись дворяне, дьяки, придворные разных чинов.

Царю Василию Ивановичу с каждой неделей становилось всё труднее находить преданных военачальников и администраторов. Наказывая кого-то за явные оплошности, прямое неповиновение или же за отступления от закона, царь мог завтра не досчитаться еще одной персоны в лагере своих сторонников. Не наказывая и даже даруя самое милостивое жалование, государь все равно имел шанс нарваться на очередной «перелет»: в Тушине обещали многое, а служба законному монарху стала рискованным делом… Того и гляди, войдет «царик» в Кремль, ссадит Шуйского, а верным его служильцам посшибает головы!

В ту пору «изменный обычай» привился к русской знати. Многими нарушение присяги воспринималось теперь как невеликий грех. О легкой простуде беспокоились больше, нежели о крестном целовании. То развращение, о котором говорилось выше, с особенной силой развивалось в верхних слоях русского общества.

Летописец с горечью пишет: государю пришлось заново приводить своих подданных к присяге, но очень скоро о ней забывали: «Царь… Василий, видя на себя гнев Божий и на все православное християнство, нача осаду крепити [в Москве] и говорити ратным людем, хто хочет сидеть в Московском государстве, и те целовали крест; а кои не похотят в осаде сидеть, ехати из Москвы не бегом (т. е. не украдкой, а открыто. — Д. В.). Все же начата крест целовати, что хотяху все помереть за дом Причистые Богородицы в Московском государстве, и поцеловали крест. На завтрее же и на третий день и в иные дни многие, не помня крестного целования и обещания своего к Богу, отъезжали к Вору в Тушино: боярские дети, стольники, и стряпчие, и дворяня московские, и жильцы, и дьяки, и подьячие…»[43]

Борьба с Самозванцем шла переменчиво. Города по нескольку раз переходили из рук в руки, подвергались грабежу и поджогам. Победители устраивали побежденным резню… чтобы пасть жертвами новой резни, когда их воинский успех сменялся неудачей. Половина страны пострадала к тому времени от Смуты. Блокада Москвы отрядами Лжедмитрия II отрезала великий город от источников питания. Обозы с продуктами уже не доходили до стен Белокаменной: их перехватывали по дороге. Над столицей нависла угроза голода.

Особую важность приобрело Коломенское направление. Чуть ли не единственная артерия, по которой к Москве доставляли продовольствие, шла через коломенские места. К ужасу царя, воеводы Иван Пушкин и Семен Глебов прислали известие: «От Владимира идут под Коломну многие литовские люди и русские воры». А драться за город и за дорогу, через него пролегающую, уже некому. Ратники есть, но доверенные лица в недостатке…

Вот тогда-то переламывается судьба князя Пожарского. Он-то хранил верность государю и при Болотникове, и при «Тушинском воре». Ему о присяге напоминать не требовалось, а биться с неприятелем князь был готов. И государь сделал на него ставку.

По свидетельству летописи, «Царь… Василий послал воевод своих под Коломну, князя Дмитрия Михайловича Пожарского с ратными людьми. Они же пришли под Коломну и стали проведывать про тех литовских людей. Вестовщики, приехав, сказали, что литовские люди стоят за тридцать верст от Коломны в селе Высоцком. Князь Дмитрий Михайлович с ратными людьми пошел с Коломны навстречу литовским людям, и пришел на них в ту Высоцкую волость на утренней заре, и их побил наголову, и языков многих захватил, и многую у них казну и запасы отнял. Остальные же литовские люди побежали во Владимир».[44]

Итак, под Коломной Дмитрий Михайлович осуществляет в ночное время стремительное нападение на лагерь вражеского войска. Противник разбегается, в панике бросив армейскую казну. Дмитрий Михайлович показывает себя опытным и решительным военачальником. Его действия спасают столицу от крайне неприятной участи. В Белокаменную потек хлеб…

Таким образом, Пожарский оправдал повышение по службе честным воинским трудом.

Но даже в тот момент, когда монарх остро нуждался в успешной боевой операции, когда поставить на командование оказалось просто некого, захудалость рода Пожарских продолжала скверно влиять на служебное положение князя. И очевидные боевые заслуги его ничуть не исправляли дела.

Прибыв к Коломне с отрядом, Пожарский должен был, по терминологии современного военного дела, «организовать взаимодействие» с тамошними воеводами. Но первый воевода коломенский Иван Михайлович Пушкин-Меныиой «…на съезд к нему не ездил и у дела государева не был и к царю Василью писал, что ему менши князя Дмитрия Пожарского быть невместно».[45] Пушкина отозвали к царю, а Пожарский, слава Богу, справился с неприятелем, получив поддержку второго воеводы, Глебова.

Продолжением стал местнический суд. Когда Пожарский вернулся в Москву, его ожидало челобитье Пушкина. Дмитрий Михайлович бился местническими «случаями» младших ветвей Стародубского княжеского дома — Татевых, Хилковых, Палецких, не поминая самих Пожарских. Знал: слабы местнические позиции Пожарских для такого дела… Пушкин упрекнул его в этом, и тогда сам царь вынужден был возобновить тяжбу. Местнической комиссии велено было взять у Пожарского «…иные случаи, где бывали… Пожарские, и хотел тово суда царь Василей слушать сам», — видимо, желая помочь ценному служильцу. Но до нового суда по непонятным причинам дело тогда не дошло: «Тот суд у Ивана Пушкина со князь Дмитреем Пожарским при царе Василье не вершен», — сообщают документы.[46] Скорее всего, страшное напряжение борьбы со Лжедмитрием II не позволило царю отвлечься на новое разбирательство. Оно откладывалось, откладывалось… а потом и сам Василий Иванович лишился трона.