Найти и обезглавить! Головы на копьях. Том 2 - Роман Глушков

Казалось, он вообще не замечал меня с высоты своего роста. Когда я подносил ему еду и выпивку, он всегда смотрел куда-то мимо, не удостаивая меня даже мимолетным взглядом. Не иначе, все внимание Ярбора было сосредоточено на Баррелии, которого он сразу же люто невзлюбил. А я был для Трескучего чем-то средним между ошметком навоза и земляным червяком. Тем, кого исполин мог бы раздавить мимоходом и даже не почувствовать этого.

Ойла поступала со мной безобразно и подло, это да. Но сказать, что она при этом работала меньше меня, я не мог. Работала. Тоже каждый день и помногу. Мы пробирались лесными дорогами по вражеским тылам, и на ней лежала ответственность, чтобы мы не сбились в пути. С чем она на поверку отлично справлялась. И когда сиру Ульбаху выпадал случай окинуть с горы местность и свериться с картой, мы неизменно оказывались там, где было нужно.

Само собой, что наутро после того, как мы влились в отряд Шемница, туман стоял такой, что разбредись мы вокруг лагеря, обратно могли бы и не вернуться. Усомнившемуся в словах Ойлы Бурдюку оставалось лишь покачать головой и заметить, что девчонка-то «и в шамом деле не промах». И что если дальше ее слова тоже не будут расходиться с делом, Аррод даже станет ее уважать. Самую малость. Так, чтобы она не зазналась, и ему не пришлось брать хворостину и сбивать с нее спесь.

В общем, так мы и шли. Ван Бьер, дабы не перетруждать больную ногу, почти все время трясся в повозке, то и дело прикладываясь от скуки к бутылке. Его тележка была прицеплена сзади к той же повозке и побрякивала своим содержимым на каждом ухабе. Ойла ехала на лошади в дозоре вместе с приглядывающими за ней братьями-близнецами Гишем и Пеком – шустрыми коротышками, каждый из которых едва доставал макушкой Ярбору до пупка. Причем Ринар не только разведывала дорогу, но еще и успевала настрелять нам на ужин дичи. Которую потом ощипывал, естественно, я. С другой стороны, я был не прочь делать это, сидя в повозке, чем шагать следом за нею. Пускай мои странствия с Баррелием и приучили меня к долгим пешим переходам, удовольствия от них я все равно не испытывал.

Нас подгоняло время, поэтому отряд шел вперед от рассвета до заката, невзирая на ненастье и останавливаясь лишь на ночлег. Зима на севере Промонтории была скупа на солнце. За дождями здесь обычно следовали короткие заморозки, которые сменялись новыми дождями. И когда между ними проскакивали один-два погожих денька, это казалось настоящим праздником. Но Шемница и Бурдюка такое положение дел только радовало. Из-за непогоды грязь не успевала высыхать, и это давало им уверенность, что мы обнаружим нашу цель там, где она и застряла. То есть на полпути между Альермо и вейсарской границей.

За несколько дней Ойла освоилась среди наемников настолько, что, кажется, даже перестала горевать по отцу, а ведь не прошло и недели, как он погиб. Слыша ее звонкий смех, я с трудом верил, что она – та самая девчонка, чьи рыдания недавно разрывали мне сердце. Но никто кроме нее больше здесь так не смеялся. У трех наемниц-островитянок, что также служили у Бурдюка, голоса были грубые, и их смех мало чем отличался от лошадиного ржания.

Я думал, что злюсь на Ойлу из-за ее короткой памяти. Однако в действительности во мне всего лишь играла зависть. Потому что Ринар занималась по-настоящему мужским делом и завоевывала к себе все больше уважения. На меня же, наоборот, взвалили всю женскую работу, грязную, муторную и недостойную. За которую я не получал не то, что уважения – никто мне даже спасибо ни разу не сказал.

Лишь ван Бьер по старой дружбе иногда удостаивал меня благодарным кивком. Но на людях он относился ко мне с тем же пренебрежением, что и наемники. И не заступался за меня, когда те отвешивали мне подзатыльники.

Впрочем, насколько бы Ринар ни сроднилась со своим новым боевым братством, случай, приключившийся с ней на пятый день похода, быстро спустил ее с небес на землю.

Как обычно, Ойла, Гиш и Пек двигались верхом в полуполете стрелы впереди отряда. Где-то поблизости находилась деревня – в лесу ощущался запах печного дыма и слышался лай собак. Охотница держала ушки на макушке и вовремя заметила впереди двух детей. Мальчишку и девчонку – возможно, брата и сестру, – возрастом младше нас года на два или на три. Каждый из них тащил по вязанке с хворостом, и жили они, судя по всему, в этой же деревне.

Это были далеко не первые южане, на которых мы наткнулись в пути. Мы шли по Промонтории глухими дорогами, но особо не таились. Зачем? Опознать в нашем пестром сброде эфимский отряд было нельзя. И принять нас за бандитов – тоже, ибо те шастают по лесам, а не разъезжают по дорогам на повозках.

Мы выглядели как обычная группа наемников, коих любая война притягивала к себе сотнями – и к одной враждующей стороне, и к другой. Поэтому южане, что доселе нам встречались, просто уступали нам дорогу и все. А дабы избавить их от малейших подозрений, курсор Гириус вежливо интересовался у них, правильно ли мы держим путь на какой-нибудь из ближайших городов или поселков. После чего благословлял этих людей, и они расставались с нами, улыбаясь, как с лучшими друзьями.

То же самое ожидалось сейчас. Ойла подала знак, и святой сир вылез из повозки, придав своему лицу благодушное выражение для беседы с крестьянскими детьми. Но внезапно все пошло наперекосяк. Заметив наших дозорных, дети сей же миг побросали хворост и рванули наутек, оглашая лес испуганными криками.

Все, что случилось затем, сразу напомнило и Ринар, и мне, кто мы такие и зачем сюда пожаловали.

Ойла растерялась, зато не растерялись ее сопровождающие. Пришпорив коней, Гиш и Пек рванули в погоню за детьми. Как братья поступили бы с ними, если бы настигли их на дороге, я не знал. Но мальчишка и девчонка не будь дураками быстро свернули в лес – туда, где всадники не проехали бы, – и, очевидно, побежали в деревню напрямик.

Вот только убежали они совсем недалеко. Завидев, что беглецы уходят, Гиш и Пек без раздумий схватились за луки. И всадили каждому ребенку в спину по стреле, пока те не успели скрыться за деревьями…

– Не ошуждаю. Раж иначе было никак – значит вше правильно, – сказал Аррод близнецам, когда те погрузили два маленьких тела и вязанки хвороста в одну из повозок. Оставлять трупы здесь было недопустимо – их следовало закопать подальше от деревни. И когда детей начнут разыскивать и не найдут, все подумают, что они заблудились в лесу и сгинули. В противном случае из-за мертвых детей поднимется тревога, и по оставленному нами следу сразу же помчится погоня. А так, даже если она помчится, то в последнюю очередь, а к тому времени мы уже избавимся от улик.

Ван Бьер стоял в стороне и, скрестив руки на гуди, взирал на мертвых детей со своей извечной невозмутимостью. Наверняка это было далеко не самое ужасное, что он видел в своей жизни. Да и я, признаться, тоже, даром что недавно мне стукнуло лишь тринадцать. Меня подмывало спросить, а как бы сам кригариец поступил на месте Гиша и Пека, но я повременил задавать этот вопрос. Отложил его на потом – когда для него настанет более подходящее время.

В этот вечер смеха Ойлы было уже не слышно. Разведя в стороне свой костерок, она сидела возле него в одиночестве, задумчиво взирая на игру пламени. Да и среди наемников сегодня тоже не наблюдалось особого веселья. Нескольким из них было приказано сбросить тела детей в расщелину неподалеку и завалить их камнями. А затем Гириус отпустил грехи и детоубийцам, и могильщикам. Которым после этого, надо думать, полегчало, но явно не до конца. И теперь они своими пресными рожами вгоняли в уныние тех, кого сия грязная и скорбная работа не коснулась.

Разнеся по лагерю еду и выпивку, я, разумеется, не забыл про сидящую особняком Ринар. Не сказав ни слова, я поставил рядом с ней тарелку и кружку с водой и хотел также молча удалиться, но Ойла неожиданно со мной заговорила. И без издевки, а на удивление спокойно и, если можно так сказать, по-человечески.

– Баррелий обмолвился недавно, что тебе доводилось убивать людей. Это правда? – спросила она.

– Всего одного, – уточнил я. – Этот человек не оставил мне выбора, и я выстрелил в него из арбалета. Мог бы со страху и промазать, но повезло – все-таки попал.

Странно, что вдруг заставило Баррелия рассказать Ринар о том случае. Вероятно, ему тоже не нравилось, как она со мной обращается, и он решил таким образом приподнять в ее глазах мой авторитет. Подобное заступничество было нетипичным для ван Бьера, который равнодушно взирал на то, как мне отвешивают подзатыльники все подряд; этим он закалял мой характер и, надо отдать ему должное, небезуспешно. Но кто бы знал, что в действительности думал обо мне кригариец. И чем он руководствовался, когда все же протягивал мне изредка руку помощи.

– Он был слишком молод… ну, тот человек, которого ты убил? – вновь поинтересовалась Ойла.

– Нет, не слишком, – ответил я. – Примерно как Ярбор Трескучий. Или чуть постарше.