Да здравствует трансатлантический туннель! Ура! - Гарри Гаррисон

Звук свистка вырвал Гаса Вашингтона из водоворота работы, из хаоса светокопий, карт, диаграмм, расчетов, чертежей, схем, фунтов, долларов – и забот, бесчисленных забот, таящихся в раскиданных по всему купе бумагах. Он сжал пальцами переносицу – ее постоянно ломило от переутомления; затем потер воспаленные глаза. Он сделал очень много – некоторые сказали бы, слишком много, но этой громадной работы нельзя было избежать. Пока довольно, однако. Железная дорога свернула к докам; он собрал разбросанные бумаги и документы, сложил их в свой набитый битком чемодан – крепкий, солидный, туго стянутый ремнями, на которых блестели латунные пряжки, чемодан из лошадиной кожи, точнее, из кожи пятнистого пони, на ней все еще были видны яркие коричневые пятна. На этом пони он как-то раз ехал верхом, ехал удачно, по достойному поводу, дело было на Дальнем Западе; но в общем-то это другая история. Он собрал чемодан, закрыл его, а тем временем поезд, прогрохотав по стрелкам, выехал на набережную, и прямо по ходу Вашингтон впервые увидел «Королеву Елизавету», зачаленную на своей стоянке.

Это зрелище мгновенно излечило его глаза. Чудо техники и инженерного искусства, подобного которому еще не видывал свет. Как сверкал корабль на солнце своей белизной! Нос упирался в причал; корма выдавалась в море далеко-далеко. Сходни полого поднимались к фордеку, где на флагштоке гордо развевался «Юнион Джек».[4] Далеко в стороны по обоим бортам были распростерты могучие крылья – белые, широкие, с внушительными громадами висящих под ними машин. По четыре на крыло, всего восемь, каждая приводит в действие четырехлопастный пропеллер, и лопасти – в рост человека, а то и больше. «Королева Елизавета», гордость компании «Кунард-лайн», была самым крупным и самым прославленным из когда-либо существовавших летающих судов. В течение шести месяцев с отборной командой на борту она летала по всему миру, демонстрируя британский флаг всем океанам и берегам едва ли не всех континентов. Если и были какие-то сложности во время испытаний, компания держала их в строгом секрете. Теперь, когда долгий испытательный полет завершился, «Королева» приступила к тому, для чего была создана, – к выполнению беспосадочных рейсов Саутгемптон – Нью-Йорк по престижной Королевской Североатлантической линии протяженностью более 3000 миль. И было отнюдь не случайным, что первым же рейсом летел Гас Вашингтон – обыкновенный инженер, чье имя, вытесненное чуть ли не в конец списка пассажиров, терялось в блеске имен герцогов и лордов, владык промышленности, горстки европейских аристократов и одного прославленного, увенчанного лаврами актера. Всего сотня пассажиров – и по меньшей мере десять, а то и сто претендентов на каждое место. Было давление из высоких сфер, были приватные разговоры за портвейном в некоторых клубах и вкрадчивые телефонные звонки. Дела туннеля затрагивали и крупный капитал, и двор; обе стороны были едины в том, что необходимо сделать все возможное для привлечения американских финансов к предприятию. Вашингтон должен ехать в колонии – так пусть он едет подобающим образом, уже одно это обеспечит наибольшее паблисити его поездке.

Первый перелет летающего судна по всему маршруту и представил такую блестящую возможность. Возможность, которую оценили еще до того, как впервые упомянули о ней вслух, – хотя успеть воспользоваться ею означало для Гаса успеть за пять дней управиться с работой, требовавшей по крайней мере двух недель. Он сделал это, он подготовился вполне, и путешествие вот-вот должно было начаться. Гас запер чемодан, открыл дверь купе и, выйдя на платформу, оказался среди других пассажиров. Их было немного, и он слегка приотстал, чтобы остальные ушли вперед, навстречу сухому треску блицев и клацанью фотокамер, которыми орудовали газетчики. Поездом прибыли не все; барьер, который сдерживал напирающую толпу, открыли, чтобы пропустить два высоких, черных, грузных «Роллс-ройса». Едва барьер начали закрывать за ними, с улицы требовательно грянул паровой свисток, и барьер поспешно открыли вновь, пропуская вперед длинный паровой лимузин «Шкода» – этим экипажам оказывали предпочтение многие августейшие особы континентальной Европы. Паромобиль передвигался на шести колесах, причем колеса задней, ведущей пары были почти вдвое больше остальных, так же как и задняя кабина, в которой располагались двигатель и топка. Сигналя, он выпустил еще один султан пара и беззвучно скользнул мимо, волоча за собою бледный дымовой след; внутри, за стеклами в серебряных рамах, заметны были неподвижные фигуры, почитавшие, видимо, ниже своего достоинства смотреть по сторонам. Да, поистине это был незабываемый день.

Дальше по платформе располагалось привокзальное кафе, в котором, поскольку прибывшие пассажиры сразу проходили на борт судна, обосновались газетчики. Гас успел выпить пинту удивительно прохладного горького пива, прежде чем джентльмены, представляющие четвертую власть, узнали и окружили его. Он говорил с ними безо всякого напряжения и откровенно отвечал на все вопросы о туннеле. Все идет прекрасно, абсолютно прекрасно, по графику и даже с опережением. Туннель будет построен, опасаться нечего. Они с уважением отнеслись к его просьбе не фотографировать его с кружкой в руке, так как среди пожертвованных на туннель сумм были деньги общества трезвости, и поблагодарили за приглашение встретиться еще раз. Путешествие начиналось многообещающе.

Когда он вновь вышел под лучи солнца, сходни уже опустели, все пассажиры были на борту. Вашингтон тоже поднялся на фордек и остановился перед ожидавшим там судовым офицером, который хотел было откозырять очередному пассажиру, – но рука его нерешительно замерла где-то на полпути от штанины безукоризненно отутюженных форменных брюк к сверкающему козырьку фуражки, а затем вдруг потянулась вперед для рукопожатия.

– Гас Ястребиный Глаз, это ты!

Время помчалось вспять, Вашингтон снова очутился в своей эдинбургской берлоге; и в классе; и на прогулке по Принс-стрит, и тогдашний дождь вновь хлестал его по лицу. Ястребиный Глаз – легендарный герой широко известного романа, чье прозвище приклеивалось ко многим студентам, приехавшим из американских колоний. Вашингтон широко улыбнулся и крепко пожал протянутую ему руку.

– Алек, неужто это ты? Куда ты подевал усы Королевских ВВС, Алек Даррел?

– Он самый, Ястребиный Глаз, он самый. И, должен тебе сказать, расстаться с этими усами было непросто, – проговорил офицер и резким движением ладони как бы отмел все, что с ним было прежде. – Столько лет в ВВС, потом флотская авиация, теперь вот – «Кунард», когда они стали перетягивать к себе наших лучших летунов.

– Все мечешься, я смотрю.

– Как всегда. Рад приветствовать тебя на борту. Слушай, айда на мостик, познакомлю с ребятами. Я здесь старший механик. Компания подобралась славная. Все отставники – только среди бывших военных компания смогла найти пилотов, способных управляться с этим ковчегом. Ни одного штатского в нашей банде, если не считать казначея, а ему дорога на мостик заказана.

Они двинулись по направлению к корме; миновали пассажирский вход, расположенный как раз под высокими окнами мостика, и вошли внутрь фюзеляжа через небольшую дверь с надписью: «Только для экипажа». Дверь вела в обширное помещение с окнами по бокам и спереди, заполненное приборами управления. Ближе к переднему окну сидел рулевой, а места капитана и старшего помощника располагались справа и слева от него. За открытыми дверьми в задней переборке виднелись небольшие кубические каюты радиста и штурмана. Стены были обиты панелями из тика, ореховые подставки для приборов сверкали хромом, а пол от стены до стены покрыт великолепным ковром от Уилтона. На местах пока никого не было, только вахтенный рулевой сидел, уставясь вперед с выражением ответственности на лице, в то время как пальцы его отдыхали на спицах рулевого колеса.

– Офицеры внизу, – сказал Алек. – Болтают с пассажирами первого класса. Благо, что я должен присматривать за машинами, так что могу от них отколоться. Знаешь, покажу-ка я тебе машинное; думаю, тебе будет интересно. Только закинем твой чемодан к штурману в норку, туда что угодно влезет.

Штурман, возможно, так не думал; каюта была ненамного больше кабинки уличного телефона, и Гас с превеликим трудом отыскал уголок для чемодана. Затем Алек открыл люк и повел приятеля по винтовой лестнице вниз, в носовой трюм, где портовые грузчики затаскивали на борт последние остатки багажа – чемоданы, громадные, неподъемные дорожные сундуки – и увязывали их в багажных сетках. Свободным оставался лишь узкий проход, по которому друзья и пошли вдоль всего судна к корме.

– Пассажирская палуба над нами, но мы не будем там толкаться и проскочим здесь.

Сверху доносились неясные голоса и веселая мелодия оркестра.