Адмирал Де Рибас - Алексей Сурилов

Она стояла пасхальную заутреню и литургию одна. Он был в дальнем плавании. Известие о его гибели пришло перед Вознесением. Этот яркий солнечный день стал черным днем в ее жизни. Она разрешилась от бремени мертвым мальчиком и приняла постриг в Ново-Спасской обители.

Игуменья Надежда вошла в келью Валдомирской. Она была в черной бархатной камилавке и оттого казалась выше ее роста. Ее большие серые глаза были отрешенными, лицо – грустным, но не скорбным, скорее это была даже не грусть, а самоуглубление в себя и свое от мирской суетности самотрещение.

– Отныне, – сказала игуменья, – каждый день твоей жизни должен освящаться молитвой. В Ново-Спасской обители есть свой порядок, он в богослужениях, в строгом общения с Господом нашим, с матерью Божьей, со святыми угодниками. Начинается твоя монастырская жизнь с литургии и таинства причастия. Приняв в себя Святых Тайн, ты войдешь в лоно церкви, сестра моя, чтобы жить всегда и вовеки. Причастившись, ты соединишься с Господом, который есть жизнь и любовь.

Валдомирская подняла глаза на игуменью и с деланным смирением, в чем она была мастерица, сказала:

– Слушаюсь мать моя во Христе и повинуюсь.

Со свойственной ей проницательностью игуменья Надежда в словах Валдомирской уловила лукавство, но особого значения этому не придала, понимая что обращение закоренелой грешницы на путь истины трудно.

– Каждый день ты будешь стоять вечерню и утреню, а в канун праздника – всенощную. Отныне день твой начинается и завершается молитвой во спасение души твоей.

– Не считает ли святая мать, что душа моя устанет от столь великих бдений? Во всем должна быть мера. Ежели Господу мы станем столь докучать молитвами о спасении души нашей, в ничтожестве пребывающей, не отвратит ли он ухо свое от наших стенаний?

– Не кощунствуй. В твоих словах строптивость и злоба. В святой обители послушнице пристало быть смиренной.

– Это будет самое тяжкое испытание для меня. Станет ли мне силы отказаться от своенравия?

– В обители должно также отрешиться от чревоугодия, приобщиться к телесному воздержанию. Пост будет способом покорения твоего греховного тела душе.

– Это также – трудное испытание.

– Не словоблудствуй.

– Я, святая мать, открываю свои дурные наклонности дабы найти в тебе опору для борения против них и обращения себя на путь истинный. Не станешь же ты утверждать, что открытие моих слабостей тебе – поступок едино только осуждения достойный?

– Не словоблудствуй, несчастная. В том, что утверждаешь ты я слышу пока одно лишь упорство и заблуждение во грехе.

– С чего бы так? Не потому ли, что твоей святостью, к небесам вознесенной, разум твой отвращается от земного смысла сказанных мною слов?

– Не могу пройти мимо ехидства в твоих словах. Озлобленность плохой советчик в делах и дурно преемлема не только Господом, но и людьми. Отравляющая желчь губит души, превращает и разумных людей в глупцов.

Валдомирская молчала.

– Причастие, молитвы, пост очистят тебя от скверны, в которой ты жила и которая наполняла тебя. Стань достойной монашества, прими первый постриг и начни новую жизнь, встань на путь к спасению себя.

– Достойна ли я того? Душа моя безмерно отягощена грехами.

– Милосердный Господь наш желает, чтобы все люди спаслись. Благодать Божия зовет нас к себе. Приклони ухо твое к зову этому, найди в себе достаточно мудрости и силы, встань на путь истины и спасена будешь.

– Благодарю, святая мать, за просветление помутившегося рассудка моего. Понимаю, что выхода у меня иного нет как только готовить себя к постригу, что путь этот предопределен мне волей другой праведницы – Екатерины. Своим спасением я буду прежде всего обязана ей.

– Монахиней ты станешь только по собственному желанию. Мы терпим тяготы нашей монастырской жизни не по принуждению.

– Теперь, когда я в обители и не в моей воле оставить ее, я благодарю тебя, святая мать, что открыла ты мне истину, не покривив душою.

Валдомирская в послушании была неприлежной. Большую часть ее монастырской жизни она недомогала. Причиной тому была ее беременность, о чем свидетельствовали изменения в ее внешности. Когда уже не было никакой возможности скрыть это, игуменья Надежда распорядилась ей, Валдомирской безвыходно быть в келье. Повитухами были две пожилые монахини. На свет Божий появился крепкий мальчик, не только внушительный видом, но и громогласием. В Петербург тотчас была отправлена депеша. Получив ее, князь Голицын счел нужным о происшедшем поставить в известность государыню. Основанием к тому было особое положение роженицы. Государыня приняла эту весть по видимости холодно. Завершив слушание общего доклада князя, ее величество вернулась к случаю.

– Что, князь, каково бродяжке после родов? Здорова ли?

Поскольку в донесении из Ново-Спасского монастыря указывалось,

что роды были трудными, князь Голицын счел возможным сказать, что Валдомирская здоровьем неблагополучна и в самой продолжительности ее жизни – сомнительна.

Помедлив, государыня заметила:

– Младенца бродяжки, отдать на воспитание Алешке Орлову под именем Алексей-же на положении его законного сына, то есть с восприятием младенцем прав состояния отца. Страданием невинного дитя не должно искупать распутство родителя. Это наша непременная воля. Буде Орлов ослушается, о том тебе, князь, поставить нас в известность.

После родов Валдомирская долго была в горячке. Игуменье казалось, что она более не жилица. Мать Надежда предложила несчастной маслособороваться с покаянием в грехах, ибо нет участи более горькой нежели смерть без покаяния. Было, однако, похоже, что Валдомирская не могла взять в толк, что от нее требуется. Вскоре ее состояние улучшилось. Она стала подыматься и ходить по келье без помощи и поддержки служек. Возвращался к ней и помутневший было рассудок. Ее первые слова были о младенце: каков он и можно ли ей быть к нему допущенной. Игуменья сказала, что сын ее крещен Алексеем и по ее для материнства немощности определен к кормилице, что младенец отдан на воспитание отцу его графу Алексею Орлову, поскольку мать младенца послушница монастыря и готовит себя и пострижению.

Валдомирская была достаточно умна, чтобы взять в толк, что плетью обуха не перешибешь, также точно как не прошибешь лбом стену кельи. После родов ее словно бы подменили. Игуменье Надежде теперь она высказывала знаки почтения, стала ревностно соблюдать посты, стоять службы, неистово осеняя себя крестом, благоговела перед образами Спасителя, Матери Божьей и святых угодников, стала бить поклоны. Ее манера говорить, ее движения свидетельствовали, что она полна благочестия. Даже самый придирчивый глаз не мог определить в ней ловкую лицедейку, искусно вводившую в заблуждение коронованных особ и кардиналов, внешностью и манерами пленявшую многоопытных в любви и интригах мужчин. Надо признать, что не будь Валдомирская авантюристкой, задумавшей овладеть российским престолом, и монастырской послушницей, она несомненно стала бы великой актрисой. Со свойственными ей умом и проницательностью, она определилась в том новом положении, куда забросила ее судьба. Набожность, склонность к милосердию, презрение к богатству и знатности – черты матери Надежды она не только оценила, но и стала этим пользоваться. Валдомирская расположила к себе простодушную игуменью.

Засвидетельствовав твердое намерение отречься от мира греховности, от земной суеты и обратить себя в жизнь духовную, Валдомирская приняла первый постриг и облачилась в черную монашескую одежду.

Между тем граф де Фонтон был единственным из прежнего окружения Валдомирской, кто шел по ее следам.

Валдомирская и Фонтон были одержимы разными целями. Она стремилась завладеть российским престолом, как дочь императрицы Елизаветы Петровны. Он как предводитель барских конфедератов, – спасти Речь Посполитую от опасности ее раздела между соседними державами. Каждый из них, преследуя свою цель, хотел использовать другого: Валдомирская опереться на помощь и поддержку конфедератов, Фонтон – посадить Валдомирскую на престол Романовых и тем подчинить внешнюю политику России интересам конфедератов.

Не станем вникать в моральную и политическую сторону сложившейся ситуации, укажем, однако, что в Валдомирской Фонтон видел женщину. Ведь она была хороша, очень хороша. Мало кто из мужчин не испытывал восторг от встречи с ней. Грациозный стан, большие карие глаза, черные брови, пышная корона волос, правильные черты лица и нос с горбинкой – ее внешность была приятной, манера говорить, улыбаться, стоять, двигаться – очаровательной.

Оказавшись инкогнито, под чужим именем, де Фонтон где подкупом, где разными посулами открыл местопребывание Валдомирской и, несмотря на строгости монастырской жизни, нашел способ передать ей извещение о его намерении непременно устроить ей побег, что вызвало в душе инокини Досифеи неуемное желание вернуться к прежней жизни.