Светлые крылья для темного стража - Дмитрий Емец

Ухоженные и продуманные до кончиков ногтей, Ильга и Хола поглядывали на Бэтлу с укором. Даже в горе они были стерильно-прекрасными и уместно-печальными, точно сотрудницы центрального офиса на похоронах главного акционера компании.

Не глядя, Бэтла протянула руку. Правильно истолковав жест, ее оруженосец принялся озабоченно рыться во внутреннем кармане. Для этого ему пришлось распахнуть пиджак, продемонстрировав окружающим продуктовый патронташ. Внутренний карман оруженосца оказался глубоким как овраг. И таким же безмерно вместительным.

Оруженосец достал две пачки чипсов, затем целую пирамиду пластиковых стаканчиков и, наконец, вскрытую упаковку одноразовых салфеток. В салфетки была предусмотрительно заправлена плитка шоколада. Так, с шоколадом внутри, они и перекочевали к хозяйке. Бэтла стала вытирать глаза, обнаружила шоколад и принялась его машинально есть, подсаливая капавшими слезами.

«Прям целый набор для утешения рыдающих женщин. Умный мужик!» — подумала Ирка.

— Да, — точно очнувшись, подтвердила Радулга. — Эйдос у него был… Но неправильный. Я видела, как он вспыхнул и сгорел вместе с телом!

— Эйдос сгорел? Не верю! Нормальный эйдос и в атомном реакторе не расплавишь! Он что, был гнилой? — со своей обычной дотошностью встряла Ильга.

Радулга захрустела пальцами. Она была раздосадована, как раздражаются плохо выражающие свои мысли люди, когда им требуется описать что-то сложное, с полутонами, причем описать предельно точно, без ошибки.

— Не гнилой. Вполне нормальный эйдос, но… э-э… выпитый. Бесцветный, тусклый, мертвый, — отыскивая слова, сказала Радулга.

Фулона наклонилась и посмотрела на пепел, в который превратился убийца Филомены. Ей достаточно было одного взгляда.

— Переселенец, — жестко поставила она диагноз.

— Кто-кто? — недоуменно переспросила Ирка.

Фулона не ответила, зато Бэтла вполголоса пояснила:

— «Переселенцем» мы называем тело, в которое вселились и использовали. Даже если бы Филомена не бросила копье, этот парень был уже не жилец. Тело все равно распалось бы, когда вселившийся оставил бы его.

— Вселившийся кто? — спросила Ирка.

Радулга удивленно уставилась на нее, и Ирка почувствовала, что вопрос был глупым.

— Хочешь сказать, он придумал убить не сам? — уточнила Ирка, вновь допуская досадный промах.

— Придумал убийство Каин. Ему первому (и то по подсказке!) пришла в голову эта оригинальная мысль. Все остальные в большей или меньшей степени занимались плагиатом, — вместо Радулги ответила Фулона.

Валькирия золотого копья выпрямилась и повернулась к Ирке. Ее лицо испугало Ирку больше, чем искаженное гневом лицо Таамаг. Оно было властным, требовательным.

— Не верь мраку! Никакому! Никогда! Мрак подл, даже когда помогает тебе и якобы желает добра. И главное: никогда не люби слуг мрака, какими бы хорошими они ни казались. Они не принадлежат себе. Их душами управляет тьма.

У Фулоны нетерпеливо дернулась щека. В ее зрачках метнулись далекие автомобильные фары. Шорох шин пронесся и заблудился в путаных колодцах дворов.

«О ком это она? О Багрове? О Мефодии?» — рассеянно подумала Ирка.

— Ты валькирия-одиночка! Понимаешь? Что бы на тебе ни лежало, ты одиночка, у которой есть светлая сторона! — настойчиво продолжала Фулона.

Ирка ощутила: валькирия золотого копья умеет вдохнуть уверенность в сомневающийся мир. Всем богат этот мир. Одного ему не хватает — веры.

Ирка кивнула, по-прежнему мало понимая, от чего ее предостерегают. Фулона ободряюще улыбнулась, что-то негромко сказала Таамаг, бережно державшей Филомену, и они исчезли вместе. За ними поспешно телепортировали другие валькирии. Бэтла и Гелата едва успели попрощаться с Иркой.

— Заходи как-нибудь ко мне! — крикнула Бэтла. — Я тебя люблю! В конце концов, какое Ламине дело, почему валькирия-одиночка — одиночка? Чего она лезет, ну скажи, чего? И к пажу моему тоже, между прочим, пристраивается…

Бэтла растаяла, а через секунду улетучился и ее заботливый оруженосец, которого ехидный Антигон из-за его страсти к вкусным макаронам «Макфа» давно прозвал «макфаносцем». Сама же Ирка давно называла его по-другому — «папа-птиц». «Папа-птиц» — это оттого, что оруженосец Бэтлы представлялся ей в виде воробья, который тащит в клюве червяка для своего далеко не худенького птенчика.

Бэтлы давно и след простыл, а Ирка долго с недоумением смотрела в пустоту, пытаясь понять, что она имела в виду. И что означали слова Фулоны: «Что бы на тебе ни лежало, ты одиночка, у которой есть светлая сторона»?

Антигон громко чихнул рядом, выводя ее из задумчивости. Ирка наконец осознала, что они с кикимором совершенно одни. Лук, из которого была выпущена роковая стрела, все еще валялся на асфальте. Ирка подняла его, подержала в руках и бросила. Ей стало ясно, почему напарник убийцы не позаботился о луке. Лук не хранил никакой памяти о своем владельце. Вообще ничего. Это была абсолютная пустышка с затертым прошлым и смутным настоящим. Можно было, конечно, рыскать в Интернете или наобум бегать по магазинам, спрашивая у продавцов приметы покупателей в надежде на результат, но интуиция подсказывала, что это тупик и потеря времени.

Ирка отыскала глазами, где убийца ждал Филомену. Вот оно — припаркованный автомобиль, с настойчивостью уличного ловеласа подмигивающий вспыхивающим глазом сигнализации. За машиной Ирка обнаружила перевернутый ящик. Едва она увидела его, как на нее так мощно нахлынула память этого места, что она едва устояла на ногах.

Ей чудилось: она переживает все заново, будто сама стоит тут, у клена. На ящике сидит мужчина, прикрыв газетой лежащий на коленях лук. Сидит, разминает запястье правой руки и бормочет невнятные, внешне лишенные смысла звукосочетания, напоминающие имена демонов:

«Ишшшма! Гараша! Бараварашша! Бубши! Мерроиг!».

Мужчина и сам не ведает, что означают эти слова. Он никогда не заучивал их и не слышал раньше. Они рождаются стихийно из заполнившей его сознание сосущей пустоты. Он не понимает, что задача призванных демонов пожирать его беспокойство и страх, мешая ему опомниться и раздумать.

Человек знает, что это последний час его земной жизни. Понимает он и то, что ему лично не придется стрелять из лука, тетиву которого он даже не умеет натягивать. Его задача иная. Как только из подъезда покажется валькирия, он произнесет формулу отречения и впустит в тело того, кому оно и так уже принадлежит.

А там пусть все будет так, как будет. Хозяин позаботится о нем, жалком смертном. Убийца изо всех сил старается не усомниться в этом, но все равно липкий страх до тошноты сдавливает ему горло. Он даже не оглядывается, чтобы увидеть того, другого, который должен занять его место, если что-то сорвется.