Какие наши годы - Сергей Марксович Бичуцкий

оскорбил?

Но чем? Об этом сам не знаю.

Я ничего не понимаю.

Могу вас, друг мой, попросить

Ваш гнев хоть как-то объяснить?».

В нём что-то сразу задрожало,

Забулькало, заскрежетало.

Вопрос мой видно вызвал стресс.

Пошёл мыслительный процесс.

Он что-то силился сказать,

Не мог, и продолжал молчать,

Но, наконец-то, разрешился.

Сначала просто матерился,

Затем умолк, остановился,

А после вовсе замолчал,

Но было видно – он страдал.

«Что друг мой с вами? Не молчите!

Хотя бы имя назовите!» -

Сказал ему. Он встрепенулся.

Ко мне всем телом повернулся.

К нему вернулся речи дар:

«Борис Будкеев. Краснодар. -

Мне злобно отвечает он. –

Но дом мой вечный – октагон!»

И вдруг наносит апперкот,

Затем ногою бьёт в живот.

Я рухнул наземь, как Икар!

«Борис Будкеев. Краснодар!» -

В экстазе поднял руку он,

Непобеждённый чемпион,

И, видимо, удовлетворяся,

Пошёл куда-то восвояси.

И пел при этом не спеша:

«Жить – хорошо! Жизнь – хороша!».

А я ворочаясь в грязюке,

После побоев этой злюки,

Шептал сквозь слёзы чуть дыша:

«Кому хороша, а кому ни шиша!»

***

Я могу порой часами

Наблюдать за небесами.

За светлеющей полоской

Ранней утренней причёски.

Как затем они проснутся

И умоются росой,

Розовеют, розовеют

И стыдливо покраснеют

Первозданной красотой.

Приоткроются картинно

От пенистой пелерины

Из кудрявых облаков,

И, прощаясь с миром снов,

Засверкает первый луч

Из-за ещё тёмных туч,

Как подарок для меня

От проснувшегося дня.

Он моей щеки коснётся,

На ладонь перенесётся,

И останется теплом

В ощущении моём.

Из луча родится пламя!

Дух Святой придёт за нами,

И тогда мы станем сами

Голубыми небесами!

***

Моё разбившееся счастье

Щепоткой соберу,

Укроюсь саваном ненастья,

И горестно замру.

И детских грёз очарованье,

И юности мечты,

Вернутся в душу, как признанье,

Победы суеты.

И сердце сладостно проснётся,

И руки задрожат.

И вновь ко мне любовь вернётся,

И потеплеет взгляд.

Но мне вполне того достанет,

Что было у меня,

И в Лету, как мгновенье канет,

Былая жизнь моя.

***

02.01.2021

В тиши восточной звёздной ночи

В саду оливковом один,

Молился Он, возведши очи,

Смиренья полон, Господин.

Ко Господу взывает Он.

Пред испытанием предельным,

Как всякий человек смущён.

Зовёт призывно: «Авва Отче! –

Среди холодной тёмной ночи

Смиренно голову склоня,

Вещает – всё Тебе возможно. –

И, – Пронеси, – гласит тревожно, -

Чашу сию мимо меня!».

Но после самоуниженья,

Словно взывая о прощеньи,

Он тут же Сам Себя поправил,

Всему свершиться предоставил,

Не отрекаясь от конца,

По воле Горнего Отца.

Здесь в самоотверженьи

Продолжить дальше скорбный путь

Явилась словно откровенье

Его Божественная суть.

Три раза он ходил молиться,

Желая духом укрепиться.

Просил своих учеников

Не поддаваться власти снов,

Но, возвращаясь, видел Он,

Что их сморил всесильный сон.

Так все оставили Его

Пред испытаньем одного!

Сын Божий спящих разбудил,

И изумлённым сообщил -

Сейчас должны его предать,

И в руки грешников отдать.

Вот в Гефсиманский древний сад

Вошёл преступников отряд.

В руках у них мечи и колья,

А в душах рабских страх невольный.

Крадутся меж олив, дрожат,

Христа они пленить хотят.

Иуда, Господа предатель,

Людей разбойных председатель,

Им тайный знак хотел подать -

Кого сейчас облобызает,

Он ведь Иисуса лично знает, -

Того и следует хватать.

Толпа Иисуса окружает.

Того иль не Того, не знает.

Иуды гнусные уста

Им указуют на Христа.

Но на защиту Пётр встаёт,

Пленить Христа им не даёт.

Вперёд он выступает смело,

Рукой неверной, неумелой

Из ножен острый меч хватает

И Малху ухо отрубает.

Христос Петра остановил,

Его безумье укорил,

И Малха тут же исцелил.

Готовый к тяжким испытаньям,

Прорёк: «Но сбудется Писанье!»,

И, согласившись на страданья,

Предался им на поруганье.

Ученики того не ждали,

И, растерявшись, трепетали,

Учителя толпе отдали,

А после попросту бежали.

Разбойники, на всё готовы,

Надели на Него оковы,

И мира потряслись основы

Перед Страданием Христовым.

И зародился вечный плач!

Готов к мучениям палач!

В тот час от страха в трепетанье

Злоумыслителей собранье

У Каиафы заседало

И результатов ожидало.

Но прежде, как гласит Преданье,

Его ведут сначала к Анне,

Первосвященнику страны

И партизану сатаны,

В надежде получить совет,

Какой измыслить им навет

Такого обвиненье рода,

Чтобы не вызвать гнев народа.

Увы и ах, но старец Анна,

Смутился, как это ни странно.

И сильно поумерил пыл,

Хотя коварства мастер был,

Когда Христос ему сказал,

Что Анна сам прекрасно знал -

Не в тайне в храме говорил,

Всегда открыто Он учил.

А чтобы правду прояснить,

Не проще ли людей спросить?

Преступник Анна, осознав,

Что пред законом был неправ,

Свою ошибку понимает,

Что делать с узником не знает,

И, пораженьем удручён,

Христа с толпою оправляет -

Не справился с задачей он.

Тогда Создателя Земли

В дом к Каиафе повели,

А по дороге насмехались

И над Иисусом издевались.

Там для расправы над Христом

В ночи собрался полон дом

Свидетелей различных лживых,

На всё готовых для наживы.

Но доказательства такие,

Надуманные и пустые,

Кого способны убедить

И обвиненье подтвердить?

Такие жалкие признанья

Скорей послужат оправданьем.

И мучился синедрион,

Стараясь обойти закон.

Чтоб значимой была вина,

Хотя бы видимость нужна.

И Каиафа это знал:

Во время злобного допроса

Рождалось множество вопросов,

А Узник между тем молчал,

И ничего не отвечал.

Встаёт тогда первосвященник,

Преступной мести злобный пленник,

Лукавства верный исполин,

Синедриона господин.

Сам задаёт ему вопрос,

Не утверждает ли Христос,

Что будто бы Он Божий Сын?

Благоговейно замер зал.

Иисус ответил: «Ты сказал!».

И несмотря на откровенье,

Ища предупредить сомненья

И обвинения провал,

Первосвященник в позу встал,

Одежды на себе порвал,

«Он богохульствует!» – кричал. -

К чему другие доказательства?».

Свершилось гнусное предательство.

Закон пред обвиненьем пал.

«Повинен смерти!»– суд признал.

Тогда же во дворе клевреты,

Прислужники-апологеты,

На всё готовые стояли,

Суда детали обсуждали.

И в стуже той ночной поры

Собрались в круг и жгли костры.

Меж ними молча Пётр сидел,

И над дровами руки грел.

Служанка вдруг к нему подходит,

Беседу с Симоном заводит,

Не говорит о том о сём,

А с подозреньем вопрошает,

Не он ли тот, что был с Христом.

Что ей сказать Симон не знает,

В испуге это отрицает,

Как растерявшийся малыш:

«Не знаю, что ты говоришь.»,

Поспешно на ноги встаёт

И быстро к выходу идёт.

Но тут ещё одна служанка

С Петром вступает в перебранку.

«Он был с Иисусом Назареем!»-

Кричит она другим евреям.

Толпа Симона окружает.

От страха разум он теряет,

И просто клясться начинает,

Что будто бы Христа не знает.

Но ту ещё один служитель,

Христа злокозненный пленитель,

К Петру с вопросом подступает

И в том же самом обвиняет.

Симон отчаянно боится,

От страха даже стал божится,

Неоднократно повторяет,

Что он Христа совсем не знает.

Но вдруг в ночи петух пропел

И ученик оторопел.

Как будто громом поражён,

Тот час же вспоминает он

Слова Учителя о том,

Что прежде, чем свой глас

Петух перед зарёй подаст

Иисуса трижды он предаст.

И поняв, что он натворил,

Пётр бросился что было сил

Прочь с ненавистного двора –

Печальных слёз пришла пора.

По оглашеньи приговора

Разнообразной черни свора

В безумье стала развлекаться

И над Иисусом издеваться.

Прислуге Узника отдали,

Чтобы Иисуса охраняли,

А фарисеев высший клан

Измысливал коварный план.

Евреи, видно из преданий,

Приговорённого к закланью

За город выводили сами,

И побивали там камнями.

Рим Иудею захватил,

Свои законы утвердил.

Евреи потеряли право

На безотчётную расправу.

Теперь суду необходимо,

Чтобы их смертный приговор

Заверил высший прокурор,

Поставленный далёким Римом,

Поэтому синедрион

Решал, как обойти закон.

Обдумывал, как дальше быть –

Как римлян можно убедить,

И обвиненье подтвердить,

Чтоб Сына Божия казнить.

Над ними ненависть витала

И строить планы помогала.

Всей Иудеи прокуратор,

И над евреями диктатор,

Верховной властью обладал,

Вопросы казни он решал.

К нему пошёл синедрион,

Чтоб приговор заверил он.

Всё о евреях знал Пилат.

Визиту их он был не рад.

Толпы услышав шумный глас,

Явившейся в столь ранний час,

Прошёл в судебную палату,

И там, как должнствует Пилату,

Правителю-аристократу,

Хотел принять этот собор,

И разрешить возникший спор.

Войти в язычников палату,

Боясь пред Пасхой оскверниться,

И понести за то утрату

(Могли ведь праздника лишится),

Пришедшие не желали.

Пилата выйти вынуждали

И в возбуждении кричали.

Ну, что ж поделать? Вышел он

Их фанатизмом возмущён.

Пилат, прекрасно понимая,

Что эта каверзная стая

К нему явилась неспроста,

Увидел с ними Человека,

Предельно кроткого Христа.

Вооружённую опеку,

Совместно ненависть и страх

В горящих злобою глазах.

Спросил собравшихся, кто знает,

В чём Человека обвиняют,

Но не