Лальские тайны и другие удивительные истории - Ольга Рожнёва

Уже в 1711 году возвели внуки и правнуки тех новгородцев свой первый каменный храм в честь того же любимого ими святого. Заведующая музеем сказала мне, что здесь его края. Дескать, основатели города молились святителю Николаю, чтобы он стал хранителем этих мест. Совершенно серьезно причем все это рассказывала. Вот какой народ здесь дремучий!

Моя баба Мила, кстати, очень почитала Николу Чудотворца, но у нее образование было два класса церковноприходской школы, а заведующая музеем – молодая женщина, наверняка с высшим образованием… Такие вот дела…

На стенде об истории Лальска прочитала, что золотым веком для города был восемнадцатый. Тогда по денежному обороту Лальск входил в восьмерку самых богатых русских городов. Именно в эти годы город украсили семь великолепных белокаменных храмов. Зачем так много храмов на такой маленький городок – ума не приложу! На колокольне лальские граждане Попов и

Рысев повесили знатные часы: их огромные длинные стрелки были видны за километр, и каждый житель города мог знать, сколько сейчас времени. А для тех, кто жил в окрестных деревнях и рассмотреть стрелки не мог, раздавался бой часов, по тембру напоминавший бой часов знаменитой Спасской башни Кремля.

Жизнь здесь текла размеренная, мирная, по ночам город обходил караульщик, через каждые пятнадцать минут стучал в колотушку: свидетельствовал, что в Лальске все спокойно.

Также здесь жили купцы-удальцы: купец Иван Саватеев трижды по государеву указу водил караваны через Сибирь в Китай. Торговый путь лежал через Ярославль, Устюг, Лальск, Соль-Каменную, Тюмень, Тобольск, через Балагинский острог, где перегружались на верблюдов, через китайское село Наун в Пекин. Государевы караваны насчитывали по восемьсот человек и везли из далекого Китая фарфор, чай, чернила, даже жемчуг.

Из Лальска же везли местных белок и куниц, чьи теплые и богатые меховые шкурки красовались даже на старинном гербе города. Местные хвалились «знатным торгом мягкой рухлядью», то бишь мехами. Эх, на мое бы да убогое пальтишко такую мягкую рухлядь – я бы не отказалась! В 1710 году прибыль предприимчивого купца Саватеева составляла 1Л4 часть всего государственного годового дохода России. Молодчина Саватеев! Знай наших!

Отважные лальские купцы ходили также по морям-океанам, и благодаря их странствиям были, оказывается, открыты неизвестные берега Камчатки и Аляски, острова Алеутской гряды.

Все эти купцы были как на подбор еще и благотворители, что опровергает расхожее мнение о толстопузых купчинах, набивающих свой карман… Денежки свои многочисленные эти нетипичные (или типичные?) купцы жертвовали на храмы, на странные дома (то бишь странноприимницы), помогали бедным согражданам. Лальский купец Бобровский основал приют для подкидышей и богадельню для престарелых и убогих. Купец Сумкин фабрику бумажную построил, а бумага его получила золотую медаль в Лондоне, серебряную – в Париже… Эти же неугомонные купцы построили в Лальске театр с собственной театральной труппой – во как!

Я подошла поделиться своим восторгом по поводу таких замечательных купцов к заведующей музеем, но она ответила печально:

– Все это, девушка, в прошлом… Сейчас у нас в лесах волков много развелось, в город заходят – недавно у заправки собачку съели. Да-да, не удивляйтесь – слопали! Только голова и осталась… Без ушей… Да… знал наш город и лучшие времена… А вы заходите к нам! Вы же истории учить будете детишек – вот и будем сотрудничать. Будете к нам в музей с ребятами ходить!

20 июля. Познакомилась поближе с бабой Галей, теперь я каждый день беру у нее молоко. Каждый день, потому что холодильника у меня нет, пью свежее. Вкус этого молока необыкновенный – чистый, чуть сладковатый, с приятным ароматом… Баба Галя продает мне его совсем дешево, смотрит жалостливо, приговаривает: «Пей, доча, эка морная…» Я потом внимательно посмотрела на себя в свое старое зеркало в рассохшейся раме: лицо худое, шея тощая. Действительно «морная». Глазищи большие, хвостики белобрысые в разные стороны торчат. Сюрреализм какой-то… И есть все время хочется, а денег мало осталось, нужно экономить…

Икона на комоде явно стала еще светлее, это очень странно. Этому должно быть научное объяснение, только пока не знаю, какое… Кто изображен на иконе – пока непонятно.

В соседский дом продолжается наплыв народу – идут и идут. Домик, главное, такой неказистый… Спросила у бабы Гали, она сказала, что там живет болящая Валентина. На мой вопрос, чем эта Валентина болеет, ничего не ответила. Сказала только: «Валечка – человек Божий! Господь ей многое открывает…» Я невольно скептически хмыкнула и, конечно, зря не удержалась, потому что баба Галя обиженно поджала губы и замолчала. Молча налила мне полный стакан своей простокиши и отправилась на огород, всем своим видом показывая, что недосуг ей со мной лясы точить. А простокиша хороша: густая, вкусная, сытная!

21 июля. Баба Галя добрейшей души человек, но если рассердится – мало не покажется! Записывать за ней вятский говор можно бесконечно! Сегодня, пытаясь утихомирить внука, на которого «урас напал», приговаривала: «Сейчас ухват возьму и глазенки тебе повыковыриваю!» Вот такая скупая любовь северных народов!

23 июля. Вести дневник совсем некогда, прости меня, мой дорогой дневничок! Готовлюсь к урокам, пишу конспекты. Хожу купаться в речке Лале, гуляю.

Пока ни с кем, кроме бабы Гали, не подружилась. Пыталась наладить отношения с соседями, но черноволосая цыганистая Тамара как-то сердито смотрит на меня прищуренными глазами, на вопросы отвечает неохотно, сквозь зубы. И я перестала подходить к их половине дома. Недавно, возвращаясь с прогулки, увидела, как Тамара стоит у моего окна, прижавшись носом к стеклу, и рассматривает мою убогую комнатенку. Что она там хотела увидеть?!

В другой раз она сыпала у моего порога что-то типа мака или уж не знаю что и странно водила руками. Увидев меня, фыркнула сердито и ушла, не отвечая на мое недоумение.

После этого мне всю ночь снились кошмары. Какие-то ужасные существа лезли в окно и дверь, а от иконы на комоде вспыхивали лучи, эти лучи тянулись к страшилищам, касались их и как бы попаляли. И страшилища пропадали один за другим, а потом снова лезли, карабкались в окно, тянули ко мне свои жуткие лапы и снова пропадали от светящихся лучей. И я так плохо спала и всю ночь металась по кровати. Утром встала с тяжелой головой, меня знобило, внутри сидел какой-то холодящий душу, липкий страх.

Икона на комоде стала еще светлее, и теперь стали четко видны очертания мантии. Это явно какой-то святой. Я зачем-то взяла икону в руки, через силу вышла вместе с ней на улицу, присела на завалинке. Светило солнце, птицы пели, букашки всякие ползали – и эта обыденность, обычность летнего утра подействовала на меня успокаивающе. Постепенно ушел озноб, а вместе с ним и тянущий липкий страх.

24 июля. Сегодня, как обычно, проходила мимо одного из соборов и решила заглянуть: здесь могут быть старинные фрески, иконы и другие предметы старинного быта. Собор – большой, просторный, гулкий и совсем пустой, только за свечным ящиком – маленькая седая старушка. Глаза внимательные, платок по самые брови. Она молча смотрела на меня и ничего не говорила. Потом опустила голову и снова стала перебирать свои свечи. Я поняла, что это, наверное, означает, что мне можно сюда зайти и все посмотреть.

Прошла вглубь, и мои шаги гулко разносились по всему собору, нарушая его глубокую тишину. А потом я остановилась и прямо не могла больше двигаться – была как-то оглушена этим старинным храмом, сама не знаю почему, он на меня очень сильно подействовал. Я замерла на месте, и вдруг вокруг меня тонко запахло чем-то церковным, наверное, ладаном. Запах усиливался, шел волнами, мгновение – и все вокруг наполнилось благоуханием. Солнечные лучи освещали старые иконы, перебегая от одного образа к другому, и глаза изображенных на иконах оживали, наполнялись светом и смыслом.

Я почувствовала себя странно, очень странно – не могу найти слов: какая-то странная сила, которая проникала во все клеточки моего тела, как-то приподнимала его, делала легким, почти бесплотным. Мне стало страшно от этих непонятных чувств, и я беспомощно стояла на одном месте, не двигаясь. А храм – огромный, полный света и воздуха, живой, смотрел на меня ликами своих икон, прямо внутрь, прямо в меня, и мне казалось, что те, кто на этих иконах – они совсем живые!

А потом у меня вдруг потекли слезы – да так обильно, что пришлось закрыть глаза. И в это время я явно почувствовала, что меня Кто-то обнимает – я ощущала тепло ладоней на своей спине. Такое ласковое тепло и еще странное, невыносимо странное чувство, что я ВЕРНУЛАСЬ домой!

Вот такое наваждение! Это правда, что религия – опиум для народа, да еще какой опиум! Вот я просто зашла сюда, и уже такое творится… А ведь я материалист, историк!