Правила возвышения - Дэвид Коу

Звучавшие контрапунктом голоса умолкли. Кадел открыл рот и, постаравшись расслабить голосовые связки, взял первую ноту. Его голос взмыл ввысь, словно сокол в ясное небо, и он отдался музыке, целиком захваченный сладостно-скорбной мелодией и стихами, в которых рассказывалась трагическая история.

Любой, кто знал Кадела (или думал, что знает) только по основной работе, страшно удивился бы, увидев, как действует на него музыка. Порой он сам удивлялся. Сколько раз по завершении музыкальной фразы, исполненной глубочайшего чувства, он неожиданно обнаруживал, что его лицо залито слезами! Да, певческое искусство требовало сосредоточенности и собранности и потому возбуждало Кадела точно так же, как возбуждало основное ремесло, тоже требовавшее сосредоточенности и собранности. Но дело было не только в этом. Музыка, даже возбуждая, умиротворяла. Она приносила одновременно удовлетворение и облегчение. Во многих отношениях она походила на акт любви.

В случае с «Гимном» это было верно как ни с каким иным музыкальным произведением. Обычно он исполнялся только раз в месяц, в Ночь Двух Лун. Но вчера вечером они выступили с таким блеском, что все пропустившие представление и слышавшие восторженные отзывы о нем, просили повторить его сегодня. Джедрек и женщины охотно согласились оказать такую услугу, но Кадел колебался. Вчера они пели просто божественно. Исполняя вторую песню, Кадел почувствовал, что сам Илиас спустился с небес Морны, дабы присоединить свой голос к его голосу. Другие тоже пели превосходно, особенно женщина, исполнявшая партию Паньи.

Однако не было никакой уверенности в том, что вдохновение, снизошедшее на них накануне, вернется в эту ночь снова. Кроме того, сегодня у него и Джедрека были другие дела. И только когда один из местных трактирщиков предложил им двойную плату за повторное исполнение «Гимна», Кадел понял, что у него нет выбора. Не то чтобы они с Джедреком очень нуждались в деньгах. Но их считали странствующими музыкантами, а ни один странствующий музыкант не мог отказаться от таких денег, не возбудив подозрения.

И вот он снова исполнял «Плач» — и, к великому своему удивлению, пел еще лучше, чем вчера. Все они пели лучше. Об этом красноречиво свидетельствовали лица слушателей. Даже в слабом исполнении «Гимн» оставался потрясающим душу музыкальным произведением, способным исторгнуть слезы у самой равнодушной публики. Но в исполнении мастеров он поражал своей возвышенной красотой и возбуждал в сердцах ту же страсть, тоску и горе, о которых рассказывал.

«Гимн» повествовал о любви Паньи, девушки из племени кирси, и Илиаса, юноши из племени инди. Боги Кирсар и Ин, создавшие эти два народа, издавна ненавидели друг друга и потому запретили кирси и инди смешиваться. Но любовь Паньи и Илиаса оказалась сильнее страха перед великими богами. Скоро Панья зачала, и в сердце Кирсара запылала ярость, словно огненный магический дар, которым обладали многие люди его племени. Все знали, что женщины-кирси слишком хрупки, чтобы рожать детей от мужчин-инди. В свой срок Панья разрешилась от бремени прелестной девочкой, но сама умерла во время родов. Потеряв возлюбленную и не сумев найти утешение в рождении дочери, Илиас покончил с собой, надеясь встретиться с Паньей в Царстве Байана.

Однако Кирсар на этом не успокоился. Он превратил любовников в луны, белую и красную, которые поместил на небе в качестве предостережения всем кирси и инди, осмеливающимся любить друг друга. До конца времен, провозгласил великий бог, любовники будут следовать друг за другом среди звезд, но никогда не встретятся и даже не увидят друг друга снова. Всякий раз, когда белая луна Паньи будет восходить на небе, красная луна Илиаса будет закатываться и восходить вновь не раньше, чем первая скроется за горизонтом.

Но столь велика была любовь Паньи и Илиаса, что они сумели нарушить волю бога. Когда белая луна, полная и сверкающая, впервые взошла в ночном небе, она задержалась в зените и подождала, когда красная луна догонит ее. С тех пор они вершили свой путь в поднебесье вместе, убывая и прибывая почти одновременно.

Кадел медленно выводил мелодию второй песни, заставляя слушателей переживать все чувства, испытанные Илиасом: страстную любовь к девушке из племени кирси, страх перед гневом богов, радость при известии о беременности возлюбленной и, наконец (здесь, в заключительной части душераздирающего плача, мелодия вновь взмывала по спирали к самым высоким нотам), скорбь о смерти Паньи. Джедрек и вторая женщина не отставали от него ни на миг: замедлили темп своего контрапункта, когда он исполнял протяжную часть, повествовавшую о страстной любви Илиаса; ускорили темп вместе с ним, когда он перешел к следующей части, рассказывавшей о страхе Илиаса; и затем вновь замедлили, чтобы глубоко потрясти сердца слушателей пронзительно-печальной мелодией, когда он запел о скорби юноши.

Третья, и последняя песня, «Круговращение влюбленных», рассказывавшая о неповиновении, которое Панья и Илиас выказали Кирсару уже после смерти, исполнялась как канон. Сначала первая женщина высоким голосом пропевала затейливую лирическую мелодию. Когда она доходила до конца первого стиха, вступал Кадел, который повторял ту же музыкальную тему, но несколькими тонами ниже. За ним следовала вторая женщина, а затем вступал Джедрек. Таким образом, мелодия, пропетая сначала в высокой тональности, потом в низкой, потом снова в высокой и снова в низкой, как бы совершала круговое движение, и, едва умолкал один голос, мелодию подхватывал следующий. Как Илиас следовал за Паньей по небу, совершая оборот за оборотом, так следовали друг за другом голоса исполнителей, пропевая заключительную тему тринадцать раз подряд, по числу лунных месяцев в году.

Они закончили, и слушатели разразились восторженными криками и бурными аплодисментами. Но еще сильнее порадовала Кадела мертвая тишина, воцарившаяся на несколько мгновений перед овацией после того, как они пропели последние ноты. Ибо этот миг тишины, миг благоговения и почтения, томления и радости, говорил о впечатлении, произведенном на слушателей искусством певцов, гораздо больше, чем любые аплодисменты.

Он бросил взгляд на женщину рядом, и они обменялись улыбками. «Как же тебя зовут?»

— Ты замечательно поешь, — прошептал он.

Она многозначительно улыбнулась, но не покраснела, как некоторые женщины.

— Ты тоже.

Они поклонились по очереди, потом все четверо поклонились одновременно и покинули сцену, но даже после ухода певцов аплодисменты и крики не стихали. Они четырежды выходили на поклон, и публика четырежды вызывала их снова; наконец к ним подошел трактирщик и спросил, не исполнят ли они «Гимн» еще раз, за двадцать киндов, по пять на каждого.