Леди и джентльмены - Джером Джером

Пророчество капитана не сбылось. Искушенный Билли — если его все еще можно было так называть — после свадьбы лишь изредка навещал клуб. Но я проникся к джентльмену симпатией, а к тому же, как он и предсказывал, исполнился глубокой симпатией к его милой супруге. По сравнению с напряженной атмосферой литературных и артистических кругов спокойное безразличие обоих к злободневным темам приносило блаженное облегчение. В уютной гостиной дома на Итон-роу тема сравнительных достоинств Джорджа Мередита и Джорджа Р. Симса не считалась достойной обсуждения. Оба рассматривались как авторы, представлявшие определенное количество развлечения в обмен на определенное количество денег. А каждую среду здесь с равным радушием приняли бы и Генрика Ибсена, и Артура Робертса: и тот, и другой добавили бы небольшому обществу изысканной пикантности. Если бы мне пришлось проводить свои дни в подобном доме, столь обывательское отношение скорее всего действовало бы на нервы, однако в реальных обстоятельствах оно лишь освежало, а потому я в полной мере пользовался гостеприимством радушных хозяев — смею надеяться, искренним.

Проходили месяцы, и со временем супруги заметно сблизились. Насколько мне дано судить, подобное развитие отношений вовсе не является обычным в светских кругах. Однажды я пришел немного раньше обычного, и неслышно ступающий дворецкий без объявления проводил меня в гостиную. Хозяева сидели в полутьме, крепко обнявшись. Пути к отступлению не было, а потому я решил принять предложенные обстоятельства и негромко кашлянул. Трудно представить смущение более откровенное и неловкое, чем то, которое проявила влюбленная пара.

Однако инцидент пошел на пользу, и между нами установилось особое взаимопонимание. Отныне меня стали принимать как близкого друга семьи, рядом с которым нет необходимости скрывать чувства.

Наблюдая за Билли и Герти, я пришел к неожиданному выводу: оказывается, проявления любви одинаковы во всем мире. Очевидно, пухлый глупый малыш с крылышками и с луком в руках, не обращая внимания на дельные советы, не видел особой разницы между молодым поэтом и мальчишкой-разносчиком из Ист-Энда, выпускницей Гертон-колледжа и скромной швеей. Сейчас, в конце XIX века, он преподает нам те же уроки, что и бородатым пиктам и гуннам четыре тысячи лет назад.

Таким образом, достопочтенный мистер Дрейтон провел лето и зиму самым приятным образом. А весной внезапно тяжело заболел. Как это порой случается, недуг застал джентльмена в разгар лондонского светского сезона. Приглашения на балы и ужины, ленчи и просто домашние встречи сыпались как из рога изобилия. Лужайки в гольф-клубе «Херлингем» безупречно зеленели, а дорожки ипподрома отличались идеальной гладкостью. Но хуже всего было то, что мода сезона льстила достопочтенной миссис Дрейтон так, как не случалось уже давно. Ранней весной они с Билли старательно сочиняли наряды с тонким расчетом: произвести фурор в Мейфэре. Платья и шляпки — сами по себе произведения высокого искусства — с нетерпением ждали подходящей минуты, чтобы продемонстрировать свою убойную силу. И вот впервые в жизни достопочтенная миссис Дрейтон начисто утратила интерес к победам подобного рода.

Друзья семьи искренне сокрушались, поскольку светское общество всегда оставалось для Билли естественной средой обитания; именно здесь мистер Дрейтон проявлял свои лучшие качества и умел казаться интересным. Но, как мудро заметила леди Гауэр, жене его вовсе не было необходимости запираться в четырех стенах, словно в тюрьме. Больше того, ее отшельничество выглядело бы странным и не принесло бы больному ни малейшей пользы.

Услышав столь решительное осуждение, миссис Дрейтон, для которой любая странность всегда являлась преступлением, сделала соответствующие выводы, мужественно пожертвовала стремлением к затворничеству, спрятала встревоженное сердце под безупречными одеяниями и вышла в свет.

Однако успех предыдущих сезонов повторить не удалось. Разговоры клеились так плохо, что не смогли бы удовлетворить даже обитателей Парк-лейн. Знаменитый звонкий смех утратил искренность и звучал механически. Леди улыбалась мудрости герцогов и грустила, слушая смешные истории миллионеров. Общество сочло ее хорошей женой, но плохой собеседницей и ограничило свое внимание открытками с пожеланиями здоровья. Герти восприняла перемену с благодарностью, ведь Билли слабел день ото дня. В том мире теней, где ей приходилось обитать, он оставался единственной реальностью. Пользы она приносила немного, однако успокаивала себя тем, что помогала ухаживать за больным.

Однако самому Билли подобное положение не нравилось.

— Тебе необходимо чаще развлекаться, — настаивал он. — Нельзя постоянно сидеть рядом со мной в этом тесном домишке: начинаю чувствовать себя эгоистом. К тому же людям тебя не хватает, и скоро меня возненавидят в обществе.

Во всем, что касалось жены, жизненный опыт и искушенность полностью изменяли Билли: он искренне верил, что бомонд тосковал по достопочтенной миссис Дрейтон и с нетерпением ожидал ее появления.

— Но мне хочется побыть с тобой, милый, — отвечала Герти. — Что за радость выезжать одной? Поправляйся быстрее, и вместе отправимся с визитами.

Спор продолжался изо дня в день. И вот однажды, когда леди в полном одиночестве грустила в гостиной, в комнату заглянула сиделка и, плотно закрыв за собой дверь, подошла к госпоже.

— Не могли бы вы сегодня вечером выйти из дома, мадам? — попросила она. — Хотя бы на пару часов? Хозяин бы очень обрадовался. Он винит себя за то, что вы оставили общество, и страшно переживает. А сейчас… — она на миг замялась, — сейчас больному необходимо полное спокойствие.

— Ему хуже?

— Во всяком случае, не лучше, мэм. На мой взгляд, нам следует его подбодрить.

Достопочтенная миссис Дрейтон встала, подошла к окну и посмотрела на улицу.

— Но куда же я пойду? — наконец проговорила она с печальной улыбкой. — Приглашений не поступало.

— Не могли бы вы сделать вид, что приглашены? — настаивала сиделка. — Сейчас только семь часов. Скажите, что отправляетесь на ужин — это даст возможность скоро вернуться. Оденьтесь, попрощайтесь, спуститесь вниз, а потом зайдите снова около одиннадцати, как будто только что вернулись.

— На ваш взгляд, это необходимо?

— Полагаю, в данном случае небольшой обман пойдет на пользу. Попробуйте.

Достопочтенная миссис Дрейтон направилась к двери, но тут же в сомнении остановилась.

— Но у Билли такой острый слух; он будет ждать скрипа открывающейся двери, стука отъезжающего экипажа.

— Не волнуйтесь, обо всем позабочусь, — успокоила сиделка. — Прикажу подать экипаж без десяти восемь. Доедете до конца улицы, выйдете и пешком дойдете до дома. Я сама тихонько открою вам дверь.

— А как же насчет возвращения? — усомнилась Герти.

— Около одиннадцати неслышно выскользнете на улицу; экипаж будет ждать на углу. Положитесь на меня.

Спустя полчаса достопочтенная миссис Дрейтон появилась в комнате больного в вечернем платье и драгоценностях. К счастью, света не зажигали, и Искушенный Билли не имел оснований усомниться в безупречной внешности супруги. Дело в том, что лицо ее даже отдаленно не напоминало о готовности отправиться на званый ужин.

— Сиделка сказала, что ты собираешься к Гревиллам. Я так рад! Нельзя же весь сезон провести взаперти! — Он взял ее за руки и окинул восторженным взглядом. — До чего ты хороша, дорогая! Как, должно быть, все меня ругают за то, что держу тебя в плену, как людоед прекрасную принцессу! Страшно будет снова показаться в свете!

Польщенная комплиментом, Герти рассмеялась.

— Постараюсь долго не задерживаться: вернусь и проверю, как вел себя мой мальчик. Если будешь хулиганить, больше никуда не пойду.

Они поцеловались на прощание, и она ушла, а около одиннадцати снова появилась в комнате. Рассказала, как восхитительно прошел раут, и немного похвасталась собственным успехом.

Сиделка заметила, что в этот вечер больной выглядел значительно более жизнерадостным, чем обычно.

С тех пор фарс начали разыгрывать ежедневно. Миссис Дрейтон то отправлялась на ленч в костюме от Редферна, то ехала на бал в изумительном парижском платье, а затем собиралась на домашнюю вечеринку, на концерт, на обед. Зеваки и просто прохожие останавливались, чтобы посмотреть, как прекрасно одетая, но измученная, осунувшаяся женщина с красными заплаканными глазами воровато выбирается из собственного дома и так же неуверенно возвращается.

В одном из домов, где мне довелось побывать, начали обсуждать поведение миссис Дрейтон, и я присоединился к разговору, чтобы послушать.

— Всегда считала Герти бессердечной, — призналась одна из дам, — но уважала за здравый смысл. Трудно предположить, что она любит мужа, и все же незачем так открыто демонстрировать пренебрежение к умирающему.