Кровавая купель - Саймон Кларк

— У тебя есть чем вытереть?

Владелец машины предусмотрительно запасся полным барабаном влажных салфеток, и я передал их назад.

Сара вытерла руки, потом лицо. На левой щеке у нее наливался синевой кровоподтек. По ее глазам я понял, что она приняла решение. Она решила мне поверить.

— Я Сара Хейес. Это мои сестры, Вики и Энн.

— Куда вы ехали?

— В Донкастер. Нам по дороге пришлось много проехать по битому стеклу. Наверное, там и прокололись.

— У вас есть родственники в Донкастере?

— Нет.

— Мы ехали в полицию! — высунулась одна из девчонок. — Мы попали в беду!

— Вики! — Сара метнула на нее взгляд, призывающий к молчанию.

— Сара, а почему ему не сказать? — Казалось, она сейчас заплачет. — Он первый хороший человек, которого мы встретили! Он может нам помочь.

— Мы его не знаем. Может быть… может быть, он едет на работу или по делам.

Я чуть не рассмеялся. Старшая сестра все еще притворялась, что мир нормален.

— Я тоже в беде, — сказал я им. Две младшие сестрицы сунулись вперед, глядя круглыми глазами:

— А что ты такого сделал?

— На самом деле ничего, но я думаю, что я в той же беде, что и вы. Знаете, по-моему, в Донкастер нет смысла ехать. Там полно… в общем, там сейчас небезопасно.

Вики прижала к себе кролика:

— Нам надо ехать в полицию. Надо рассказать им, что случилось.

— А что случилось?

— Это не важно.

Это уже старшая сестра, Сара.

Парень семнадцати лет не может посмотреть на девушку, не пробежав обычный список.

Красивая? Грудь хороша? Фигура ничего? И так далее. Если вы мужчина старше четырнадцати лет, вы меня поняли. И к этому списку я бы добавил: умна ли она? И тут ответ будет твердое «да». Сара умела видеть и была уж никак не дурой.

— Тогда куда ты нас везешь, Ник Атен?

— Вы сегодня ели?

— Нет.

А младшие девчонки хором заныли:

— Умираем от голода!

— Тогда куда-нибудь отъедем и устроим пикник. У меня багажник забит едой.

Я вез их прочь от города. Время от времени я кидал взгляд на Сару. В ее глазах было что-то металлическое — и из этого я мог заключить, что она за последние сорок восемь часов тоже видела срез ада.

Я думал, что она какое-то время будет молчать. Шок запирает память стальным замком и глубоко закапывает. Но наши глаза встретились в зеркале, и она мне рассказала, что с ней случилось.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Вот что случилось с Сарой Хейес

Сара со своей семьей жила на ферме. В воскресенье утром, ДЕНЬ ВТОРОЙ, она встала, оделась и вышла во двор, где стояли ее родители, прислонившись спиной к стене.

— Доброе утро! — крикнула она, улыбаясь. — А Вики и Энн поехали кататься верхом?

Тогда-то отец и ударил ее кулаком в лицо.

— Убей ее, Джеймс! — крикнула мать. — Убей, пока она больше никого не тронула!

Ошеломление приглушило первую боль от удара, но он опрокинул Сару на землю. Мать бросилась к дочери с ножом руке, и ее глаза пылали ненавистью.

Ничего не понимающая Сара действовала инстинктивно. Она побежала в дом, взбежала наверх и заперлась в ванной. Дверь была прочной, а засов — нет: он был поставлен ради скромности, а не выживания.

Она пятилась от двери, а в нее кто-то постучал.

— Сара, милая, выходи. Нам надо сказать тебе что-то очень важное.

Если бы отец попытался, он бы высадил дверь в секунду. Но почему-то он решил поговорить. Он все повторял и повторял Саре, что они с мамой ее любят. Рассказывал, какие у них для нее планы. Пусть только откроет дверь.

Сара сидела на полу, не в состоянии даже думать.

— Сара, милая, выходи. Мама тебе чай приготовила. Только открой дверь.

Она не могла думать, что надо делать, но поступала, как подсказывал инстинкт.

Она пустила воду:

— Сейчас я умоюсь и сразу выйду.

Оставив кран открытым, она вылезла через окно на плоскую крышу оранжереи. Дойдя до края крыши, она повисла на руках и спрыгнула на клумбу.

Ноги подкашивались, но она заставила себя пробежать вокруг дома и услышала звук мотора своего «фольксвагена».

Ее сестры видели, что с ней случилось, запустили мотор и теперь отчаянно пытались выехать. Одиннадцатилетняя Энн сидела на водительском сиденье, газуя так, что мотор стучал; она пыталась включить скорость, но не знала, как отжать сцепление. Металл стучал по металлу, старая машина визжала.

Сара отпихнула сестер на пассажирское сиденье и рванула задним ходом через двор, когда ее отец вылетел из дома. Один взгляд на его лицо сказал ей: «БЕГИ!»

Когда она проезжала по дорожке, он бросился на машину, тыча кулаком в пассажирское окно.

Сара ударила по педали газа, и машина оставила его позади. Он тут же остановился и только смотрел им вслед.

Через пять минут Сара остановила машину — и ее вытошнило в придорожную канаву.

Дальше последовательность событий была похожа на мою. Она ездила кругами, не в силах прийти в себя. Слышала то же сообщение по радио. Видела детей, разорванных в клочья родителями.

К концу дня младшие сестренки стали ныть, что они голодны. Сара нашла безлюдный деревенский магазин. Можно было взять, что им хотелось, но сестры Хейес получили воспитание в хорошей частной школе. Мародерство не входило в программу, и потому Сара оставила несколько монет, найденных в машине, в уплату за взятые буханку хлеба и шоколад.

Воскресную ночь они проспали в машине в лесу. А наутро решили ехать в Донкастер в полицию.

Не встреть я их, когда они пытались сменить колесо, я думаю, что сестры Хейес — или некоторые из них — пополнили бы коллекцию предметов, которые толпа несла на шестах.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Почему они хотят нас убить?

— Что случилось? Почему они хотят нас убить?

Пожав плечами, я открыл еще одну банку пива. Сара сидела на деревянной скамейке, откуда открывался вид на окрестные поля, и пыталась понять, что произошло. Эта тайна, которую она пыталась разгадать, терзала ее сильнее, чем боль от синяка на щеке.

— В субботу вечером я пошла спать. Мы с родителями смотрели телевизор. Они были абсолютно нормальны. Папа даже привез домой китайскую еду. А когда я проснулась в воскресенье утром, они пытались меня убить.

— А твой отец когда-нибудь раньше привозил домой китайскую еду?

— Нет. Он всегда говорил, что не будет есть этих… — Она бросила на меня взгляд пронзительных голубых глаз. — Что ты хочешь сказать, Ник? Какое отношение имеет китайская еда к…

— Может, и никакого. Только в последний раз, когда я видел своего отца, он пил пиво днем. Ничего особенного, только раньше я никогда не видел, чтобы он пил пиво раньше вечера.

— Ты думаешь, они еще тогда начали меняться?

— Возможно. Но так слабо, что это не было еще заметно.

— Но чем это вызвано? — Сара раскачивалась в такт своим словам. — Что заставило почти все население превратиться в маньяков-убийц?

— Не почти все население. Все взрослое население. — И я рассказал ей о реке лунатиков, которую видел на автостраде. — Насколько я могу судить, каждый старше двадцати лет психанулся полностью. И я не видел ни одного ребенка, тронутого этим безумием.

— Но почему?

Я чуть не поделился с ней своей теорией нейропрерывателя. Но в холодном свете дня она казалась совершенно идиотской. И я снова пожал плечами.

Она заходила быстрыми шагами возле скамейки. — Что-нибудь в водопроводе? В воздухе? Вроде нервного газа? Или это вирус? Ведь люди не просто сходят с ума — в родителей внедряется жажда убийства собственных детей! Они не дерутся друг с другом, они сбиваются в банды, в стаи, как птицы… они хотят… будто им надо… О Господи! Господи!

Сара внезапно остановилась и села, потирая лоб, будто пытаясь массажем вытолкнуть эту загадку из мозгов.

А мозги у нее явно были. Она пыталась логически понять, что случилось. У меня же с мозгами напряженка. Я открыл еще банку пива. Чего я должен стараться понять, что тут стряслось? Есть чертова уйма ученых, психологов и какого там еще дерьма, которым на годы хватит думать, что случилось с Донкастером.

Я пошел к вершине. Замковый холм — это небольшой курган, который поднимается среди плоских полей и лесов, как огромная бородавка. Я выбрал его не за живописное расположение, а за вид на окрестные поля. Если психи появятся, я увижу их за милю.

Сестры Сары сидели на одеяле и ели сандвичи. Я обошел их вокруг — они все время задавали вопросы:

— А мама с папой уже пришли в себя? А когда мы поедем домой? А кто присмотрит за Пэком и Каштанкой? (Их пони.) А если эта машина не твоя, то чья она? А нам не попадет, если мы не пойдем в школу?

Я обошел вершину и вернулся к Саре. Неясный отцовский инстинкт подсказывал мне обнять ее за плечи и сказать, что все будет в порядке. Но в семнадцать лет так не делают.