Тайна Богов - Бернард Вербер

– Но ты ведь умер… Мой учитель улыбнулся.

– Нет. Я сумел сбежать от Атланта и остался в лесу, чтобы наблюдать за ним и помешать ему.

Переиначивая слова одной из глав «Энциклопедии относительного и абсолютного знания», я сказал:

– Понять систему можно, только выйдя за ее пределы.

Эдмонд Уэллс вздохнул.

– Мне очень жаль Мату Хари. Я подозревал, что богоубийца предпримет что-нибудь на Финальной игре, но опоздал.

Я нагнулся и снял маску с лежавшего на земле человека. Сейчас я узнаю, кто же он такой. Увидев его лицо, я в изумлении отшатнулся.

Я ожидал чего угодно, только не этого.

К нам приближалась толпа, вслед за мной пустившаяся вдогонку за убийцей. Эдмонд Уэллс быстро сказал мне:

– Я лучше пока спрячусь. Мы скоро увидимся. Ты обязательно должен выиграть, Мишель! Ты даже не понимаешь, насколько это важно. Выиграй!

И он исчез. Поляну заполнила толпа, во главе которой богиня охоты Артемида верхом на кентавре целилась в меня из лука.

Она нагнулась над телом убитого. На ее лице удивление сменилось отвращением.

– Ах, вот кто это был!

14. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ТРИ ОСКОРБЛЕНИЯ

Человечеству было нанесено три оскорбления.

Первое, когда Николай Коперник доказал, что Земля не центр Вселенной.

Второе, когда Чарльз Дарвин пришел к выводу, что человек произошел от обезьяны, а, стало быть, тоже животное.

Третье, когда Зигмунд Фрейд объявил, что в основе большинства наших политических демаршей или художественных проявлений лежит сексуальность.

Эдмонд Уэллс, Энциклопедия относительного и абсолютного знания, том VI

15. БОГОУБИЙЦА

Артемида приказывает мне бросить оружие и поднять руки. Ко мне с угрожающим видом приближаются кентавры. Я не обращаю на них внимания, и хватаю поверженного богоубийцу за руку.

– Но почему? Почему?!

Моя жертва морщится от боли, смотрит на меня и произносит:

– Эта игра чудовищна. Я много раз говорил вам, что мы не можем в нее играть, мы не должны играть существами, которые слабее нас, не должны заставлять их страдать. Быть богом-учеником не значит ставить опыты над слабыми созданиями, ради того, чтобы узнать, что-то новое. Я хотел убить всех учеников, чтобы в игре не было победителя, но мне это не удалось. Пока есть игроки, игра будет продолжаться, и смертные, населяющие Землю-18, будут умирать ради забавы богов. Я потерпел поражение.

Артемида приказывает мне отпустить его. Вокруг нас собирается толпа.

– Я пытался, но не смог… – повторяет богоубийца. – Умоляю вас, откажитесь играть! Никто не имеет права играть живыми существами. Они не должны расплачиваться за наши амбиции.

Я вспомнил, что Бернар Палисси, погибший одним из первых, произнес что-то вроде «Ль… Лю…» Он пытался назвать имя убийцы.

Значит, вот кто это был! Люсьен Дюпре.

Этот оптик, страдавший косоглазием, был одним из лучших учеников в первой игре. На занятии, которое вел бог времени Кронос, ему удалось спасти свой народ. Он создал коммуну хиппи, все члены которой обладали равными правами и вели беззаботную жизнь, в то время как на Земле-17, доживавшей свои последние дни, царил хаос и террор.

Потом Хронос объявил, что это была всего лишь игра, и теперь, когда мы усвоили правила, Земля-17, планета-черновик, должна погибнуть, а мы перейдем к занятиям на следующей модели, Земле-18. Тогда Люсьен Дюпре в ярости кричал, что игра несправедлива и боги-ученики получают слишком большую власть над несчастными смертными, к которым относятся как простым игрушкам.

«Это не миры, это бойни!» – кричал он.

Люсьен Дюпре умолял нас не продолжать истребление живых существ, призывал восстать против наших учителей-олимпийцев. Мы не поддержали его, и он ушел. На прощание он бросил нам: «Если быть богом означает это, тогда продолжайте без меня».

Мы думали, что кентавры схватили его и превратили в химеру, как тех учеников, которые проиграли, но мы ошиблись. Никогда раньше в Олимпии не сталкивались с таким поведением ученика, и его предоставили самому себе. Должно быть, он долго бродил в лесу, снедаемый гневом, пока наконец не принял решение. Если он не сумел остановить игру, взывая к нам, он прекратит ее, убив всех участников.

А мы осудили Прудона только за то, что он был анархистом! Убийцей, настоящим врагом игры был этот скромный оптик-идеалист, прекрасно управлявший своим народом, но отказавшийся действовать по правилам, установленным богами-олимпийцами.

Зрачки Люсьена Дюпре замерли, губы искривились. Я навсегда закрыл глаза того, кто убил мою любимую.

Кентавры положили его тело на носилки, чтобы унести. Богиня справедливости Афина, сидевшая на Пегасе, с совой на плече и копьем в руке, выдвинулась вперед.

– Не вам, Пэнсон, вершить тут правосудие, – провозгласила она. – В Эдеме запрещено любое насилие. Это закон. Анкх никогда не должен быть направлен против живых существ. Даже если речь идет об убийце.

Я глубоко дышу. Слова Афины меня не впечатлили, и я смотрю на нее в упор. Даже не пытаюсь убежать, скрыться.

– Зрители заждались. Идемте же, пусть, наконец, Финальная игра начнется, – заключает Афина.

Вернувшись в Амфитеатр, мы больше не тратим времени попусту. Публика рассаживается на скамьях под звуки барабанов, в которые бьют кентавры. Грифоны включают огромные экраны, на которых появляются изображения наших столиц. Двенадцатый, экран Маты Хари, остается темным.

Я прошу дать мне новый анкх взамен разряженного. Ко мне подбегает харита и вручает новый инструмент бога-ученика и чистые тогу и тунику.

Нельзя думать о Мате Хари. Об Эдмонде Уэллсе. О Люсьене Дюпре. Я должен сосредоточиться на игре.

Другие ученики перешептываются. Видимо, им рассказали о том, что произошло. Теперь нас одиннадцать. Мы стоим перед двенадцатью богами-олимпийцами.

Афина призывает к тишине.

– Нам пришлось уладить некоторые «формальности». Теперь Финальная игра наконец начинается.

Она ударяет в гонг, и его звук разносится по всему Амфитеатру. Мы бежим к стеклянной сфере, забираемся на возвышения. Я поднимаюсь на высокую лестницу и склоняюсь над Землей-18.

– Ученики, рассмотрите поле игры.

Мне кажется, будто я попал в невесомость. Руки дрожат, и я кладу анкх на сферу, приблизив глаз к сверхмощному увеличительному стеклу в его рукояти.

В первую минуту я различаю только толпы людей, кишащих как насекомые. Настраиваю анкх и, наконец, вижу.

Столица людей-дельфинов оккупирована людьми-коршунами, вступившими в союз с людьми-лисами, чтобы захватить мою территорию. Люди-лисы служат в полиции, люди-коршуны захватили мой город, люди-дельфины загнаны в особые кварталы, но все еще хранят традиции.

Я подкручиваю анкх.

Люди-корушны силой обращают людей-дельфинов в свою веру, поджигают их храмы, оскверняют могилы, взрывают памятники, но мой народ не сдается.

Это едва тлеющие угли, которые я должен раздуть своим Дыханием.

Я разыскиваю диаспоры людей-дельфинов, рассеянные по планете. Дела у моего народа идут довольно скверно. Люди-дельфины загнаны в старые, грязные кварталы чужих городов. За время моего отсутствия было организовано несколько кампаний против людей-дельфинов. За ними следовали резня и погромы. Особенно постарались люди-козы, а недавно и люди-медведи.

Численность людей-дельфинов, истребляемых ножом и огнем, заметно уменьшилась. Многие ассимилировались с другими народами, приняли чужую веру. Многие живут в чудовищной нищете. Единственный плюс – те немногие, кто пережил все эти испытания, приобрели необыкновенную стойкость.

Они получили прививку от глупости.

Я судорожно сглатываю.

Вот, значит, какова расплата за мою вылазку в горы ради встречи с Великим Зевсом.

Рауль и другие ученики тоже выглядят обеспокоенными. Они разыскивают свои народы на нашей гигантской шахматной доске.

Я выиграю для тебя, Мата.

Нужно избрать неожиданную, новую стратегию.

Раздается легкий шум крыльев, рыжие волосы развеваются на ветру. Сморкмуха опускается на мое плечо, как ангел-хранитель, явившийся, чтобы подбодрить меня.

Афина еще не подала сигнал начинать игру. Мы ждем. Я вижу Эдит Пиаф, взобравшуюся, как и я, на высокую лестницу. Она не спускает палец с центрального колесика своего анкха. Рауль держит свой анкх, как сварщик, готовый в любой момент приступить к работе, разбрасывая снопы искр.

Густав Эйфель протирает увеличительное стекло на своем инструменте. Жорж Мельес погрузился в себя, он старается сосредоточиться. Со стороны мы, должно быть, напоминаем бригаду врачей, оперирующих гигантское яйцо. На экранах, высоко над нашими головами, мелькают панорамы городов.

Я закрываю глаза. Сотни идей проносятся в моей голове.