Франко - Леонид Хинкулов

Так окончательно созрел у писателя план всестороннего художественного показа жизни народа.

В середине семидесятых годов Франко пишет рассказы и повести, и с их страниц встают забитые нуждой, непосильной работой и бесправием крестьяне. В первый раз в литературе появляется образ наемного рабочего — нефтяника бориславских промыслов. И ему противопоставлен образ эксплуататора-капиталиста, грязного представителя раннего промышленного «грюндерства»… Капиталистический удав — «боа-констриктор» (так и назвал Иван Франко свою повесть) — душит бедняков, убивает все подлинно человеческое, толкает на преступление.

«Лесихина семья», «Два приятеля», затем цикл рассказов, печатавшихся в журнале «Друг» и вышедших в 1877 году под заглавием «Борислав. Картины из жизни прикарпатского населения», — все это было совершенно новым словом в украинской прозе.

В то же время появляется первый сборник стихотворений Франко — «Баллады и наставления». Он состоит главным образом из переводов — Пушкина, Алексея Толстого, Гейне. В журнале «Друг», в альманахе «Днестрянка» Франко помещает свои прозаические переводы: начало романа «Что делать?» Чернышевского, отрывок из «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина, рассказы Глеба Успенского, Эмиля Золя.

На всю жизнь осталась у него эта изумительная работоспособность: ведь библиографический указатель его сочинений включает свыше четырех тысяч номеров!

Франко выступает в журнале «Друг» с литературно-критическими статьями. Он стремится теоретически обосновать принципы реализма в литературе и народности в языке. Он популяризует отдельные мысли и высказывания Белинского, которого называет «отцом реалистической школы».

Франко уже ясно понимает, что «действительность должна быть основой поэзии, и тогда поэзия будет иметь цену для действительности». Его все больше волнует мысль о необходимости коренных перемен, хотя пока он еще и не осознал всю глубину революционно-демократических взглядов на развитие общества.

Он склонен был думать, что одним только прогрессом культуры и науки можно решить важнейшие социальные проблемы.

V. НАЧАЛО БОРЬБЫ

А вокруг в безысходных муках, под бременем тяжкого труда изнывал «робучий люд» — Борислава и Дрогобыча, Львовщины и Прикарпатья…

«Ясное погожее небо горело над раскаленным Бориславом… Ветер ни разу не шевельнул воздух, не повеял прохладой, не рассеял тяжелых густых испарений, которые, поднимаясь из ям, из глины, ручьев, грязных складов, нависли тучей над Бориславом, спирали дыхание в груди…

Какая-то сонная одурь царила вокруг. Только рабочие в своих пропитанных нефтью рубахах, сами покрытые по уши нефтью, лениво копошились около шахт, вертя рукоятки воротов, да плотники равномерно стучали топорами по дереву, словно огромные дятлы. Каждое движение, заметное вокруг, каждый звук, который можно было услышать, — все напоминало медленное сонливое движение и грохот огромной машины, но только колесами, зубцами, винтами и гайками этой машины были живые люди, из плоти и крови…

Сколько тяжелых вздохов, тревожных мыслей, горячих молитв, пьяных выкриков разносится в недрах земли, но наверх не проникает ничего, кроме удушливых испарений, — все пожирает земля, бездна, тьма, как древнее божество пожирало собственных детей.

А солнце горит в небе, как раскаленное чугунное ядро, и кажется, что оно нарочно старается как можно скорее высушить всю силу, все живые соки в этих изнуренных рабочих и в этих голых обнаженных ощерившихся беззубыми черными пеньками горах».

Таким предстал Борислав глазам молодого Франко, когда он приехал туда впервые. Таким он виделся ему всякий раз, когда он приезжал туда из Львова.

Франко хотелось — необходимо было — уяснить себе, понять до конца: что это означало?

Что за невидимая сила загоняла человека в яму, где ему невыносимо было сидеть на такой глубине и в такой духоте целых шесть, а то и двенадцать часов, как это нередко случалось в шахтах?

Почему такими изможденными были худые, черные лица рабочих в пропитанной нефтью, прогнившей и рваной одежде?

Какова же должна быть жизнь этих людей, если они соглашаются идти сюда за такую ничтожную плату и так страшно бедствовать?

Сама действительность каждый день тысячами фактов убеждала: надежды на прогресс сильно преувеличены. Мирного разрешения народным страданиям нет и не может быть.

И снова вставал тот же мучительный вопрос: что делать? И снова Франко страстно искал на него ответа — у философов и ученых.

Писатель читает труды Маркса и Энгельса, впоследствии он переводит на украинский язык «Развитие социализма от утопии к науке» Энгельса, 24-ю главу первого тома «Капитала» Маркса.

В эти дни в письме к Ольге Рошкевич он называет «Капитал» Маркса «самой лучшей из появившихся до сих пор экономических работ»…

В декабре 1876 года во Львов с группой товарищей приехали члены народнической подпольной организации Сергей Ястремский и Андрей Ляхоцкий, только что побывавшие в Швейцарии. Получив от русских эмигрантов за границей адрес Франко, они связались с ним и его кружком и стали готовить транспорт книг для отправки в Россию.

Неожиданно, по какому-то доносу, 9 января 1877 года, среди бела дня, прямо в ресторане, Ястремский и Ляхоцкий были схвачены австрийской полицией. А в седьмом часу вечера на квартире у Павлика был произведен обыск. Все перевернули вверх дном. Забрали много писем и книг. Но самого Павлика не взяли: рассчитывали с помощью слежки разузнать его связи.

Через несколько дней Франко писал Драгоманову в Женеву: «Павлик был очень неосторожен после ареста Ястремского и Ляхоцкого и хотя имел достаточно времени, однако же не укрыл ни писем, ни всего остального. Там находились какие-то заметки Ястремского и письмо от редакции «Вперед» [4], это все полиция нашла прямо на столе и забрала».

13 января, в субботу, Ивану Франко передали, что в гостинице проживает приезжий из России по фамилии Дорошенко или Дорошинский и что он хотел бы встретиться с Павликом. Франко тотчас же зашел к Павлику, но дома не застал и решил, что Павлик уехал куда-то. А на самом деле он накануне был арестован и уже сидел в тюрьме, в печально известных львовских «Бригидках».

В тот же вечер Франко отправился в гостиницу, в номер 11, где под именем Дорошевича нелегально проживал киевский студент Александр Васильевич Черепахин.

Дорошевич-Черепахин сообщил, что приехал из Женевы и направляется дальше в Россию. С ним был целый транспорт нелегальной литературы: заграничные издания «Что делать?» Чернышевского, книги Герцена, брошюры Лассаля, Подолинского, Драгоманова.