Всемирный следопыт, 1926 № 05 - Александр Беляев

Радушные жители наперерыв звали меня к себе и всячески развлекали. Один ботаник, только что нашедший новое растение, назвал его в честь меня «Слокум». Раз я был приглашен в семью, где было семь молодых девиц. Прощаясь с ними, я сказал, что могу отплатить им за гостеприимство только тем, что прокачу их на «Спрей». Они очень обрадовались и просили меня устроить эту прогулку завтра же. Я согласился, только потом вспомнив, что завтра приглашен обедать к начальнику гавани. Однако, я рассудил так: «Спрей» скоро выйдет в открытое море, молодые особы захворают морской болезнью, придется повернуть обратно, и я поспею на обед. Но вышло совсем иначе. Мы ушли так далеко в море, что почти потеряли остров из вида. Волны катились через борт, а девицы только радовались, глядя на них. Потом они принялись с большим аппетитом уничтожать содержимое большой корзины, которую принесли с собою. Чем больше «Спрей» хлопотала, чтобы девицы заболели, тем больше они веселились и все просили: «Дальше, дальше!». Наконец, когда мы отошли миль на пятнадцать, я повернул назад, все еще надеясь вернуться во-время. «Спрей» быстро приближалась к острову, но тут я немного ошибся, и мы поравнялись с другой бухтой, а не с той, куда нам нужно было попасть. «Давайте бросим якорь здесь!» — заявили девицы. Конечно, ни один моряк не мог бы ответить отказом таким пассажирам. Как только якорь был брошен, девицы занялись купаньем. Тем временем наступил вечер, и уже было поздно входить в гавань. Пока происходило купанье, я огораживал палубу на ночь от ветра парусами. На следущее утро сам начальник порта явился спасать «Спрей». Надо было правду сказать, не часто приходится видеть такой веселый экипаж, притом они умели управляться с парусами не хуже любого матроса.

26-го октября я вышел в море. Не заходя на остров Реюньон, я взял курс на мыс Марии на Мадагаскаре. Я теперь приближался к пределу пассатных ветров, которые несли «Спрей» столько тысячь миль от Австралии. Ветер слабел день ото дня, и 30-го октября наступило полное затишье. Вечером я свернул паруса и сидел на палубе, любуясь совершенно неподвижным морем и безграничной тишиной кругом. На другой день потянул ветерок, и «Спрей» миновала мыс Марии. После того в Мозамбикском проливе шлюпку кидало в разные стороны по капризу шквалов. Вплоть до 17-го ноября «Спрей» трепала буря, и хуже этого ей приходилось только в Магеллановом проливе. Но 17-го ноября «Спрей» все-таки была в виду Порта Наталя, лежащего рядом с Дурбаном.

Когда я приближался к берегу, сигнальщик на маяке сообщил, что «Спрей» находится в пятнадцати милях. Ветер свежел, и, когда я был в восьми милях, он сообщил: «„Спрей“ убирает паруса. Грот зарифлен и убран в десять минут. Всю работу исполняет один человек». Через три минуты эти сведения были напечатаны в дурбанской утренней газете, которую мне подали, когда я причалил в порту. Но я не мог проверить сведения относительно скорости уборки парусов, потому что, как я уже говорил, минутная стрелка на моих часах отломилась. Соглашаюсь, впрочем, что я старался убрать их по возможности скорее.

В Дурбане я провел для отдыха несколько недель. 14-го декабря «Спрей» подняла лодку на борт и опять отправилась в одиночку дальше.

XI.

Буря у мыса Доброй Надежды. — Отдых в Каптоуне и лекции. — Борьба с козой. — Проказы краба. — Крысы. — Многоножка. — Комары собственного завода. — Сверчки.

Оставалось еще пройти мыс Доброй Надежды. Даже и в это благоприятное время года в этом море часто бывают предательские шквалы. Они повторяются приблизительно через каждые тридцать шесть часов, при чем то налетают с кормы, то дуют с носа. В конце декабря, в тот день, когда я огибал самый мыс, «Спрей» непременно хотела стать на голову, и я бы не удивился, если бы это, действительно, случилось. Судно билось и металось самым необыкновенным образом. Когда я стал на конец бушприта, чтобы зарифить кливер, «Спрей» три раза сряду окунула меня в воду с головою. В это время мимо меня прошел большой пароход, и на нем появился сигнал: «Желаю вам веселого Рождества». Наверно, капитан его был большим шутником: его собственное судно то-и-дело поднимало винт из воды.

Как бы то ни было, я добрался до Каптоуна, и «Спрей», попав там в док, простояла в нем три месяца, а я получил в подарок от местного правительства бесплатный проезд по всем железным дорогам и мог осматривать страну, сколько хотел. Я побывал в Кимберлее, Иоганнесбурге, Претории. Во многих местах население интересовалось узнать, как можно одному плыть вокруг света. Успех моих лекций снабдил меня деньгами в количестве, достаточном для текущих расходов и для обратного пути.

Когда 26-го марта я покинул эту гостеприимную страну и вышел в море, казалось бы, что после нескольких месяцев жизни с другими людьми меня должно было охватить чувство одиночества. Как бы для того, чтобы этого не случилось, весь первый день вокруг судна играли тюлени и смотрели на меня своими большими круглыми глазами. Когда ветер засвежел и «Спрей» стала быстрее удаляться от берегов, тюленей сменили дельфины и рыбы, которые могли проходить по 150 миль в день.

Я погрузился в чтение новых книг.

При попутном ветре «Спрей» шла хорошо и не требовала от меня больших забот. Я погрузился целиком в чтение новых книг, которых мне надарили в Африке. Раз я так зачитался, что целый день ничего не ел и забыл даже о существовании волн, пока волна, налетевшая с кормы, не плеснула мне в каюту и не залила книгу, которую я читал. Скоро меня навестили старые друзья — летучие рыбы. Стрелою вылетая из воды с распростертыми плавниками, они летели по ветру красивыми дугами, потом опускались, пока гребень волны не смачивал их нежных плавников, и затем возобновляли полет.

Так «Спрей» шла до 11-го апреля. В этот день ранним утром меня разбудил резкий крик морской птицы — баклана, который я тотчас истолковал, как приглашение выйти на палубу. Птица как-будто кричала: «Шкипер, земля в виду!». Действительно, в двадцати милях уже виднелся силуэт острова Елены. Здесь я также сдал и принял почту для следующего на моем пути острова — Вознесения. И здесь тоже я читал публично о плавании «Спрей».

Дальнейший мой путь был усложнен новым спутником. На острове Елены одному американцу пришла в голову несчастная мысль поместить ко мне в шлюпку козу. Он уверял, что коза будет мне не только полезна, но что она такая же приятная спутница, как собака. Однако, вскоре оказалось, что этого рогатого пса надо привязывать покрепче. Только в первый день плавания, пока коза не освоилась с морем, я мог быть спокоен. Уже на второй день эта злодейка угрожала с'есть все, не исключая самих рей. Худшего пирата мне не пришлось встретить за все путешествие. Опустошение началось с того, что она с'ела у меня в каюте карту Вест-Индии, пока я был занят на носу и думал, что она привязана у насоса. Увы, на судне не было такой веревки, которая могла бы устоять против зубов этой твари.

С самого начала выяснилось, что мне не было удачи в животных, которых я брал с собою. С Килинга я взял с собою древесного краба. Как только ему удалось высунуть клешню из ящика, в котором сидел, он дотянулся до моей куртки, висевшей по соседству, и разорвал ее в клочки. Довольный таким успехом, он разломал ящик и отправился гулять по каюте, разрывая все по пути, а ночью угрожал даже моей жизни. Я надеялся довести его домой живым, но это оказалось невозможным. Коза же вскоре с'ела мою соломенную шляпу, так что мне нечего было надеть на берегу; этим поступком она решила свою участь. Когда «Спрей» подошла к острову Вознесения, ко мне на шлюпку прибыл лоцман с острова. Как только он поднялся ко мне, коза сама прыгнула в его лодку. Я заплатил сопровождавшим его матросам, чтобы мне никогда больше ее не видать.

Я не хотел ни убивать животных для того, чтобы есть их, ни возить с собою ручных. Для большой собаки на «Спрей» было бы тесно, для кошки нечего было делать на «Спрей», да она и не особенно общительна. Правда, на Килинге на шлюпку попала крыса, а на Родригеце другая, но одну я выгнал, а другую поймал. Вот, как это произошло. Я стал с большим старанием мастерить ловушку, но хитрый грызун, как только капкан был готов, убежал обратно на берег. По известному суеверию моряков, считается утешительным признаком, когда крысы приходят на корабль, и я был непрочь дать приют той, которая появилась на Родригеце: но раз ночью, когда я спал, она пошла гулять по мне и начала с моего темени, которое у меня особенно чувствительно. Такой дерзости я не мог стерпеть, схватил ее за хвост и выбросил через люк в море. Кроме этой крысы, в трюме жила многоножка. Я не подозревал ее присутствия, пока она однажды не разбудила меня очень болезненным укусом в самую середину моего скальпа: пришлось и ей разделить участь крысы. После этого никакие живые существа не нарушали моего одиночества. Только паук и его супруга, ехавшие с самого Бостона, окружили себя многочисленным потомством.