Роман для клерков - Далия Трускиновская

Я понял, что пора убираться.

Дома я решил немного поработать. Слова Джереми о клерках и женщинах наконец угнездились в моей душе, и я стал изображать свою жизнь на острове такой, как если бы я был там один. Начал с судна.

«Но меня крайне поразило то, что корабль очутился на другом месте, почти у самой той скалы, о которую меня так сильно ударило волной: должно быть за ночь его приподняло с мели приливом и пригнало сюда. Теперь он стоял не дальше мили от того места, где я провел ночь, и так как держался он почти прямо, то я решил побывать на нем, чтобы запастись едой и другими необходимыми вещами».

Дальше мне нужно было придумать, как без помощи морских дев доставить на берег корабельное имущество. Я изобрел плот. Для него я даже распилил на три куска запасную мачту – после того, как пустил в ход запасные стеньги и реи. Мне пришло в голову, что клерк не поймет, о чем это я толкую, а слово «мачта» ему, несомнено, известно, он же любит гравюры, на которых суда красуются под всеми парусами. То, что на нашем кэче (некоторые называют такое судно со смешанным парусным вооружением «гукор»), с трюмом в двести английских бочек, запасные стеньги отсутствовали, а мачта была составная, клерки вряд ли знали. Рангоутную древесину в большом количестве брали с собой военные суда, а мы ни с кем воевать не собирались.

Потом, помня о клерках, я пустился перечислять добычу.

«Прикинув в уме, что из вещей могло мне понадобиться больше всего, я отобрал эти вещи и наполнил ими все три сундука. В один я сложил съестные припасы: рис, сухари, три круга голландского сыру, пять больших кусков вяленой козлятины (служившей нам главной мясной пищей) и остатки зерна, которое мы везли для бывшей на судне птицы и часть которого осталась, так как птиц мы уже давно съели. Это был ячмень, перемешанный с пшеницей; к великому моему разочарованию, он оказался попорченным крысами. Я нашел также несколько ящиков вин и пять или шесть галлонов арака или рисовой водки, принадлежавших нашему шкиперу».

Вздохнув о морских девах, вместе с которыми я пил на острове вино и распевал соленые матросские песни, я опять вспомнил о клерках. Джереми говорил как-то, что они обожают оружие, хотя совершенно в нем не разбираются. Ладно, подумал я, будет вам оружие!

– «В кают-компании я нашел два прекрасных охотничьих ружья и два пистолета, которые и переправил на плот вместе с пороховницей, небольшим мешком с дробью и двумя старыми заржавленными саблями. Я знал, что у нас было три бочонка пороху, но не знал, где их хранил наш канонир. Однако, поискав хорошенько, я нашел их все три. Один казался подмокшим, а два были совершенно сухи, и я перетащил их на плот вместе с ружьями и саблями», – написал я, и вдруг мне пришла в голову страшная мысль! Ведь даже клерк задумается, как перемещается этот тяжелый и неповоротливый плот.

Я задумался, как добраться до берега без паруса, без весел и без руля: ведь довольно было самого слабого ветра, чтоб опрокинуть это сооружение. Наконец я сочинил несколько сломанных весел от корабельной шлюпки, которые чудом не смыло с палубы.

Потом я нарисовал план острова, насколько помнил его (мы с девами не совершали экспедиций, и потому я знал всего лишь одну его часть, ограниченную справа и слева ручьями с пресной водой). И полночи маялся, описывая первые часы островной жизни.

– А как ты вообще догдался, что это остров? – спросил утром Джереми.

– Пятница со Средой объяснили. Нарисовали на песке палочкой…

– Мы же договорились, что никаких морских дев ты не встретил.

– Ну, тогда… тогда… Я залез на высокий холм и оттуда увидел бескрайний океан со всех сторон.

– Это уже лучше. Теперь нужно описать, как ты вывез с судна на плоту все, до последнего гвоздика.

Эта работа заняла у меня четыре дня. Джереми все ворчал, что в моем хозяйстве слишком мало имущества. Наконец я сел считать и доказал ему, что перевез на остров груз небольшой, судов на пять-шесть, флотилии. Тогда только он успокоился и позволил вычеркнуть двенадцать сундуков, семнадцать мушкетов, три бочки муки и пушку.

Ничего более скучного, чем описывать жизнь одинокого чудака на острове, делать мне не доводилось. Если бы не Джереми, то и дело подбрасывавший новые идеи, да не золотистые кудряшки твоей матери, сынок, я бы кинул роман в топку и нанялся полевым сторожем в имение графа Саутгемптона – потом, кстати, я жалел, что не сделал этого.

Если бы чертов ирландец позволил мне написать правду!

Но потом я благословил его – твоя мать была особой высоконравственной, ей не следовало знать про мои шалости с морскими девами.

У Джереми срослась нога, он уже выходил на улицу и утратил интерес к роману. Тут только я понял, что в течение двух месяцев развлекал его своим сочинительством, как комедиант. Но отступать уже не мог – я проболтался твоей матери, что пишу роман, за который мне заплатят пять тысяч фунтов.

Наконец я поставил точку. Как мне казалось, удачно – на горизонте появляется корабль и после десятилетнего отшельничества забирает меня вместе с ручными козами в цивилизованный мир.

А ведь нужно было придумать всяких хозяйственных дел столько, чтобы на десять лет хватило! Я был очень горд собой и пошел хвастаться к Джереми.

– Мало, – сказал ирландец. – Всего десять лет? Да и рукопись твоя больно тоща. Издатели любят толстые рукописи, мой юный друг.

– Мне больше не о чем писать, Джереми, – признался я. – Я целый год строил ограду, способную удержать слона, хотя самое крупное животное на острове – коза, я копал пещеру, я мастерил мебель, разводил домашний скот, а когда не смог придумать себе еще каких-то занятий, устроил землетрясение, чтобы тратить время на ликвидацию его последствий.

Джереми задумался, листая рукопись.

– Да, весьма деловито и хозяйственно, – пробормотал он, – но утратилось нечто… утрачена некая энергия… Вот что! Тебе необходимы людоеды! Сражений с людоедами хватит еще на четыре года!

– Как будто мне мало было морского змея, – проворчал я. – Когда я увидел однажды на песке его следы – чуть не помер от ужаса. На сушу он редко вылезает, но мог сожрать моих девочек, Пятницу и Среду.

– Ну так вот, ты увидел на песке след босой ноги! И это была нога людоеда! – объявил Джереми.

– Но откуда он взялся?

– Не он, а они. Приплыли на лодке.

– Зачем, ради всего святого?!

– Не знаю, – честно сказал Джереми. О, эти честные глаза ирландца! Убереги тебя от них Господь, сынок.

Делать нечего – я стал припоминать все ужасы, которые у нас в Бразилии рассказывали про людоедские племена, и превратил мою прелестную Пятницу в преданного дикаря… Не буду многословным, сынок, я и так тебя утомил. Теперь ты знаешь правду. Скажи, ты все еще хочешь стать моряком? Я знаю, из-за моей проклятой книжки у молодежи завелась мода – удирать на пустынные острова, откуда потом очень трудно выбраться. Но, сынок, подумай хорошенько – хочешь ли ты попасть в щупальца к кракену? Хочешь ли разнимать драку двух ревнивых и когтистых морских дев? Хочешь ли, бултыхаясь в ледяной воде, лупить палкой по морде любознательного маленького левиафана? Хочешь ли стать на мертвый якорь в Саргассовом море и с ужасом ждать явления смерти в виде Водяного Старца?