И пели птицы... - Себастьян Фолкс

Вот так время и шло. Наверное, полагал Стивен, это не худший способ коротать тихие вечера, однако его он заставлял испытывать жгучее разочарование. Стивен недоумевал, как мадам Азер удается терпеть все это.

Она была единственной, кто оставлял без внимания подсказки и понукания Берара. Когда он приглашал ее принять участие в разговоре, мадам Азер произносила два-три слова, зато могла вдруг по собственной инициативе заговорить на тему, выбранную ею самой. Берару, никуда не денешься, приходилось прерывать ее. Он извинялся легким наклоном головы, однако лишь несколько минут погодя — после того как беседа устремлялась по угодному ему, Берару, руслу. Мадам Азер встречала его запоздалое извинение легким пожатием плеч или улыбкой, словно давая понять: то, что она собиралась сказать, было не столь уж и важным.

Присутствие тети Элизы было особенно на руку Берару — ее религиозное рвение придавало более возвышенный характер любому разговору. Приобретенная тетей Элизой репутация женщины терпеливой и благочестивой основывалась на долгом вдовстве и хранившейся в ее спальне в доме Бераров большой коллекции молитвенников, распятий и собранных в паломничествах святынь. Зияющий чернотой рот и резкий голос тети Элизы создавали впечатление, что она носит в себе грозную духовную истину, гласящую: подлинную веру надлежит искать не в бледном лице отшельника, но в исковерканных жизнях людей, которым пришлось бороться за существование. Временами ее смех выглядел скорее непристойно полнокровным, чем благочестивым, но тем не менее тетя Элиза, без конца апеллируя к святым, частенько огорошивала своих слушателей именами великомучеников времен становления ранней церкви в Малой Азии.

— В следующее воскресенье, после полудня, я предполагаю поплавать на лодке по водным садам, — сообщил Берар. — Не желаете присоединиться?

Азер с воодушевлением согласился. Тетя Элиза сказала, что она старовата для лодочных прогулок, и уточнила, что воскресенье — не самый подходящий день для потворства своим прихотям.

— Вы, Рене, помнится, мастерски управляетесь с плоскодонками, верно? — спросил Берар.

— Да, я неплохо чувствую воду, — ответил Азер.

— Вы только послушайте его, старого скромника, — хохотнул Берар. — Если бы не масса очевидных свидетельств обратного, он попытался бы уверить нас, что и в коммерции ничего не смыслит.

Азеру нравилось исполнять сочиненную для него Бераром роль любящего держаться в тени пройдохи. Он охотно пользовался уловкой собственного изобретения: скептически вздыхал при очередном упоминании какого-либо его дарования, а затем, с шипением втянув воздух, прикладывался к бокалу. Учитывая, что он при этом ничего не произносил, его репутация человека остроумного оставалась незапятнанной — не на взгляд Стивена, впрочем, который всякий раз, как Азер округлял глаза, вспоминал стон, донесшийся до него из спальни.

Гостиная представлялась ему местом безопасным, позволявшим спокойно разглядывать рассевшуюся здесь компанию, и в особенности того, кто интересовал его больше других, — молчаливую мадам Азер. Он не спрашивал себя, красива ли она, поскольку физическое воздействие ее присутствия делало вопрос бессодержательным. Строго говоря, красавицей она не была. При несомненной женственности облика, нос мадам Азер был чуть крупнее того, что предписывалось модой, а в волосах сплеталось слишком много оттенков каштанового, золотистого и рыжего. И хотя выражение ее лица всегда оставалось мягким, в нем ясно читалась сила характера, не позволявшая отнести его к хорошеньким в общепринятом смысле слова. Впрочем, Стивену было не до смыслов, им владело неодолимое влечение.

Возвратившись как-то под вечер с работы, он увидел мадам Азер в саду, — она подрезала безудержно разросшиеся розовые кусты, некоторые из которых вытянулись выше ее головы.

— Месье, — произнесла она тоном формальным, но не холодным.

Стивен, не имевший в запасе никакого плана действий, просто взял у нее из рук садовые ножницы и сказал:

— Позвольте мне.

Она улыбнулась — с удивлением, но словно прощая ему резкость.

Стивен срезал несколько увядших роз, и только тогда до него дошло, что он и сам не понимает, что делает.

— Дайте-ка сюда, — сказала мадам Азер. Ее рука скользнула по груди Стивена, пальцы, забирая маленькие ножницы, коснулись его пальцев. — Вот как нужно. Берете каждый увядший цветок, прикладываете ножницы под небольшим углом к стеблю и обрезаете его. Смотрите.

Бурые лепестки белой некогда розы осыпались на землю. Стивен слегка придвинулся к мадам Азер, чтобы уловить запах ее свежевыстиранной одежды. На ней была юбка цвета сухой земли; зубчатая каемка блузки словно намекала на манерность нарядов века более раннего и затейливого. Короткая жилетка, надетая поверх блузки, была распахнута и позволяла увидеть чуть ниже шеи кожу, порозовевшую от усилий, которых требовала работа в саду. Прихотливый наряд ее населил воображение Стивена картинами самых разных эпох истории и моды: балы в честь побед, одержанных под Ваграмом или при Бородино, ночи Второй империи. В еще не тронутом морщинами лице мадам Азер таился, казалось Стивену, намек на черты характера, не имеющие ничего общего с тем строго заданным миром, в котором она жила.

— Я уже день или два не видел вашей дочери, — сказал он, отогнав от себя пустые мечтания. — Где она?

— Лизетта на несколько дней уехала в Руан, к бабушке.

— Сколько ей сейчас?

— Шестнадцать.

Стивен спросил — отнюдь не из желания сделать мадам Азер комплимент и тем снискать ее расположение:

— Как же это возможно, чтобы у вас была дочь таких лет?

— Она и Грегуар — мои приемные дети, — ответила мадам Азер. — Первая жена мужа умерла восемь лет назад, а мы с ним поженились через два года после того.

— Я знал, — сказал Стивен. — Знал, что вы еще не в том возрасте, чтобы иметь такого взрослого ребенка.

Она улыбнулась снова, с несколько большим смущением.

Стивен смотрел на лицо этой женщины, склоненное над шипами и увядшими розами, и видел в воображении, как ее избивает морщинистый негодяй муж. Не успев ничего подумать, он взял ладонь мадам Азер и сжал ее в своих.

Она стремительно повернулась к нему, кровь ударила ей в лицо, глаза наполнились тревогой.

Стивен прижал ее ладонь к плотной сарже своего пиджака. Поддавшись неожиданному порыву, он испытал такое удовлетворение, что даже успокоился. Он смотрел в глаза мадам Азер, словно призывая ее ответить на его поступок иначе, нежели предписывали принятые в их обществе правила.

— Месье. Прошу вас, отпустите мою руку.

Она попыталась усмехнуться, обратить все в шутку.

Стивен отметил, что слова эти не сопровождались попыткой отнять у него ладонь. Она держала в другой руке садовые ножницы, поэтому ей трудно было высвободиться — можно было, конечно, просто вырвать ладонь, но столь резкий жест грозил ей утратой привычного самообладания.

Стивен сказал:

— Недавно ночью я слышал звуки, доносившиеся из вашей комнаты, Изабель.

— Месье, вы…

— Стивен.

— Прекратите сейчас же. Не унижайте меня.

— У меня нет желания унизить вас. Ни малейшего. Мне просто хотелось утешить вас.

Странноватый выбор слов, и Стивен почувствовал это, еще произнося их, однако руку ее не отпустил.

Она взглянула ему в лицо с большей твердостью, чем за миг до этого, и сказала:

— Вам следует уважать мое положение.

— Хорошо, буду, — согласился Стивен. В словах Изабель ему почудилась двусмысленность, и он решил, что удачно воспользовался ею, прибегнув к будущему времени.

Поняв, что большего сейчас не добьется, Стивен заставил себя уйти.

Некоторое время мадам Азер смотрела вслед высокому молодому мужчине, шагавшему по траве к дому. А затем, покачав головой, словно прогоняя прочь нежелательное чувство, вновь обратилась к розам.

4

После бегства из фабричной столовой Стивен отыскал за собором кафе и стал в обеденный перерыв ходить туда. Кафе давно облюбовала молодежь — студенты, подмастерья, многие из которых каждый день занимали одни и те же столики. Поваром здесь был дюжий беглец из Парижа, владевший когда-то собственным заведением на площади Одеон. Зная, что такое молодой аппетит, он каждый день готовил только одно блюдо, зато в изрядных количествах, и включал в цену хлеб и вино. Как правило, он подавал посетителям говядину, за которой следовал десерт — фруктовый торт либо заварной крем.

Однажды, сидя у окна и почти покончив с едой, Стивен вдруг увидел знакомую фигуру — женщина шла, опустив голову, и несла на сгибе локтя корзину. Лицо женщины скрывал шарф, но Стивен узнал ее по походке и клетчатому кушаку, которым она была подпоясана.