Через сто лет - Эдуард Веркин

– Корабли всегда в честь выдающихся личностей называют. Это очень почетно, если твоим именем назовут. Впрочем, твоим не назовут, можешь не переживать. Так вот, первым рейсом этот корабль на Марс полетит. Воду нашли – теперь базу надо строить. Человечество должно идти вперед. Если оно не идет вперед, оно окукливается…

Костромина поглядела в небо, туда, где за километрами промокшей атмосферы висел Марс. Я тоже поглядел. Конечно, ничего, кроме дождя, мы не увидели. А Костромина прочитала стихи, я не запомнил, какие, про космос что-то. Полетел один к инопланетянам, влюбился в инопланетянку, плюнул на все, стал жить-поживать да добра наживать. Кострома вообще много читает, стихи заучивает, на Марс хочет. Как водится. Соулбилдинг.

А я не хочу, я как все, мне бы сесть в уголочек, глаза закрыть…

– Не спать, закиснешь! – Костромина отвесила мне подзатыльник, изрядный, зубы клацнули. – Аут идет за тобой! Бойся аута! Возврата нет!

Не закиснуть сложно. Весьма. Надо стараться, надо держать себя в руках, это…

– Не спать! – Костромина отвесила мне еще один профилактический шлепок. – Не спать, не спать, не спать!

– Я не сплю…

Да я вообще не сплю.

Дождь разжижился. Из проливной фазы переключился на водную кашу, холодный пар, проникающий всюду. А мы уже почти дошли до ее дома.

– Да, самая главная новость – чуть не забыла…

Костромина похлопала ресницами, представляя дуру и кокетку. Я ждал. И даже представил к.б. интерес – совершил лицом мимические движения, долженствующие изображать удивление.

– Мы победили в конкурсе, – сказала она.

– В каком еще?

– Опять забыл, что ли?

Забыл. Я все забываю, это просто беда. Говорят, что скоро запустят новые батончики, усовершенствованные, с витаминами, улучшающими память. Память – это, кстати, одна из причин того, что мы никак не поднимемся. Плохо помним. Все, что произошло вчера, позавчера. Интересно, соулбилдинг память развивает? Какая цивилизация без памяти…

– В каком конкурсе? – осторожно спросил я, не хотел, чтобы Костромина еще раз меня треснула.

– В каком?! – к.б. поразилась Костромина. – В человеческом! На человека! Ну, Полено, ты меня поражаешь!

И тут я вспомнил.

Что наша школа, впрочем, как и другие школы региона, боролась за человека. В рамках программы «Человек среди нас». То есть чтобы к нам человека прислали, в нашем классе чтобы он учился. Это большая честь, многие человека только по телевизору видели, а тут в классе! И вот, оказывается, мы победили. А я не знал…

– Я тебе, Полено, говорила, чтобы не спал, – с назиданием сказала Кострома. – Главную новость едва не проворонил. Скажи мне спасибо.

– Спасибо…

– Пожалуйста. Все очень удачно складывается. Я получила права на собаку, мы выиграли конкурс – здорово. Вот представь, я человека в гости приглашу, мороженым, допустим, угостить, он придет, а у меня собака. Как у всех нормальных…

У Костроминой потекла тушь. По правой щеке черным таким разливом. Костромина выхватила зеркало, поглядела, растерла рукавом, отчего стало еще хуже – чернота распространилась на половину лица.

– Все, не хочу тебя больше сегодня видеть. – Костромина отвернулась. – На, возьми, почитай это.

Костромина сунула мне брошюру, свернутую в трубку. Я взял, раскрыл…

– Дома, болван, всю книжку испортишь! – Костромина стукнула меня в очередной раз. – Все, марш!

Я спрятал брошюру под плащ и побежал к себе. Не перепрыгивая через лужи.

Родителей, как всегда, не было, я включил свет, зажег тепловую пушку, разогнал туман по углам комнаты и немного почитал. Это было «Введение в soulbuilding».

Ничего так, научно. Концепция стройная вроде. Опять же на авторитетов ссылаются – И. Лойола, Достоевский, Л. Толстой, Дж. Вейдер. А вначале Погробиньского проклинают, все как полагается.

Интересно.

К.б.

Глава 3

Коллектор

Во вторник была уже совсем моя отработка, от которой отвертеться было никак. Нет, то есть можно было просто не пойти, но это было неправильно, надо было приискивать причину, а не придумывалось, хоть тресни, ничего, так что ничего не оставалось, как отрабатывать.

Я отправился в школу на два часа раньше. По улице имени летчика Васильева, потом по Праздничной, потом на Радужную. Но радуги тут сейчас не было, она появляется лишь к полудню, когда солнце все-таки пробивается через тучи, его можно увидеть через мутные закопченные стекла. Сейчас никакой радуги, конечно.

Изобилия народа на улице не наблюдалось, несколько одиноких утренних фигур. Некоторых я узнал – они тоже ползли в сторону школы, другие просто стояли, взрослые тоже встречались, тоже стояли. На асфальте валялось несколько искореженных велосипедов и почему-то телефонные справочники. Они размокли от дождя и стали похожи на кашу, или на странные грибы, или на щупальца существ, пытавшихся выбраться из подземного мира, их было много, они пугали к.б.

В середине улицы Радужной располагалась районная установка погоды, огромная и страшная, похожая на адский завод по производству несчастья. Напротив погодной машины чернела липовая аллея с чугунными скамейками, я сел. Над модуляторами Чижевского висел зеленоватый туман, на решетках реакторов сидели вороны, много, штук двести, не меньше, говорят, что вороны впадают от генераторов в эйфорию, некоторые так и сидят до тех пор, пока с голода не помирают. Или от счастья. Голодная смерть от счастья, одним словом.

Я достал из титанового футляра увеличительные очки и несколько минут наблюдал, как с решеток срываются и улетают в небо серебристые корпускулы. Не знаю, наверное, это красиво. Точно красиво. Некоторые тут сутками сидят, как вороны, смотрят, смотрят. Я как-то тоже почти день просидел, следил за искрами, о чем-то думал, спокойно так было…

Но сегодня нельзя долго сидеть, сегодня отработка, надо собраться с силами и пойти…

Одна ворона, видимо, умерла. Во всяком случае, оторвалась от решетки и упала с глухим звуком. Остальные не каркнули. Я подумал, что все-таки пора, поднялся и двинулся в сторону школы и услышал, как еще одна ворона упала. Интересно, куда их девают? Вряд ли они там так и лежат. Хотя кто его знает, может, они, пока сидят, изнутри все иссыхают. От счастья.

Возле Запрудной увидел Костромину, она бодро шагала в сторону коллектора, вприпрыжку почти, я с трудом ее догнал. Вчера ее в школе не было весь день, мне очень хотелось к ней пойти, но я не решался. Собирался два раза, то есть почти три, но не собрался.

А сама она, конечно, не зашла.

– Сегодня должны официально объявить, – сказала она. – Про Свету.

– Про какую Свету? – не понял я.

– Ее зовут Света. Человек. Она приезжает через три месяца, я же тебе говорила. Опять забыл? Будет учиться у нас.

– Света… Она что, девчонка, что ли?

Костромина восторженно кивнула. Я понял, что она прекрасно все знала. Знала, что человек будет девчонкой. Забавно.

– Здорово, – сказал я.

Хотя я не очень понимал, что тут особо восхитительного, для меня эта Света совсем не была девчонкой, или парнем, она была ЧЕЛОВЕКОМ, вот и все.

– Это не здорово, это великолепно. – Костромина взглянула на меня оценивающе. – То, что человек – девушка, это просто удача. Чего молчишь?

– Удача, – согласился я. – Просто праздник.

Я всегда с ней соглашаюсь. Кострома – она умная, ей это даже энтропист из поликлиники сказал, Костроме видней.

– Просто праздник, – передразнила меня Костромина. – Что ты такой вялый, Поленов? Так ты со своей вялостью и до энтропии докатишься. Смотри у меня.

Костромина сплюнула через плечо.

– Нет, я на самом деле рад…

– Рад… Вижу, как рад. Про соулбилдинг, что ли, не читал, не знаешь, как правильно радоваться? А ну-ка порадуйся.

Я порадовался. Все как полагается: улыбнулся, посмеялся, похлопал в ладоши, пошевелил глазами.

– Ладно, пойдет, – сказала Костромина. – Вообще-то паршиво, но пойдет. Наверное, ты не безнадежен. А почему ты меня не спрашиваешь?

– Про что? – не понял я.

– Про что… – У Костроминой присутствовало дразнильное настроение. – Не про что, а про кого. Про Кузю, конечно.

– Про какого Прокузю?

– Кузя – это моя собака, – сказала Костромина с достоинством. – Или ты и это забыл? Позавчера выдавали права, вчера с утра я ходила в департамент и взяла Кузю. Ты что, забыл все-таки? Если забыл, я подарю тебе блокнот…

– Нет, что ты, не забыл. Как Кузя?

Костромина стала рассказывать про Кузю. Какой он умный, какая у него шерсть, как он весело лает на прохожих из окна, как он ее защищает, какой Кузя славный и милый.

Я слушал. Я почему-то представлял, что Кузя будет другой. Большой. Размерный такой пес, с хорошим прикусом и длинной шерстью, мне кажется, ей подошел бы ирландский волкодав, такая собака как раз бы Костроминой подошла – мрачная, злобная, сильная. Или ротвейлер. На крайний случай овчарка немецкая. Но, судя по рассказу Костромы, Кузя был мал и требовал заботы. И Костромина рассказывала про то, как она заботилась о нем весь вчерашний день. Это было очень интересно, Костромина трещала до самой школы, остановилась только на крыльце. Я поглядел на нее. Я знал, что это все не по-настоящему…