Спецназ Сталинграда. - Владимир Першанин

– Люди с голода подыхать будут, – сказал ефрейтор Борисюк. – Все подряд сжигают.

– Лучше, если фрицам достанется?

Спорить дальше не стали. Кое-как поднялись и зашагали. Трое тяжело раненных стали для нас неподъемным грузом. Разжимались пальцы, а раненые страдали от боли и толчков. Из-за этого переругались Рогожин и политрук Елесин. Старший лейтенант ставил своей целью спасти роту, а Юрий Матвеевич Елесин считал, что, оставляя раненых, мы делаем шаг к развалу дисциплины, превращаемся в толпу убегающих людей. Все же нашли решение. Когда сломались очередные носилки, а мы едва плелись, наткнулись на большой обоз. После спора из нескольких повозок выбросили груз, вычерпали котелками пшенку из разорванных мешков и погрузили наших раненых. Какое-то время двигались вместе, жевали пшенную крупу, затем обоз ушел южнее, а мы добрались до хутора Верхняя Бузиновка.

Здесь, примерно в сорока километрах от Дона и ста километрах от Сталинграда, организовали узел обороны. То, что мы нашли остатки своего отдельного батальона, не стало случайностью. Рогожин знал место сосредоточения, поэтому не пошел вместе с обозом, а развернул нас в другую сторону. Встреча с батальоном стала первым радостным событием за последние дни. Название хутора, попавшего на топографические карты верховных штабов, мало что говорит. Поэтому я уточню, что он находится в тридцати километрах южнее райцентра Клетский, где снимался знаменитый фильм Сергея Бондарчука «Они сражались за Родину».

Батальон переподчинили другой дивизии, впрочем, нам было безразлично, кто нами командует. Главное, всех накормили кашей с бараниной, мы напились чистой холодной воды из колодца и часов десять поспали. Западнее хутора заняли оборону. Рядом с нами окапывались бойцы из 40-й, 166-й танковых бригад, курсанты военного училища из Орджоникидзе, сводные роты, сформированные из разных подразделений. Над бойцами из танковой бригады зубоскалили:

– Где ваши «тридцатьчетверки»? Потеряли, пока драпали?

– На себя гляньте. Чего лопаты гнутые?

Действительно, саперные лопатки не выдерживали даже часа работы, гнулись, ломались пополам. Почва на высотах оказалась тверже, чем на прежних позициях. Известняк, мелкие камни и огромные глыбы. Пешим танкистам подвезли кирки, ломы, штыковые лопаты. Долбили они окопы быстрее, чем мы. На просьбу поделиться инструментом ответили отказом, пообещав дать позже. Несмотря на эти мелочи, чувствовали мы себя неплохо. Все люди были заняты делом, бесцельно не слонялись, времени для пустых разговоров не оставалось.

Линию обороны укрепляли основательно. В землю закапывали пушки разных калибров, это уже не напоминало прерывистую цепочку разрозненных воинских частей возле Чира. Окутанные облаком белесой известняковой пыли, подошли штук двенадцать танков: «тридцатьчетверки» и легкие Т-60 необычной конфигурации, с башнями, смещенными влево, и тонкими автоматическими пушками. Танки постояли возле нас, затем куда-то укатили. Я бы мог сказать, навстречу врагу, но мы толком не знали, откуда он появится.

Получив наконец от хозяйственников батальона нормальные лопаты и кирки, долбили норы в известняке. Рота сократилась до двух взводов, не хватало командиров и бойцов. Питание толком не наладили, вместо обеда и ужина выдали селедку с хлебом, после которой я выпил литра полтора воды. На закате выползли на траву, размышляя, что будет завтра. На должности помкомвзвода я пробыл недолго, в Бузиновке снова стал командиром отделения. В помощники лейтенанту Кравченко дали сержанта поопытнее.

Своим понижением я остался доволен, так как взвод казался слишком большой единицей, а отделение за эти дни стало родным. Земляк Гриша Черных, бронебойщик Ермаков с помощником Ваней Погодой, ефрейтор Борисюк, другие ребята. Получилось так, что к нам присоединился фельдшер Захар Леонтьевич. Разговор вели старики: дядя Захар и Борисюк. Ефрейтор жаловался на отсутствие шинели, которую в спешке выбросил, а спать в одной гимнастерке холодно. Фельдшер, в свою очередь, рассказал, как служил в тридцатых годах в Средней Азии, там было очень тепло, и кормили рисом. Потом Борисюк чесал спину и предположил, что надорвал поясницу. Ермакову надоели пустые разговоры, и он невежливо перебил стариков:

– Бронебойное ружье в степи – хренота. Таскать тяжело, а танк к себе близко не подпустит, разнесет из пушки за полкилометра.

Другие заспорили. Тогда он предложил поменяться с ним местами и завтра утром караулить с ПТР вражеские танки. С противотанковыми ружьями дела никто не имел, меняться с Ермаковым не пожелали. Разговор показался мне еще более пустым. На правах командира я заявил, что здесь достаточно артиллерии, а бояться нам следует немецких самолетов. Возражать никто не стал, выкурили еще по цигарке. Вяло перебрасываясь отдельными фразами, рассматривали ночное небо.

Свежий ветерок приносил знакомый с детства запах полыни, мерцали крупные звезды. Светящаяся полоса Млечного Пути (у нас его иногда называли Бахмутский шлях) перекинулась полукружьем через весь небосвод. Северный край горизонта внезапно замигал далекими вспышками, так бывает при грозе. Я ощутил головой и плечами слабые толчки, однако не доносилось ни звука. В толчках угадывалась смертельная мощь падающих где-то бомб или тяжелых снарядов. Бродившие потоки воздуха переламывали и доносили до нас отблески пожара. Что может гореть в степи? Пшеничные поля, хуторские дома, скопление военной техники?

– Вот, гады, такой вечер испортили! – возмутился Ермаков. – Так и поспать не удастся.

– Отсюда далеко, – определил расстояние бывалый фельдшер Захар Леонтьевич. – Километров сорок или пятьдесят.

– До Клетской тридцать, – подал голос и я.

На вспышки обратили внимание командиры. Политрук Елесин и взводный Кравченко прошли мимо, постояли, прислушиваясь. Затем позвали меня.

– Мальков, посты проверяешь?

– Конечно. Полчаса назад обошел.

– Завтра воевать придется. Как настроение у ребят?

Я не стал кривить душой и сказал, что настроение так себе. Ничего хорошего. Все видели вспышки на горизонте, наверное, немцы готовят очередной прорыв.

– Ты не кисни, – строго сказал политрук. – Здесь фрицы точно нарвутся на встречный удар. Техники много сосредоточено.

– Что-то наших самолетов не видно.

Командиры невесело посмеялись, что слишком быстро удираем и самолеты за нами не поспевают. Угостили меня хорошими папиросами «Эпоха», ободрили и ушли к себе. По-прежнему висела тишина, и мерцали непонятные вспышки. Земля слегка вздрагивала, мы потихоньку заснули. Лишь негромко переговаривались часовые.

Рано утром прилетели три «Юнкерса-87», бомбили хутор. В разные стороны неслись повозки, убегали люди. Эвакуировали штабы, тащили на руках ящики. Маленькая черная автомашина «эмка» сумела отъехать метров сто и скрылась в гигантском облаке взметнувшейся земли. От нее остался лишь исковерканный двигатель, остальное исчезло. Дома, сделанные из самана (необожженного кирпича), разлетались от прямых попаданий на мелкие куски. Загорались камышовые и деревянные крыши. Огонь желтым языком ввинчивался в небо, толкая перед собой дым. Мы стояли в окопах, наблюдая, как гибнет хутор. На смену трем пикирующим бомбардировщикам прилетели еще два. Я машинально отметил, что третий самолет, наверное, сбили, так как «Юнкерсы» чаще летали тройками.

– Глянь, вдвоем, сволочи, прилетели, – поделился своими мыслями с сержантом Ермаковым. – Третий, наверное, накрылся.

– С нас и двух хватит, – ответил бронебойщик.

Бездействие раздражало. Я приказал развернуть противотанковое ружье, и мы раза четыре пальнули по самолетам. Глядя на нас, открыли огонь пулеметчики. «Юнкерсы» набрали высоту и улетели – наверное, у них закончились бомбы, да и рисковать лишний раз они не хотели.

Из каменного здания школы выносили раненых. Думаю, не от хорошей жизни санбат разместили в хуторе. Что касается штабов, то больших командиров подвела тяга к относительному комфорту. Удобнее разрабатывать планы сражений в прохладных домах, чем в голой степи. Возможно, на этом участке не ожидали такого быстрого прорыва со стороны немцев. Фронт в то время было невозможно обозначить какой-то линией. В одном месте вражеские ударные части проламывались вперед, в другом получали отпор или поджидали после очередного броска, когда подтянутся основные силы.

Авиации, чтобы бомбить все полосы обороны, у фрицев не хватало, поэтому наши окопы пока не трогали, видимо, решили оставить обороняющихся без управления. В какой-то степени это удалось. Хлынули прочь многочисленные обозы, причем беспорядок оказался полнейшим. На военных бричках увозили не только барахло, но и боеприпасы, которые бы очень нам пригодились. Особое возмущение вызвал спешный вывоз нескольких тяжелых гаубиц, каждую тащили шесть лошадей. Неужели мощные орудия созданы для того, чтобы таскать их с места на место? Возможно, для них не оставалось снарядов, а скорее всего, пушкари боялись, что не смогут выскочить со своими гаубицами из очередного окружения. Полевая артиллерия оставалась в своих окопах и приняла на себя удар немецких танков.