Первая красотка в городе - Чарльз Буковски

он допил шнапс.

– так, значит… вы, мальчики, зашли ПОЕБАТЬСЯ как никогда в жизни, я?

– Папа! – сказала Таня, – неужели всегда нужно быть таким грубым?

Таня снова скрестила ноги, на сей раз задрав повыше, и я чуть не кончил.

потом профессор хлопнул следующий стакан шнапса, поднялся и подошел к двери с надписью КОМНАТА ДЛЯ ХРАНЕНИЯ ЕБЛИВОЙ МАШИНЫ. повернулся к нам, улыбнулся, а затем очень медленно отворил дверь, зашел внутрь и выкатил эту штуковину на чем-то вроде больничной койки с колесиками.

совершенно ГОЛУЮ глыбу металла.

проф подкатил эту фиговину прямо к нам и замычал какую-то дурацкую песенку – вероятно, что-то из немецкого.

глыба металла с такой дырой посередине. у профессора в руке появилась масленка, он ткнул ею в дырку и начал закачивать внутрь хренову тучу масла, по ходу дела мыча свою безумную немецкую песенку.

он все качал и качал, потом оглянулся через плечо, сказал:

– славно, я? – и снова отвернулся, качая себе дальше.

Индеец Майк взглянул на меня, попробовал рассмеяться, вымолвил:

– черт побери… нас опять отымели!

– ага, – ответил я, – я уже, наверное, лет пять не барался, но будь я проклят, если засуну хуй в эту кучу свинца!

Фон Брашлиц расхохотался, подошел к своему шкафчику с пойлом, отыскал еще одну чекушку шнапса, начислил себе хорошенько и уселся лицом к нам.

– когда мы в Германии начали понимать, что война проиграна, а сеть затягивается – до самой последней битвы за Берлин, – мы поняли, что война приобрела новую сущность: подлинная война разгорелась за то, кто побольше немецких ученых себе захапает. Россия ли цапнет себе побольше, Америка – именно они первыми доберутся до луны, первыми до Марса… все что угодно сделают первыми. не знаю уж, как там на самом деле у них вышло… по количеству или в смысле научной силы мозга. знаю только то, что до меня американцы добрались первыми, вытащили меня, увезли в машине, дали выпить, уперли дуло в висок, наобещали кучу, орали, как ненормальные. я все подписал…

– ладно, – сказал я, – довольно истории, я все равно свою письку, свою бедную маленькую письку в эту глыбу сталепроката совать не собираюсь – или как там она у вас называется! Гитлер точно чокнутый был, если с вами нянчился, лучше б до вашей задницы первыми добрались русские! верните мне мои 20 баксов!

Фон Брашлиц рассмеялся:

– хииихииихииихи… это же всего-навсего моя маленькая шутка, найн?

хиихиихиихиии!

он запихал гору свинца обратно в чулан, захлопнул дверь.

– ох, хихииихи! – и еще чуток отпил шнапса.

затем Фон Б. налил себе еще. ну он и хлещет.

– джентльмены, я – художник и изобретатель! моя ЕБЛИВАЯ МАШИНА – на самом деле, моя дочь, Таня…

– опять шуточки, Фон? – спросил я.

– никаких шуточек! Таня! подойди и сядь джентльмену на колени!

Таня расхохоталась, встала, подошла и села мне на колени. ЕБЛИВАЯ МАШИНА? я не мог в это поверить! кожа ее была кожей – или ею казалась, а язык, вкручиваясь мне в рот, когда мы целовались, был далеко не механическим – каждое движение его отличалось от прежнего, отвечало на мои.

и тут я приступил: сдирал с ее грудей блузку, исследовал трусики, распалился сильнее, чем за все последние годы, а потом мы с нею сплелись; уж и не знаю, как, но мы оказались на ногах – и я взял ее стоя, руками вцепившись в ее длинные светлые волосы, загибая ей назад голову, а потом скользнул пальцами вниз, раздвигая ей ягодицы, и пихал, пихал, она кончила – - я почувствовал в ней биение и тоже вступил.

лучше ебли у меня вообще никогда не было!

Таня сходила в ванную, почистилась и приняла душ, снова оделась для Индейца Майка. наверное.

– величайшее человеческое изобретение, – довольно серьезно произнес Фон Брашлиц. вполне справедливо.

тут Таня вышла и уселась МНЕ на колени.

– НЕТ! НЕТ! ТАНЯ! ТЕПЕРЬ ОЧЕРЕДЬ ВТОРОГО! ЭТОГО ТЫ ТОЛЬКО ЧТО ОТЪЕБАЛА!

она, казалось, не услышала, и это было странно даже для ЕБЛИВОЙ МАШИНЫ, поскольку в самом деле я никогда очень хорошим любовником и не был.

– ты меня любишь? – спросила она.

– да.

– я тебя люблю, и я так счастлива, и… я не должна быть живой, ты ведь это знаешь, правда?

– я люблю тебя, Таня. вот все, что я знаю.

– черт побери! – заорал старик, – ЕБАНАЯ ЕБЛИВАЯ МАШИНА! – он подскочил к полированному ящику, на стенке которого печатными буквами значилось ТАНЯ. оттуда торчали разноцветные проводки; виднелись шкалы с дрожавшими стрелками множества разных цветов, огоньки, мигавшие то и дело, что-то тикало… я никогда не сталкивался с более ненормальным сутенером, чем Фон Б. он по-прежнему забавлялся со своими шкалами, потом взглянул на Таню:

– 25 ЛЕТ! почти всю жизнь тебя строил! даже от ГИТЛЕРА тебя прятать пришлось! а теперь… пытаешься превратиться в обычную заурядную блядь!

– мне не 25, – сказала Таня, – мне 24.

– видите? видите? как простая сука!

и он вернулся к своим шкалам.

– ты другой помадой накрасилась, – сказал я Тане.

– тебе нравится?

– о, да!

она перегнулась и поцеловала меня.

Фон Б. все так же играл со своими манометрами. я чувствовал, что он выиграет.

Фон Брашлии повернулся к Индейцу Майку:

– это просто незначительный каприз техники, верьте мне. через минуту я все исправлю, я?

– надеюсь, – произнес Индеец Майк. – у меня тут 14 дюймов ждут, и я на 20 баксов обеднел.

– я люблю тебя, – говорила мне Таня. – я никогда ни с одним человеком ебаться больше не буду. если ты не сможешь быть со мной, то никого другого у меня не будет.

– я прошу тебя, Таня, что бы ты ни сделала.

проф уже злился, он крутил ручки, но ничего не происходило:

– ТАНЯ! тебе уже пора ЕБАТЬ ВТОРОГО человека! я уже… устал… наверное, шнапс… спать… Таня…

– ах, – сказала Таня, – ты гнилой старый ебила! со своим шнапсом а потом за сиськи меня всю ночь кусаешь, заснуть мне не даешь! сам даже поднять его по-человечески не можешь! блевать тянет!

– ВАС?

– Я СКАЗАЛА, “ТЫ ДАЖЕ ПОДНЯТЬ ЕГО ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ НЕ МОЖЕШЬ!”

– ты, Таня, ты за это заплатишь! ты – моё творение, а не я твоё!

он продолжал вертеть свои волшебные рукоятки. я имею в виду, на своей машине. он уже довольно сильно рассердился, это было хорошо заметно. видно было и то, что гнев придал ему какое-то сияние превыше его самого.

– ты подожди, Майк, мне просто надо электронику подрегулировать! подожди!

короткое замыкание! я его вижу!

потом он подскочил. этот парень, которого спасли от русских.

он посмотрел на Индейца Майка:

– всё исправлено! машина в порядке! наслаждайся!

и он отошел к своей бутылке шнапса, налил себе хорошенько, сел смотреть.

Таня встала у меня с коленей и подошла к Индейцу Майку. я наблюдал, как они обнимаются.

Таня расстегнула Майку молнию, вытащила его хуй – чуваки, хуя же у него было до хуя! он сказал 14 дюймов, а больше походило на все 20.

тут Таня обвила этот хуй всеми своими пальцами.

Майк застонал от благости.

затем она вырвала весь этот хуй прямо из тела. и отбросила его в сторону.

я видел, как эта штука покатилась по ковру обезумевшей сосиской, оставляя за собой печальныи след из капелек крови, докатилась до стены. и осталась там – с головкой, но без ножек, да и пойти некуда… что, в обшем-то, было похоже на правду.

за ним последовали ЯЙЦА – полетели прямо по воздуху. тяжелой кривой дугой. они просто шлепнулись на середину ковра, не зная, что бы еше такого сделать – кроме как капать на него кровью.

вот они и капали.

Фон Брашлиц, герой русско-американского вторжения, пристально посмотрел на то, что осталось от Индейца Майка, моего старого кореша и собутыльника, что ярко краснело на полу, расползаясь от центра, – и выбрал прямой путь, вниз по лестнице…

комната 69 предпочла все, что угодно, только не это.

а затем я спросил ее:

– Таня, легавые прискачут сюда очень быстро, не посвятить ли нам номер этой комнаты нашей любви?

– конечно, любовь моя!

мы управились – как раз вовремя, и тут ворвались глупые мусора.

один из грамотеев затем объявил, что Индеец Майк мертв.

а поскольку Фон Б. был чем-то вроде продукта Правительства США, вокруг собралось чертовски много народу – разные ссыкливые чинуши – пожарники, репортеры, менты, изобретатель, ЦРУ, ФБР и иные разнообразные формы человеческого говна.

Таня подошла и села ко мне на колени.

– они меня сейчас убьют, пожалуйста, попробуй не грустить.

я ничего не ответил.

потом Фон Брашлиц завопил, тыча в Таню:

– ГОВОРЮ ВАМ, ДЖЕНТЛЬМЕНЫ, У НЕЕ НЕТ ЧУВСТВ! Я СПАС ЭТУ ПРОКЛЯТУЮ ДРЯНЬ ОТ ГИТЛЕРА! говорю вам, она просто МАШИНА и ничего больше!

те просто толпились вокруг. Фон Б. никто не верил.

очевидно, что это была самая прекрасная машина, да еше и так называемая женщина, которую они встречали в жизни.