Коготь и цепь - Анастасия Машевская

– Вам, полагаю, теперь не до собрания в Гавани Теней?

– Очевидно так.

Дайхатт покосился на собеседницу: суженные зеленые глаза, напряженные надбровные дуги, узкая полоска сжатых бесцветных губ, но – никакого интереса к происходящему. Не потому что Мать лагерей имеет убитый горем вид, скорее наоборот: озадаченный, обремененный неисчислимым количеством дел. Мужчине даже понравилось – пожалуй, есть шанс найти общий язык и договориться, несмотря на их трудное «общее прошлое».

– Вы отослали письма танам, сообщая, что имеете некие доказательства причастности к бедам последних лет правящей семьи. Можете поделиться чем-то?

Бансабира качнула головой:

– Простая уловка, чтобы покончить с войной. Я подумала, что, если таны найдут причину съехаться для переговоров в присутствии рамана и раману, смогут достичь соглашения. Пусть не все, но стоит заключить перемирие хотя бы семерым, и остальные притихнут.

Дайхатт слушал внимательно, быстро прикидывая в уме: Яввузы обозначили свою позицию, а с ними, надо полагать, мирный путь выберут и Каамалы с Маатхасами. Иден Ниитас тоже наверняка поддержит внучку. Разбитые наголову Ююлы и Наадалы латают собственные дыры уже не первый день, и новых им даром не надо. Уже шестеро.

Аамут, если донесения Дайхатта не врали, отхватил от Матери лагерей самую страшную оплеуху и хотя бы для виду первое время точно будет держаться неконфликтных отношений. Да и раману наверняка поставит отца, тана Тахива, в пример, чтобы показать, что всех событий Бойни Двенадцати Красок можно было избежать, если бы таны с самого начала не поддавались на провокации. Тахив, без сомнения, поддержит дочь, обязанностью которой сейчас является во что бы то ни стало примирить «защитников» страны. Итого – даже без него, Дайхатта, сторонников мира семеро, если и он поддержит сложившуюся ситуацию, надежда Маленькой танши оправдается.

Он поддержит, потому что этого требовало прошлое, в котором погибло множество его родственников; истерзанное усталостью и потерями настоящее; будущее, которое предстояло построить. И первый кирпич был здесь, у шатра тана Яввуза. Хорошо, что Старый Волк помер, – с девчонкой договориться будет легче, она молодая совсем и неопытная в таких делах.

– В любом случае, – продолжала Бансабира, – раманы обладают достаточной властью, а все нынешние таны – достаточной слабостью. Всем просто нужен пинок, чтобы заткнуться. Если получится, попробуйте отхватить себе куш в общей дележке. Мне, как вы верно заметили, уже не до этого.

– Все, чего хотел мой отец, он отбил у Луатаров. Мне большего не надо. – Мужчина потер подбородок, будто подчеркивая его узость, и многозначительно поглядел на Бану. Зрачок тана расползался, несмотря на ранний час. Бансабира с трудом сдержалась, чтобы не вздрогнуть: что-то недоброе в этом взгляде, как ни крути.

И тут же, отследив собственные чувства, Бану мысленно усмехнулась: неужели нервы ее настолько расшатаны, что подобная мелочь смогла взбаламутить внутреннее равновесие? Надо поскорее добраться до дома, захоронить отца и осознать, что к чему.

– Во всяком случае, сейчас, – твердо закончил Дайхатт, и Бану даже не вспомнила, что мужчина говорил до этого. Выдохнув, Бансабира решила как-то переменить тему и не нашла ничего лучше, чем напомнить о ситуации.

– Одна из наставниц храма, где я выросла, как-то сказала, что природой устроено так, чтобы дети хоронили родителей. Должна сказать, весьма мерзкая истина. Хотя, конечно, справедливости ради, и ваш отец, и мой скончались по совсем другим причинам. И, учитывая, что именно Сабир Свирепый убил вашего предшественника, думаю, соболезнования будут двусмысленны.

– Пожалуй, – отозвался Дайхатт, вздохнув так, что приопустились уголки губ. Но продолжил так, что было ясно: Бансабиру он не упрекает ни в чем и ни в чем не видит повода для встречного упрека за смерть Ванбира и двух его сыновей в Черных землях. – Войска Сабира Свирепого перебили многих моих родственников.

– А ваши родственники перебили моих. Дайхатты, бесспорно, были для отца самым тяжелым противником, – заметила Бансабира. На взгляд окружения, которого в прогулке вновь достигли таны, слишком уж спокойно заметила.

«Тоже мне похвала», – подумал Раду, слушая голоса возвращающихся танов.

– Поэтому, думаю, в наших силах положить этому конец. В конце концов, мы с вами вряд ли выбирали себе этот путь. – Дайхатт остановился, развернувшись к Бану, и склонил голову. – Спасибо, что уделили время, тану Яввуз. Я пришлю в Пурпурный дом останки ахтаната Ванбира и его сыновей, чтобы вы могли подобающе их захоронить.

Мужчина протянул ей руку для пожатия и на этот раз ограничился именно им. Бансабира с достоинством кивнула.

– Я питаю симпатию к людям, которые умеют, приняв решение, не оглядываться на то, что было прежде, – равнодушно отозвалась Мать лагерей, сжав пальцы в ответ.

Еще раз высказав соболезнование, Дайхатт ободряюще улыбнулся и поднялся в седло. Его приближенные последовали примеру. Бану тоже времени не теряла: Лигдам подал ей кожаные перчатки.

– Да, госпожа, – позвал Дайхатт из седла. – У меня хорошие отношения с Каамалами.

Конечно, мысленно поморщилась Бану: кровная тетка Дайхатта приходилась бы ей свекровью, доживи до минувшего замужества Бансабиры.

– Тем не менее, – продолжал мужчина, – за следующий год я намерен укрепить их еще больше. Что касается моего положения в южных землях, оно широко известно. Благослови Иллана и Акаб!

Дайхатт тронул коня. Бансабира улыбнулась, поправив волосы, и еще несколько минут смотрела Черному защитнику вслед, бесконтрольно сжимая кулаки так, что, казалось, напряженные фаланги вот-вот прорежут белую кожу.

– И что он имел в виду? – подал голос Русса, подходя к сестре из-за спины. Он положил Бансабире руку на плечо, и та вздрогнула. Совсем незаметно – только Русса почувствовал это по сжавшимся, как моллюск на берегу Великого моря, мышцам.

– Что отец был прав.

Губы Бану вытянулись в линию – тонкую, почти прямую, как росчерк пера от твердой руки, – когда она вспомнила разговор со Свирепым в день рождения Маатхаса на берегу Бенры. Она не ошиблась, у нее и впрямь есть украшение, что привлекает мужчин сильнее, чем нектар пчел.

– Выступаем, – скомандовала тану, справившись с эмоциями и игнорируя некоторые вопросительные взгляды. Гистасп махнул рукой, чтобы дали сигнал. – Закрепите носилки отца, и побыстрее.

Женщина прошла вперед к Валу, что уже подвел ее лошадь, и с несколько чрезмерной даже для себя ловкостью вскочила в седло. Командиры вокруг засуетились, будто только сейчас осознали всю серьезность настроя молодой танши. Отан поспешно заозирался в поисках коня, а не найдя, начал голосить, выискивая оруженосца. Дан и Серт мгновенно дали знак трубить сигнал, чтобы построить подразделение. Охрана и подоспевшие каптенармусы занимались тем, что определяли тело Сабира в повозку. Русса наскоро переговаривался с каким-то воином из «меднотелых», имени которого Бану не знала и, честно сказать, пока не хотела знать. Только Гистасп уже сидел верхом, тайно поглядывая на таншу и не задавая вопросов. А чего спрашивать, думал командир, нет-нет да и подмечая недоверчивые, вопросительные, непонимающие взгляды соратников. И так ведь все ясно, и так бело как день, хотя тело Сабира Свирепого вряд ли успело полностью остыть.

Гобрий искренне, не скрываясь, таращился на Гистаспа, да и некоторые другие офицеры тоже подмечали: нельзя так откровенно глазеть на госпожу. Гистасп в ответ брал пример с тану Яввуз, нисколько не придавая значения происходящему.

– И что это было? – спросил Дайхатта один из самых ближайших сподвижников – правая рука и один из лучших лучников Черного танаара. – Что за намеки на прощанье?

Делегация парламентеров уже воссоединилась с войском и теперь двигалась к Гавани Теней трактом, которым прежде проходила Бану. Дайхатт и его друг шли впереди других, чуть поодаль держались полководцы и родня тана.

– Задел на будущее. – В лице Дайхатта больше не было никаких улыбчивых или дружелюбно-вежливых проявлений. Лишь сосредоточенность.

– Хм, – отозвался Атти, друг Дайхатта, вскинув брови. – Пояснишь?

– Что тут пояснять? Через год Бансабира Яввуз будет самой желанной невестой в стране: единоличная хозяйка крупнейшего танаара страны с впечатляющей армией и деньгами, плодовитая, как доказывает имеющийся у нее ребенок, молодая. Как только весть об ее вступлении в права защитницы разойдется, все таны накинутся на девчонку как беркуты. Правда, пока ее сдерживает двойной траур по мужу и отцу, и последний продлится еще год, но это не такой уж большой срок.

– И ко всему, как выяснилось сегодня, она вовсе не страшная и не кошмарная, как говорят. Высокая, – зачем-то прибавил в конце молодой мужчина.

Дайхатт согласился: