Жлоб на крыше (сборник) - Дмитрий Артемьев

– Предстательная железа, – прочитала сестра.

– Что ж, – заметила доктор, – есть что-то и положительное. От рака простаты он уже не умрет. Так, зови следующего.

Палата № 7

Она мне говорит, что у микстуры есть побочный седативный эффект, то есть вгоняет в сон. От кашля избавляет, но спишь от нее как сурок. И после ужина она мне стакан этой микстуры. Я – хлоп его! И вскоре уже спал. Утром проснулся и чувствую, что кашляю меньше. И жена говорит, что ночь спал хорошо, почти не кашлял. Недельку, говорит, попринимаешь, и бронхит твой пройдет.

Вот, лечусь я, сплю крепко. А на третий или четвертый день микстуру не выпил. Взял стакан, загляделся на экран, – как раз чемпионат был, – и отставил микстуру. Чувствую, глаза слипаются. Это, видимо, по привычке. Так и пошел в постель, не выпив микстуры. Проснулся от скрипа, спал-то всего около часа, влез в тапочки, выхожу в гостиную. Диван у нас скрипучий, а на диване такая картина: жена с поднятыми ногами, а между ног неизвестный мужичок осуществляет возвратно-поступательные движения.

Увидели меня оба. Мужик, не прерывая движения, удивленно спрашивает:

– А ты говорила, он спит.

– Все дни спал, ты же сам видел, а сегодня, вот, явился, как сомнамбула, – отвечает жена. – Заканчивай, сейчас будет безобразная сцена.

– На сцене что только не вытворяют, едят, представляете, испражняются, костры зажигают, – подхватил беседу больной с соседней койки. – А моя прочитала, что зайцев можно приучить зажигать спички. Зайца найти не смогла, купила кролика. А тому надо размножаться. Купила крольчиху. Они наплодили целую квартиру крольчат, но спички зажигать никто из них так и не научился. А я так надеялся. Думал, научаться зажигать спички, можно будет на них свалить убийство жены и поджог квартиры. Я выправил страховку и ждал, как дурак. А кролик только трахал свою крольчиху, но к спичкам даже не приближался. И чего я ждал, надо было задушить ее в колыбели.

– Это вы о ком? – вступил в разговор обитатель третьей койки.

– О жене, о ком же еще.

– И как вы могли бы задушить ее в колыбели? Вы в то время тоже лежали в колыбели.

– Ерунда, – махнул тот рукой, – софистика. Все душат, а мне, что, нельзя, что ли?

– Нет-нет, я не возражаю. Я все-таки доцент на кафедре математики. Возьмем, к примеру, нашего профессора. Он задушил жену, но выправил справку, что для окружающих не опасен. Он обычно возит за собой на веревочке игрушечный грузовик. Представляете, идет на работу, в шляпе, с портфелем, сзади на веревочке гремит грузовичок. Прохожие советуют поставить в кузов портфель, но наш профессор набил в кузов оттиски своих статей и за веревочку прикатил грузовичок на работу. Пришел на кафедру и выгрузил все материалы на стол секретарши, а та начала орать, что нечего сваливать ей на стол всякий хлам. А профессор заявил в ответ, чтобы она заткнулась, будет еще всякая секретарша ему указывать. Ну та, натурально, в слезы.

– Секретарша! – встрепенулся старик, лежащий на животе с воткнутой клизмой. – Я жарил всех секретарш, всех, которых встречал. В жилищной конторе, прямо во время приема посетителей. Они приносят заявления, кладут на стол для подписи, а я в это время ее жарю прямо на столе. А заявления подсовываю ей под зад, чтобы было повыше. Некоторые заявления были написаны чернилами, и фиолетовые оттиски отпечатывались у секретарши на заду. Адрес на заявлении размазывался, а на заднице виден был отчетливо. Поэтому, когда она печатала ответ, то снимала со стены зеркало, садилась над ним голым задом и прочитывала в зеркале точный адрес заявителя.

– Погоди, – прервал его рогатый пациент, – ты, старик, совсем заврался. Вчера ты говорил, что харил всех секретарш, а сегодня оказывается, что жарил. Чего это ты эвфемизмами говоришь? Лежи и молчи. Дохлый ты какой-то. Вот моя жена иногда притворяется дохлой, прямо не тронь. Обидно. Всем значит можно, а мне что, на диете, что ли? И голова у нее болит, и эти пришли, и ангина. А как с работы позвонят, вызовут в ночную смену, так гуталином сапоги начистит и счастливая бежит. Вот ты, болван старый, можешь мне объяснить, зачем в детской библиотеке имени Крупской ввели ночную смену? Не можешь. А буровишь всякую бредь, не даешь людям обменяться мнениями по актуальным вопросам.

– Точно, – поддержал его сосед, – еще скажешь хоть слово, мы тебе вместо клизмы вставим туда алую розу. И красиво, и поучительно. А можно всунуть тебе олимпийский факел и поджечь. Будешь символом, пока факел не догорит. А потом мы поглядим, как ты будешь носиться с воплями по палате. Это тебе не спички зажигать. Спички зажигать каждый заяц может. Если, конечно, его потренировать. Моя тоже тренирует организм, пьет всякую отраву, боится, что я ей яд подсыплю в щи. Думает, что это ее спасет от неизбежного наказания. Тренирует организм малыми дозами яда. А что, умеет ваш профессор тренировать организм? – Этот вопрос был адресован к третьему обитателю палаты.

– Про это я ничего не слышал. Я доцентом стал не сразу, но ничего о тренировках не слышал. Профессор, знаю, любит возить детские грузовички, а с прохожими ругается отборными матерными словами. Я не знаю, где он их отбирает, но прохожие от профессора немедленно отстают. И профессор остается без советов. Депутатов – трудящихся. Иногда профессор ложится для профилактики в психушку, а не как мы – в кардиологию. Вся кафедра ему носит в психушку апельсины, а он всех нас принимает за секретаршу. Со всеми втекающими последствиями. И просит не плакать.

– Сразу видно – умный человек. Гладко говорит, по-научному. – Старичок с клизмой прослезился. – Теперь понятно, у кого в палате фамилия Рабинович. Знавал я одну секретаршу с такой фамилией, но я даже пальцем не тронул, не то что чем. Уж очень уродлива была. Под носом черные усики, ноги кривые и толстые, изо рта все время слюна текла. Умная, конечно, но не в моем вкусе. Ее начальник харил. И жарил, между прочим. Один день утром харил, вечером жарил, а на следующий – наоборот. А я метлу в чулан поставлю и наблюдаю. Неаппетитное зрелище, доложу я вам.

– Зрелище! Что ты знаешь о зрелищах! Смотри сюда: возвращаюсь с работы, вхожу в дом, слышу, в ванной стоны. Стучусь. Выходит жена. Вот это зрелище. На ней резиновые боты и пожарная каска. И все. Прикрывает стыдливо пах ладошкой и говорит, что у нас был пожар, и что сейчас пожарник в ванной заканчивает борьбу с источником возгорания. И – шмыг в ванную! Дура. Будто я не понимаю все их женские хитрости. Хотя боты – еще куда ни шло. Все-таки ванная. А вот пожарная каска ей зачем? Но в стыдливости ей действительно не откажешь.

– Они все стесняются. Ладошкой прикрывают. Моя ладошкой рот прикрывает. Стесняется на люди выйти без зубов. Я ей ломом их вышиб. Думал, мозги вышибу, да размах взял малый. Только зубы. Теперь надо где-то денег занять, вставлять новые. А то шепелявит – ничего не поймешь. Лучше бы я ей волосы выдрал. Хотя надо что-то оставить для будущих нравоучений, как вы полагаете?

– А у нас на кафедре стыда совсем не знают. Воруют друг у друга, несмотря на то, что я доцент. А профессор наделал под столом секретарши. Та пришла в новых туфельках, села, сморщила нос и спрашивает: «Это чем у нас так неприятно пахнет? Как в вокзальном туалете». – «А это ты туфельки в говне измазала», – отвечает ей профессор.

Та взглянула под стол, увидела, что всю кучу разворошила новенькими туфельками, и в слезы. Смотрим, задыхается, приступ у нее. Вызвали «скорую». После работы пошли ее проведать. Подходим к дому, смотрим, у подъезда крышка от гроба, народ стоит, ждет выноса.

– Выходит, умерла секретарша, – забеспокоился старичок.

– Мы так и не поняли. Не стали ждать, пошли всей компанией в столовку, взяли водки, решили помянуть. И правильно сделали. На следующий день она опять лаялась с профессором.

Тут к женоненавистнику пришли гости: жена и маленькая дочка. Жена присела на край койки и заботливо поправила одеяло на больном. А дочка бегала по всей палате. Пациенты умильно смотрели на малышку.

– Папа, – спросила девочка, – а почему у дяди в попе клизма?

– Чтобы не пукал. Он старенький и много пукает.

– А почему она такая нарядная?

– Мы всей палатой обклеили клизму обертками от конфет, чтобы она стала ярче и красивее. Врачам тоже очень нравится.

– Здорово! – сказала дочка, – я тоже такую хочу. Красивую!

– Красота спасет мир, – поддержал мнение ребенка старик с клизмой. – Вот, пишут, что чуть ли не каждый день город переходил из рук в руки. То белые его захватывали, то красные, то анархисты. Больше всего радовались этому гимназистки. А почему? Потому что как только захватывали город, так сразу насиловали гимназисток. А что женщине нужно? А нужно, чтобы сексуальная жизнь была регулярной и разнообразной. Тут тебе и регулярность, и разнообразие.