Лазоревый грех - Лорел Гамильтон

— Нет! — Это было сказано из группы юристов «Фиделис». Конрой шагнул к нам. — У нас есть вопросы к мистеру Беннингтону.

Они стали задавать вопросы. Сперва я должна была их повторять, чтобы Беннингтон мог ответить, но он вскоре освоился и начал отвечать сам. Вид у него лучше не стал — внешне, но он собрался, стал лучше воспринимать окружающее. Заметив среди собравшихся жену, он сказал:

— Гейл, прости меня, мне так жаль! Ты была права насчет ружей. Я с ними неосторожно обращался. Прости, что покинул тебя и детей.

Миссис Беннингтон приблизилась, сопровождаемая адвокатами. Я подумала, что их надо попросить не подпускать ее к могиле, но она сама остановилась за кругом, будто чувствовала его. Иногда удивляться приходится, кому дается этот дар. Но вряд ли она сама поняла, почему остановилась. Да, и конечно, руки она крепко прижимала к себе — не пыталась протянуть их к мужу. Наверное, не хотела знать, какова эта восковая кожа на ощупь. Ее можно понять.

Конрой и его коллеги хотели задавать вопросы и дальше, но судья положил этому конец.

— Гордон Беннингтон ответил на все ваши вопросы достаточно подробно. Пора нам отпустить его... на покой.

Я была согласна. Миссис Беннингтон заливалась слезами, и Гордон бы тоже залился, да только его слезные протоки высохли много недель тому назад.

Я завладела вниманием Гордона Беннингтона:

— Мистер Беннингтон, сейчас я положу вас обратно в могилу.

— А Гейл и дети получат теперь страховку?

Я оглянулась на судью. Он кивнул:

— Да, мистер Беннингтон.

Он улыбнулся — попытался улыбнуться.

— Спасибо. Если так, я готов. — Он оглянулся на жену, все еще стоящую на коленях в траве возле могилы. — Я рад, что выпала возможность попрощаться.

Она мотала головой не переставая, и по лицу ее текли слезы.

— И я, Горди, я тоже рада. Я по тебе скучаю.

— И я по тебе, адская моя кошечка.

Она разразилась рыданиями, спрятав лицо в ладонях. Если бы ее не подхватил один из адвокатов, она бы рухнула на землю.

«Адская моя кошечка» для меня не прозвучало ласковым обращением, но зато доказало, что Гордон Беннингтон свою жену знал. И доказало, что ей всю оставшуюся жизнь будет его недоставать. Перед лицом такого горя я могла ей простить несколько невоспитанных выходок.

Сдавив рану на пальце, я обрадовалась, что смогла выдавить еще крови. Бывало, что приходилось открывать рану заново или делать новую, чтобы положить зомби обратно. Протянув руку, я оставила у него на лбу отпечаток крови.

— Кровью привязываю я тебя к могиле твоей, Гордон Беннингтон. — Я слегка коснулась его острием мачете. — Сталью привязываю я тебя к могиле твоей, Гордон Беннингтон. — Перебросив мачете в левую руку, я взяла коробочку с солью, оставленную внутри круга, и сыпанула солью на Беннингтона. Послышался шорох, как от сухого снега. — Солью привязываю я тебя к могиле твоей, Гордон Беннингтон. Иди и не поднимайся более.

От прикосновения соли глаза его утратили осмысленность, и он лег на землю, снова пустой. Земля поглотила его, будто огромная зверюга передернула шерстью, и он ушел в могилу. Труп Гордона Беннингтона вернулся туда, где ему надлежит быть, и ничем с виду было не отличить эту могилу от других. Ни одна травинка не сместилась. Волшебство.

Мне еще надо было подойти к кругу и снять заклятие. Обычно эта часть работы идет уже без публики. Как только зомби уходит в могилу, все разъезжаются. Но сейчас Конрой из «Фиделис» еще спорил с судьей, который грозил привлечь его за неуважение к суду. А миссис Беннингтон тоже еще не могла идти.

Полиция стояла вокруг, глядя на спектакль. Лейтенант Николс поглядел на меня и, улыбаясь, покачал головой. Когда круг исчез, он подошел ко мне, пока я протирала свежую рану антисептическими салфетками.

Понизив голос, чтобы по-настоящему безутешная вдова его не услышала, он сказал:

— Ни за какие деньги не согласился бы, чтобы эта штука сосала кровь из меня.

Я пожала одним плечом, стараясь унять кровь из пальца.

— Вы бы удивились, сколько люди согласны платить за такую работу.

— Все равно недостаточно. — У него в руке была незажженная сигарета.

Я стала уже подыскивать непринужденный ответ, когда ощутила присутствие вампира — как холодом по коже. Там, в темноте, кто-то ждал. Налетел порыв ветра, а ночь была безветренной. Я подняла глаза, и никто другой этого не сделал — потому что люди никогда не смотрят вверх, никогда не ждут, что смерть налетит с небес.

Секунда у меня была, чтобы сказать: «Не стреляйте, это свой!» — когда прямо среди нас, почти вплотную ко мне, появился Ашер — волосы его развевались, ноги в сапогах спружинили о землю. Ему пришлось сделать еще шаг, гася инерцию полета, и он оказался рядом со мной.

Я повернулась и встала перед ним. Он был слишком высок, чтобы я смогла прикрыть его полностью, но я сделала что могла — встала так, чтобы каждый, кто будет стрелять в него, рисковал бы попасть в меня. У всех полисменов и телохранителей уже были пистолеты в руках, и все стволы смотрела на нас с Ашером.

Глава 4

Я глядела в полукруг стволов, пытаясь уследить за всеми, но это не получалось — их было слишком много. Я расставила руки в стороны, разведя пальцы, — универсальный сигнал: «Я безвредна». Пусть никто не думает, что я лезу за пистолетом, — ничего хорошего из этого не выйдет.

— Он друг, — сказала я чуть излишне высоким, но в остальном спокойным голосом.

— Чей друг? — спросил Николс.

— Мой.

— Ну а мне он не друг, — произнес один из постовых.

— Он никому не угрожает, — заявила я, прижимаясь к Ашеру спиной и ощущая контур его тела.

Он что-то сказал по-французски, и все руки чуть сжались на рукоятях пистолетов.

— Ашер, только по-английски!

Он глубоко, прерывисто вдохнул:

— Я не намеревался пугать кого-либо из присутствующих.

Еще недавно полиции было разрешено убивать вампиров на месте — просто за то, что они вампиры. Только четыре года прошло, как решением по делу «Аддисон против Кларка» вампиры снова были признаны «живыми» — хотя бы перед законом. Они стали гражданами, имеющими права, и стрелять их без причины считалось убийством. Однако время от времени такое случалось.

— Если будешь стрелять, когда я загораживаю прицел, можешь попрощаться со своей нагрудной табличкой.

— А у меня таблички нет.

Это сказал Бальфур, поддерживая имидж крутого парня. Но и пистолет у него тоже был не слабый.

Я повернулась к нему.

— Если будешь стрелять, постарайся убить меня первым выстрелом, потому что второго у тебя уже не будет.

— Никто ни в кого стрелять не будет, — произнес Николс. Я стояла достаточно близко, чтобы услышать сказанное себе под нос «черт бы все побрал».