Я познаю мир. Разведка и шпионаж - Игорь Дамаскин

Но все же один такой человек нашелся. Им оказался патриарх Иерусалимский Досифей. У него было много своих агентов из числа православных, которые занимали разные должности в турецких канцеляриях. Они имели возможности подкупать падких на взятки турецких чиновников. Досифей сам был нелегальным резидентом Петра и поддерживал с ним связь через курьеров–монахов.

Толстой нашел общий язык с Досифеем и подружился с ним. Досифей выполнил много просьб и поручений Толстого, невзирая на смертельную опасность – ведь он не был дипломатом, и султан мог пытать и казнить его.

Одним из первых успехов совместной работы Толстого и Досифея было получение копии грамоты, которую султан направил своему послу в Москве. Эту копию Досифей со специальным курьером отправил в Москву, и царь Петр раньше турецкого, посла узнал о намерениях султана. Но главной задачей Толстого было предотвратить нападение турок, на которое их толкали крымские татары и другие противники России – Франция и Швеция. Султан не хотел войны, но Великий визирь Далтабан поддерживал татар и сговорился с ними: они инсценируют бунт против султана, а Великий визирь пойдет с войсками усмирять бунтовщиков. Но, прибыв в Крым, поведет войско не на татар, а соединившись с ними, направится на Киев или Азов.

У Толстого в это время уже были агенты в окружении Великого визиря. Прослышав через них о его планах, Толстой нашел подход к матери султана и оповестил ее и Муфтия (верховного священнослужителя) о заговоре. Узнав о заговоре, султан возмутился, и по его приказу Великий визирь был схвачен и тут же задушен.

Чтобы "подружиться" с матерью султана, Толстой подарил ей дюжину горностаев и соболей, алмазное перо на шапку и кушак с отделкой из драгоценных камней. Не худшие подарки получил и Муфтий, который стал агентом Толстого.

Вообще Петр Андреевич не скупился на подарки и взятки, которые тогда назывались "дача", а человек, который их давал, – "дачником". Так что Толстой был великим "дачником"! Турецкий чиновник, поставленный для наблюдения за русским послом, доносил, что Толстой "ради продления мира раздал в различных местах и различным людям около трех тысяч кошелей с полутора миллионами талеров".

Но многие люди – это были христиане – работали на благо России не ради получения вознаграждения. Как докладывал Толстой, "эти люди чистосердечно трудятся без боязни".

Однако враги Толстого не дремали, и вокруг него начали сгущаться тучи. Посольство находилось в постоянном враждебном окружении, за каждым его шагом велось наблюдение, некоторых сотрудников пытались "обусурманить". С одним из них Толстой жестоко расправился: по его приказу тому поднесли чарку отравленного вина.

Толстой регулярно направлял в Москву подробную информацию о составе турецкой армии, ее дислокации и передвижениях, о турецком флоте, типах кораблей и их вооружении. Он прознал о том, что турки направили в Россию множество.шпионов, в том числе из христиан и греков, и сообщил об этом Петру, который отдал соответствующие распоряжения.

Действуя подкупом, "дачами", используя мать султана и Муфтия, Толстой выполнял главную задачу: удержать Турцию от вступления в войну с Россией. Но для этого Толстому приходилось постоянно "раскошеливаться". Только в 1706 году Муфтий получил от него "два сорока" соболей, визирь – сорок соболей и на радостях задавил двух самых умных пашей, противников Толстого. Это так понравилось Толстому, что он вскликнул: "Дай Вышний, чтобы и остальные все пере давились!"

Однако в конце 1710 года Турция все же объявила России войну, и ее первой жертвой стал сам Петр Андреевич. Он был арестован и заключен в Семибашенный замок, в глубокую земляную темницу, "зело мрачную и смрадную" . Его дом и имущество разграбили. По турецким обычаям того времени это было нормальным явлением – с началом войны всех вражеских дипломатов сажали в тюрьму, где содержали в тяжелых условиях.

Толстому ежедневно угрожали мучениями и пытками, стремясь выяснить, каким министрам и сколько он давал денег. Но он не только молчал, но, находясь в тюрьме, начал активно действовать. Он добился, чтобы ему разрешили свидания с послом молдавского господаря Кантемира и через него установил контакт с внешним миром.

Почти полтора года провел Толстой в турецкой тюрьме, а затем, еще до заключения мира, с помощью взяток (своих денег и соболей у него уже не было, помогли агенты) вышел на волю. Но отпускать Толстого в Россию турки не хотели, окружили его плотным кольцом соглядатаев. Однако и в этих условиях Толстой связался со своей агентурой и начал сообщать о положении во дворе султана, в правительстве и дипломатическом корпусе.

Загадочный Шевалье Д’эон

В 1755 году в Петербург в качестве тайного курьера и эмиссара Людовика XV прибыла очаровательная мадемуазель Лия де Бомон. Перед ней стояла трудная задача – проникнуть в окружение императрицы Елизаветы, выведать секретные планы русского правительства в отношении договора с Англией и попытаться повлиять на эти планы, изменив их в пользу Франции. Ни больше ни меньше!

Под именем Лии де Бомон скрывался шевалье д’Эон. Кем же он был на самом деле?

Об этом существует множество версий, нам же придется довольствоваться одной из них.

Шевалье Шарль Женевьев Луи Огюст Андре Тимоте д’Эон де Бомон родился в аристократической семье и с младенческих лет подавал немало надежд. По невыясненным ' причинам мать нарядила его девочкой, когда ему было четыре года, и до семи лет он ходил в платье. Видимо, это и сказалось впоследствии на всем образе жизни шевалье.

Но пока все шло нормально. Юный шевалье отличался в юриспруденции, равно как и в фехтовальном искусстве. Совсем молодым он получил степень доктора гражданского и церковного права и был принят в адвокатуру. А фехтовал он, будучи с виду хрупким и слабым, настолько мастерски, что был единодушно избран старшиной фехтовального клуба.

Родной город Тоннер стал тесен для одаренного и энергичного юноши. "В Париж, в Париж!" – сказал он сам себе и родителям и вскоре оказался в столице.

Ко времени, к которому относится начало нашего рассказа, Людовик уже прослышал о некоторых проделках юного шевалье, который нередко мистифицировал окружающих, выдавая себя за женщину.

Королю пришла в голову мысль – если к Елизавете не мог проникнуть мужчина, может быть это удастся даме? Д’Эон был приглашен к королю. Его величество выглядел хмурым.

– Я слышал, шевалье, что вы проделываете шутки с окружающими, выступая перед ними в женском платье. Совместимо ли это с честью дворянина?

– Ваше величество! Это действительно лишь невинные шутки, никому не приносящие вреда и никого не оскорбляющие. Но если вашему величеству будет угодно...

– Подождите, шевалье. Сколько времени вам потребуется, чтобы... – король на мгновение задумался, – трансформироваться в женщину и явиться ко мне во дворец так, чтобы никто не узнал?

– Два часа, сир.

– Хорошо. Я жду вас. Вот вам кольцо, которое послужит пропуском во дворец.

...Точно в указанный срок перед Людовиком предстала очаровательная девушка, миловидная и целомудренная. Если бы король не знал, что всего два часа назад она была мужчиной, он бы мог поклясться, что видит ее впервые.

– Я поражен, – произнес король. Он немного помолчал и продолжал: – Шевалье, я хочу дать вам ответственное поручение, от выполнения которого, может быть, зависит судьба Франции.

– Я готова служить вашему величеству и Франции в том месте и таким образом, каким вы мне прикажете, – приятным грудным голосом ответила девушка.

Король удивленно посмотрел на нее, но, взяв себя в руки, сказал:

– Тогда извольте выслушать меня. Я знаю, что вы достаточно искушены в фехтовальном искусстве, но шпаги, которые вам придется скрестить с русским канцлером Бестужевым–Рюминым, несколько иного рода...

В Петербург шевалье д’Эон направился вместе со своим "дядей", неким Дугласом.

Прибыв в Петербург, парочка остановилась в доме французского агента–банкира. Надо было спешить: до дня предстоящей ратификации российско–английского договора, которую надо было сорвать, оставалось не так уж много времени. Дуглас нервничал: всем его действиям мешали люди Бестужева–Рюмина, бравшие под контроль каждого француза, прибывавшего в столицу империи. Зато на милую девушку Лию никто из них не обращал внимания, и вскоре ей удалось беспрепятственно повстречаться с влиятельным сторонником Франции вице–канцлером Воронцовым.

Сообразив, что привлекательная француженка будет способствовать оказанию на царицу выгодного ему влияния, Воронцов поспешил представить ее ко двору.