Два капитала: как экономика втягивает Россию в войну - Семен Уралов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
До Второй мировой войны капитал США практически не участвовал в колонизации остального мира. Во-первых, потому что основные колонии были поделены между Британией, Францией, Голландией, Бельгией, Испанией, Португалией и Германией. Во-вторых, потому что стремительно развивался внутренний рынок.
Политэкономические результаты Второй мировой войны — уничтожение промышленно развитой Германии и утрата Великобританией колоний — открыли США широкие возможности для выхода на мировой рынок. За 50 лет развития без войн и потрясений в США зародились сверхкапиталы, опирающиеся на развитую промышленность. Плацдарм для участия в колонизации был подготовлен. Капитала было настолько много, что в 20–30-е годы американские предприниматели даже были готовы инвестировать в непризнанный и закрытый СССР. Советский Союз, в свою очередь, поступил с частным капиталом в духе госкапитализма — доступ к технологиям получил, а затем частных иностранных конкурентов выдавил с рынка.
Однако, несмотря на развитость капитала, ситуация в обществе США оставляла желать лучшего. Опасность социалистического бунта была высока, следовательно, надо было искать социальную базу, на которую можно опереться. Бизнесмены, буржуазия, работники корпораций и государственные чиновники составляют не более 7–10 % граждан. А для относительно устойчивого развития необходимо опираться как минимум на 25 % населения, которые в условиях либеральной демократии с помощью политтехнологий превращаются в большинство на любых выборах.
Итак, проект «средний класс» был рожден как реакция на советскую угрозу. Необходимо было создать устойчивую социальную прослойку, которая будет опорой правящих элит. Главными экономическими игроками к середине XX века уже были не просто частные предприятия, а корпорации. Крупные бизнесмены превратились в олигархию, которая контролировала фракции в парламенте, губернаторов и федеральные ведомства.
Средний класс был сформирован из числа горожан крупных городов, занятых в корпоративной экономике. Прообраз представителя среднего класса появился на заводах того же Генри Форда. Человек, который работает на заводе Форда, живет в доме, построенном корпорацией Форда, и ездит на машине «Форд». Куплено это все в кредит в банке того же Форда.
Но поскольку делиться добавленной стоимостью с гражданами никто не собирался, выход был найден в виде кредита. Средний класс — это прослойка граждан, которым частный капитал открывает возможность жить в долг. Человек получает доступ к премиум-потреблению, которое еще вчера было привилегией только бизнесменов, буржуазии и политиков. Собственная машина, частный дом, отдых на Гавайях. Можно все, но можно только в долг. То есть в кредит. Правда, для того чтобы взять кредит, надо быть максимально лояльным к государству и частному капиталу. Надо обладать чистой «кредит стори», исправно платить по счетам и двигаться по социальной лестнице по строго заданной траектории. Жизнь в кредит позволяла создать социальную базу режима и сбить социалистические настроения.
У проекта «средний класс» была и оборотная сторона — потребительская модель экономики. Для того чтобы заставить человека постоянно жить в долг, надо стимулировать его потребление. Машину надо менять каждые два года. Кроме городской квартиры нужен частный дом. В супермаркете корзина должна быть набита ненужными продуктами, половина из которых будет выброшена. Идеальный представитель среднего класса — это потребитель с постоянно растущими запросами. Которые регулируются с помощью рекламы и маркетинга. У американского фантаста и мистика Стивена Кинга, который посвятил большинство своих произведений фобиям и страхам североамериканского общества, есть роман «Нужные вещи», который показывает связь среднего класса провинциального города с потребительской моделью экономики и как эта модель отношений ведет к озлоблению общества и деградации личности.
Потребительская модель экономики — это экономика постоянного соблазна, который сопровождает человека всю сознательную жизнь, создавая иллюзию выбора.
Потребление среднего класса не является потреблением товаров. Постепенно это становится потреблением бренда. Когда человеку важны не потребительские характеристики, а статусность самого потребления. Так, потребительские характеристики схожих автомобилей брендов «Тойота» и «Лексус» практически не отличаются, но стоимость товара значительно разнится, а внутренности премиум-телефона бренда «Верту» за несколько тысяч долларов представляют из себя начинку стодолларовой «Нокии».
Таким образом, добавленная стоимость не изымается в пользу среднего класса, но у последнего создается иллюзия премиум-потребления, выбора и продвижения по социальной лестнице. И все это обеспечено кредитом.
Финансовая политика жизни в долг и формирование среднего класса естественным образом привели к появлению потребительского финансового рынка. Банки, изначально созданные как финансовая инфраструктура для промышленности и торговли, стремительно превращались в самостоятельную отрасль экономики. Потребительское кредитование стало основой экономического роста. Обслуживание долгов стало самостоятельным бизнесом. Строительные корпорации возводили тысячи домов, для чего брали кредиты. Граждане покупали эти дома в кредит. Города строили дороги к новым коттеджным поселкам тоже в кредит.
Никакая нормальная экономика не могла бы выдержать такой кредитной нагрузки. Рано или поздно должны были случиться новая Великая депрессия и затяжной экономический спад.
Выход, как уже говорилось, был найден за счет отвязки курса доллара США от золота и неконтролируемой эмиссии.
Выплата по старым долгам проводилась за счет накопления новых долгов. Кредиты выдавались под реструктуризацию прошлых. Все это было возможно за счет того, что никто до конца не понимает, насколько обеспечена покупательная способность доллара США.
Сколько необеспеченных миллиардов долларов был закачано в экономику? Чем обеспечена многомиллиардная капитализация инвестфондов, у которых нет никаких активов, кроме филиалов и штата наемных менеджеров? Проект «средний класс» обернулся очередным кризисом перепроизводства, но на этот раз возникло перепроизводство денег, а не товаров.
По образу и подобию политэкономической модели США была переформатирована Западная Европа. После гибели СССР в этот же формат загнали Центральную и часть Восточной Европы. Производство выгоднее перенести в Юго-Восточную Азию и развивать финансовый сектор. Можно покупать кредит в Европе под 3 % годовых и продавать его в России под 12 %. Зачем нужно производство, если можно зарабатывать, просто перепродавая долговые обязательства?
Если на внутреннем рынке США и Евросоюза финансовый капитал выступает инвестором и управляющим проектами «средний класс» и «общество потребления», то на мировом рынке финансовый капитал выступает в качестве центрального субъекта колонизации.
Очень важно, что колонизация финансовым капиталом проходит как идеологический проект. Евроинтеграция, либерализация, свободный рынок и прочие политические лозунги означают лишь одно: откройте внутренний рынок для глобального финансового капитала — и получите доступ к кредитам. Для сохранения потребительской модели среднего класса США нужен постоянно расширяющийся мировой рынок, потому что выдача новых долговых обязательств должна быть обеспечена приобретением новых активов.
Финансовый капитал США, заняв центральное место в мировой экономике, уже давно является фактором политическим. Перенос производств из США в Юго-Восточную Азию позволил на несколько десятилетий продлить долговую модель экономики. Другой вопрос, что бывшие промышленные работники США превратились в разнорабочих или пополнили ряды безработных. Зато полученная сверхприбыль (за счет разницы в цене рабочей силы в Китае и США) позволила выдать новые кредиты. Так на полки магазинов попал дешевый китайский товар, который купил в кредит бывший промышленный работник завода, перенесенного в Китай.
Еще одним важным фактором глобального финансового капитализма является его растлевающее влияние на национальные элиты. Изъятие добавленной стоимости и инвестирование финансового капитала в колонии происходит через национальные столицы. Корпорации и банки хотели бы миновать национальные законодательства и органы власти, но сделать это пока невозможно. Глобализация еще не настолько глобальна. Поэтому финансовый капитал интегрирует правящие элиты и национальный бизнес, которому предлагают влиться в мировую экономическую систему в обмен на преференции в колонизации. Перед каждым национальным правительством рано или поздно встает выбор — либо вести суверенную экономическую политику и попасть под санкции, цветные революции и, возможно, получить войну, либо открыть экономику финансовому капиталу и получить свой лоббистский процент.
