Правда выше солнца - Анатолий С. Герасименко

и мчаться со скоростью стрижа. Конечно, всё это предназначалось только Гермесу, вестнику богов. Для обычного смертного костюм стал бы бесполезным душным платьем.

Всё, больше медлить нельзя. Помахать на прощание Мелите. Вытянуть руки по швам. Приказать себе: вверх, в небо!

Ветер лизнул в лицо, засвистел в ушах. Земная тяга на миг усилилась, словно не хотела выпускать того, кто был ей всегда подвластен, но тут же сдалась и отхлынула. Он, как всегда при взлёте, глубоко вздохнул, набирая воздух стеснённой грудью, счастливый, лёгкий. Свобода.

Поднявшись на двести локтей, Кадмил завис в пустоте, медленно поворачиваясь, разглядывая уменьшившийся мир, намечая ориентиры. Курчавая зелень склонов Парниса под ногами. Голубое лезвие Коринфского залива на юге. Алые закатные облака на западе. Вечно мрачная, закутанная в туман вершина Олимпа на севере. Россыпь белых камушков на юго-востоке: древний город, после объединения племён ставший столицей всей Эллады. Град Афины-Девы и Аполлона-Миротворца. Его сегодняшняя цель.

В путь, Гермес, небесный посланник. Пускай свершится то, что суждено.

Заложив крутую петлю, Кадмил взял курс на юго-восток и полетел к городу. За спиной время от времени пощелкивали регуляторы блока стабилизации, в нагрудных клапанах грелись энергетические кристаллы. Внизу плыли пустоши; заросшие вереском и низкими маслинами, они источали пряный знойный запах. Кадмил мог преодолеть путь до Афин за полчаса, но не было нужды торопиться; напротив, стоило дождаться темноты.

Он думал о Мелите.

Вот уже месяц, с тех пор, как выяснилось её положение, Кадмила не покидало странное чувство, какого не доводилось испытывать раньше. В этом чувстве поровну мешались радость, тревога и вина. Беременность жриц на Парнисе была событием редким, но не чрезвычайным. Больше того, такое даже приветствовалось: рождённых детей обычно оставляли при комплексе и с малых лет назначали им наставников из числа жрецов. В итоге вырастали молодые кадры, крепкие специалисты, сызмальства приученные к технике и, по словам Локсия, «обладавшие хорошим генетически обусловленным умственным потенциалом».

Но вот от богов жрицы залетали не то чтобы очень часто. По правде говоря, такое случилось впервые.

Кадмил не мог предположить, как отреагирует Локсий, если выяснится правда. Он не особенно боялся гнева начальства: за много лет ему доводилось видеть верховного бога в самом разном состоянии духа – от благодушного умиротворения до предельного бешенства. Разъярённый, Локсий дышал пламенем, призывал на голову провинившегося изобретательные проклятия, окружал чудовищными, ужасающими иллюзиями. Но быстро отходил и не был злопамятен.

Гораздо больше Кадмила пугало другое. Его собственный организм, изменённый магическими процедурами, мог подвести в самом важном. Что, если ребёнок погибнет или, хуже того, окажется монстром? Что, если он погубит мать? Или, может быть, плод любви бога и обычной женщины родится идиотом? Станет обузой Кадмилу, вечной болью для Мелиты, вечным позором для них обоих?

Невесть как залетевшая на такую высоту мошка впечаталась в правый окуляр очков, расплющилась бурым пятном. «Смерть на тебя», – пробурчал Кадмил. Он сбросил скорость и, превозмогая напор встречного ветра, поднял руку, чтобы протереть стекло. Не стоит беспокоиться о том, чего не можешь изменить; настанет время, и всё образуется. А, если что-то пойдёт не так, то ведь рядом – Локсий, лучший и талантливейший учёный Батима. И его биокамеры. И целая армия учёных жрецов. И целое море пневмы со всей Эллады.

Всё будет в порядке.

«Надо собраться, – подумал Кадмил, прибавляя ход. – У меня важная работа, а я перебираю всякий вздор. В кои-то веки дали полную свободу, есть возможность показать себя. Не отвлекайся! Ещё раз продумай детали!»

Деталей предвиделось немало. Он собирался долететь до Афин и приблизиться под покровом ночи к царскому дворцу. Приземлившись на выходящем во двор балконе, проникнуть внутрь и пробраться в покои Семелы. Найти улики, связывающие царицу с колдовством. А, если таковых не найдётся (что вполне возможно), подбросить что-нибудь из содержимого сумки: черепа и прочую мерзкую дрянь.

И наутро бедолагу Семелу можно будет обвинить в самых страшных злодействах. Чёрное колдовство, некромагия, жертвоприношения младенцев... Хотя нет, детского черепа им найти не удалось, значит, просто жертвоприношения. Человеческие. Ладно, уже неплохо. Кадмил, усмехаясь, представил, как поутру явится с небес к царю Ликандру и грозно потребует обличить непотребства супруги перед народами Эллады. Ликандр, небось, рад-радёшенек будет избавиться от надоевшей жены и публично отречётся от неё, а затем предаст поруганию и забвению всё, что с нею связано.

В том числе и алитею. Распроклятую, смерть на неё, алитею.

Солнце закатилось, по земле растекалась сумеречная синева. Лететь оставалось недолго. Кадмил постарался сосредоточиться на предстоящей работе и вспомнить побольше о царе и его несчастном семействе.

Всё-таки это была здравая мысль – поставить над эллинами всеобщего государя, разом положив конец межплеменным распрям. И Пелониды вот уже несколько поколений отлично справлялись с властью, которую даровал им сам Аполлон. Ликандр не был исключением. Богобоязненный, привыкший безоговорочно исполнять высшую волю, царь превосходно подходил для целей Локсия и Кадмила. Народ охотно следовал его указам: в сердцах эллинов жила та смесь уважения, страха и симпатии к царю, о которой мечтает любой властелин. Словом, Ликандр являл собой образец идеального правителя.

Но вот мужем и отцом он был далеко не идеальным. Кадмил не знал, что именно произошло с Фименией, однако после её странной неожиданной смерти взял царскую семью под скрытый надзор. Как оказалось – не зря.

У Ликандра оставалось ещё двое детей. Старшая дочь Эвника от первого брака (её мать умерла родами) и малютка-сын Акрион. Говорили, что Ликандр поначалу обрадовался рождению первенца, полюбил его, часто возился с ребёнком и повсюду брал с собой. Но однажды – Акриону тогда было восемь лет – царь страшно разгневался на него за что-то и велел казнить дитя на месте. Именно казнить: не выпороть, не запереть дома, не оставить без ужина. Лишить жизни. Собственного отпрыска. Каково? Семела, разумеется, такого допустить не могла. Она тайно передала сынишку на воспитание в хорошую семью. А, чтобы Акрион случайно себя не выдал, провела весьма серьёзный магический обряд, в результате чего начисто стёрла мальчику память.

В результате царский сын, не ведая горя, воспитывался у приёмных родителей. Кадмил приложил немало усилий, чтобы выяснить, кто именно усыновил юного Акриона: как-никак, Ликандр был не вечен, а смена династии – всегда дело хлопотное. Куда легче в случае безвременной гибели правителя предъявить народу чудесно найденного венценосного наследника, чем искать нового претендента на престол.

«Впрочем, – утешил себя Кадмил, – Ликандр ещё крепок и, если боги будут милостивы, проживёт не один десяток лет. А уж милости нам не