Проклятие Оркнейского Левиафана - Роман Афанасьев

Маккензи осторожно положил салфетку на стол, вежливо склонил голову, отдавая должное хозяйке кухни, и вышел в холл. Батлер проводил гостя до дверей, привычно подал ему плащ, цилиндр и зонт, открыл двери и вышел во двор.

У калитки, ведущей на улицу, Томас на секунду замешкался, не зная, что такого ободряющего сказать на прощанье старому управляющему.

– Надеюсь, вы найдете, что ищите, – сказал он, наконец, – прощайте, мистер Батлер.

– Храни вас бог, сэр Томас, вы истинный джентльмен, – отозвался управляющий, открывая калитку. – Прошу простить нас, если мы показались слишком навязчивыми.

Томас вежливо коснулся края цилиндра и вышел в темноту, на брусчатую мостовую. Он знал, что здесь, на Парковом Острове, ему не поймать кэба и придется прогуляться пешком до моста. А там, за ним, пройти еще пару кварталов до недавно открывшегося театра Миельди. Уж там то должно быть много кэбов.

Сумерки осени уже окутали город, но газовые фонари еще не зажглись, и это Томаса не слишком радовало, ведь брести по лужам в темноте не самое приятное занятие. Но была и хорошая новость, – дождь, наконец, кончился. Сэр Томас Маккензи кивнул сам себе и двинулся прочь, в темноту, используя длинный зонт вместо обычной трости.

– 5 —

Неторопливая прогулка по ночному Лонбургу обернулась сущим проклятьем. Томас, надеявшийся, что размерянные шаги по мостовой успокоят его воображение, разыгравшееся после беседы с управляющим Макгрегоров, сильно ошибся. Чем больше он думал о смерти профессора, тем сильнее волновался. Рассказ Батлера глубоко запал ему в душу, и хотя вся история была на редкость нелогичной, Томас, вопреки собственным убеждениям, был вынужден признать, что в кабинете Макгрегора произошло нечто странное. И он боялся, что теперь не уснет, потратив всю ночь на обдумывание глупых измышлений Хиллмана и намеков Батлера. Кроме того, Маккензи обнаружил, что его плащ так и не просох, и холодит плечи не хуже мокрого одеяла. Ботинки, вымокшие в лужах на кладбище, давно уже стискивали его бедные ступни ледяными оковами, что не добавляло приятности прогулке по сырому, холодному и темному району Лонбурга.

К тому времени, как Томас добрался до театра Миельди, он успел проголодаться, замерзнуть, и прийти в состояние крайнего раздражения. Дорога заняла больше времени, чем он предполагал, – темнота окутала дома плотным сырым одеялом, а на тротуарах зажглись мутные пятна газовых фонарей.

Предвкушая скорое избавление от мокрых сумерек, Томас свернул на развилке направо, увернувшись от одинокого, спешащего по своим делам прохожего, и направился вглубь квартала, к крохотной площади, где он побывал в прошлом месяце. Там, за двумя высокими домами располагался большой задний двор, походивший на площадь. В этом укромном уголке, на первом этаже жилого здания, располагался ресторан Изотто, что обанкротился еще в начале года. Спустя пару месяцев этот большой зал выкупила труппа бродячих артистов во главе с их управляющим – Миельди – и устроила в бывшем ресторане театр, за считанные дни ставший весьма модным, впрочем, как и любое новое начинание в Лонбурге. Томас, всего раз побывавший здесь с коллегами из Колледжа, прекрасно помнил вереницу кэбов, с трудом умещавшуюся в этом закутке.

Но сегодня ему не повезло – это Томас понял, едва свернул в проулок, ведущий на задний двор. Кэбов здесь не оказалось, да и весь двор был пуст. Вывеска театра на месте, над огромными дверьми, но сами створки плотно закрыты, огней в окнах нет. Похоже, театр закрылся и довольно давно.

Томас, добравшийся до середины двора, процедил сдержанное проклятие в адрес модных клоунов. Чувствовал он себя препаршиво – весь вымок, устал, проголодался, и понятия не имел, как выбраться из этого района.

Медленно вдохнув тяжелый ночной воздух, что пах гудроном и лошадиным навозом, Маккензи постарался успокоиться. Просто тяжелый день, и только. Немного шалят нервы, что не удивительно, учитывая события дня. И весь этот город, днем серый от дождя и дыма, а ночью серый от рассеянного света тусклых фонарей… Он дурно влиял на нервы. Определенно, вскоре придется взять отпуск и отправиться в небольшое путешествие, чтобы развеяться. Это пойдет на пользу нервам и, несомненно, здоровью в целом, подорванному парами кислот, вечным угольным дымом и смрадом от заводов.

Успокоившись, Томас оглядел пустой и темный двор, развернулся, и прислушался. Здесь, за домами, было довольно тихо. Прохожих нет, но где-то в домах звенела посуда, шелестели разговоры, где-то вдалеке рычал пес. Ученый обернулся, пытаясь уловить знакомые нотки мелодии ночного города. Здесь, в каменном колодце, было плохо слышно звуки улиц, но все же Томас услышал то, что хотел. Где-то на Таре сопел паровой двигатель проплывающего катера, с окраин доносился рокот ночных фабрик и, о чудо, откуда-то из-за дома доносился цокот копыт о брусчатку. Именно то, что нужно.

Приободрившись, Маккензи подхватил свой зонт и устремился в черный проулок, ведущий между домами, расположенный в стороне от основного входа. По идее, этот путь должен был вывести обратно к набережной Тары, откуда, как подозревал Томас, и доносились звуки копыт.

Нырнув в темноту переулка, Маккензи через пару шагов пожалел о своем поступке. Здесь пахло гнилью, под ногами шуршало что-то омерзительно мягкое, а темно было тут как в полночь в шкафу гробовщика. Высокие каменные стены были лишены окон, и лишь далеко впереди брезжил свет, вероятно, от фонарей набережной. Сделав еще пару шагов, уже не столь уверенных как раньше, Томас остановился, критически разглядывая предстоящий путь. Да, здесь было чертовски темно, но все же света хватало, чтобы разобрать мусорные кучи, доходившие молодому ученому до колен. Содрогнувшись, Томас представил, как он пробирается по этой грязи, вываливается на набережную, растрепанный, пахнущий гнилью, отлепляет от плаща омерзительную дрянь, пытается очистить ботинки… Сдавленно хмыкнув, Томас резко развернулся и пошел обратно, к площади, решив вернуться на набережную тем же путем, каким пришел.

Но он не успел и шага сделать – в грудь ударило что-то тяжелое и Томас, сбитый с ног, отлетел к стене. Хлопнувшись спиной о каменную кладку, он замахал руками, пытаясь сохранить равновесие, и тут же на него набросились двое, вынырнувших из темноты переулка, как чертики из табачной коробки.

Не успел Маккензи даже охнуть, как нападавшие ухватили его за руки, и прижали спиной к стене, распластав ученого по камням.

– Что за… – прохрипел Маккензи, пытаясь выдернуть правую руку из захвата.

Тяжелая шершавая ладонь хлопнула его по губам и зажала рот, превратив вопрос Томаса в негодующее мычание. Он завертелся, пытаясь вырваться из рук негодяев, но силы были явно неравны. В призрачных отсветах фонарей Маккензи удалось разобрать, что его противники крепкие плечистые мужчины, напоминавшие грузчиков из доков. И, судя по их хватке, им было не впервой держать жертву. Томас из чистого упрямства рванулся вперед, пытаясь отлепиться от стены, но здоровяк, стоявший слева, положил конец потасовке – его огромный, как гиря, кулак, коротко ткнулся в живот ученого. Маккензи задохнулся, и беспомощно обвис в руках бандитов пытаясь втянуть хоть немного воздуха широко раскрытым ртом.

Холодная узкая ладонь обхватила подбородок Томаса, потянула вверх, и ученый встретился взглядом с третьим человеком, стоявшим прямо напротив него. Этот не выглядел громилой – скорее, напоминал жулика, собирающего ставки на гонках парокатов. Высокий, тощий, в черном плаще и черном же котелке. В полутьме переулка Томас не смог рассмотреть его лицо, заметил лишь пышные черные усы. Та же темнота мешала и бандиту – он, крепко ухватив подбородок ученого, приподнял его голову и потянул в сторону, рассматривая искаженное гримасой боли лицо. Томас, беспомощно болтавшийся в руках громил не мог воспрепятствовать этой унизительной процедуре, лишь протестующее замычал, набирая сил для крика.

Тощий жулик, удовлетворившись результатами осмотра, сдержанно кивнул и разжал пальцы. Томас не опустил голову – уставившись в глаза подонку, он собрался высказать все, что думает об этом подлом нападении, но слова сами замерли на языке, когда он услышал звонкий щелчок. Прямо перед глазами Маккензи появилось длинное лезвие пружинного ножа, тускло сверкнувшее в отблесках фонарей, и ученый невольно подался назад, вжимаясь в стену.

– Забирайте все, – прохрипел он, собирая в кулак остатки смелости. – И проваливайте!

Один из здоровяков хмыкнул, но их главарь и вида не подал. Не отводя настороженного взгляда от лица жертвы, он сделал шаг вперед, отвел руку с ножом, его глаза блеснули… И в тот же миг, когда Томас попрощался с жизнью, в темноте переулка что-то глухо свистнуло.