Экспресс «Надежда» - Николай Гацунаев

— Никогда бы не подумал, что русские так вкусно готовят.

— Азиаты, — уточнил венгр.

— А разве русские не азиаты? — искренне изумился монах.

— В основном нет, — усмехнулся Миклош и выразительно взглянул на Ивана. — Разве что за редким исключением.

Иван доел дольму и принялся за компот.

— Пусть будет по-вашему, Миклош. Азиат так азиат. Потомок кровожадного Чингизхана. Кстати, ваш Атгила тоже родом откуда-то из наших краев.

— Йожеф? — вытаращился венгр.

— Предводитель гуннов. Только не торопитесь с выводами.

— В отношении Аттилы?

— В отношении меня.

— Я попробую, — пообещал Миклош. — Попытка не пытка.

— Вот именно. — У Ивана отлегло от сердца. — Постарайтесь, Миклош.

Сад ходуном ходил от птичьего гомона. Самих возмутителей спокойствия не было видно, но чириканье, свист, рулады, взрывающийся шорох крыльев доносились со всех сторон. И еще в саду стояла весна. Трудно сказать, из чего складывалось это ощущение, — птичий ли гвалт был тому виною или тонкий аромат цветущих деревьев, но было сно настолько реальным, что перерастало в уверенность, и от этого захватывало дух и сладко кружилась голова.

Такое Иван наблюдал впервые, обычно сад был сонно спокойным царством вечного лета и никаких особых эмоций не вызывал.

Иван глубоко вздохнул, огляделся и только теперь увидел отца Мефодия. Это тоже было необычно. Всякий раз поп появлялся незаметно и заставал его врасплох. Теперь роли поменялись: отец Мефодий стоял к нему спиной и явно не догадывался о его присутствии.

«Неужто и на святе Гниего весна действует?» — мысленно усмехнулся Иван и неслышно подошел поближе. Поп глядел куда-то вниз и, проследив его взгляд, Иван увидел стайку серебристых рыбешек, весело развящихся в прозрачной воде бассейна.

— Благоденствуете, отче?

Поп взбрыкнулся, как ужаленный, и ошалело вытаращил глаза.

— Однако и манеры у вас!

— Пролетарские, батюшка. — Иван достал спичку и демонстративно принялся ковырять ею в зубах. — Пролетариат он кто?

— Кто? — машинально повторил поп.

— Гегемон!

— Гегемон? — изумился поп.

— Гегемон, — заверил Иван. — Можете не сумлеваться.

Поп продолжал оторопело моргать. «Неужели притворяется?»— Иван спохватился и мысленно забубнил: «Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой», не сводя глаз со священника. Тот оправился от первого потрясения и возмущенно хрюкнул. Продолжая наблюдать за своим визави, Иван вывел Катюшу «на высокий берег на крутой», дал ей спеть «про степного сизого орла», выразил уверенность, что орел вспомнит и услышит, пожелал ему беречь землю родную, заверил, что «любовь Катюша сбережет», — и все без видимого результата: отец Мефодий окончательно пришел в себя и сварливо упрекнул Ивана в отсутствии уважения если не к духовному (ох уж эти мне безбожники!) сану, то, по крайней мере, к преклонному возрасту.

— Не прибедняйтесь, батюшка! — возразил Иван. — Не так уж вы и стары. Сколько вам набежало? Сорок? Сорок пять? Тоже мне старец!

Поп оскорбился и, не теряя достоинства, величественно покинул поле боя. «Неисповедимы пути господни! — иронически усмехнулся Иван вслед ретирующемуся отцу Мефодию. — Второе фиаско подряд. Эго при его-то гордыне! А с чтением мыслей у попа, видать, не того, — И без перехода: — Искупаться, что ли?» Вошел в раздевалку и направился к бассейну, оставляя на песке четкие следы босых ног. Песок был теплый, чуть сыроватый, приятно щекотал ступни. Неистовый пернатый народец продолжал буйствовать в кустах и кронах деревьев.

«Ишь, разгулялись!» — невольно улыбнулся Иван и вдруг остановился как вкопанный: по голым икрам упруго скользнула струя холодного воздуха. Иван нагнулся, опустил руку. Холодом тянуло слева, вдоль бассейна, и, мысленно проследив направление, Иван увидел, как пружинисто подрагивают листья на овальном участке аккуратно подстриженной живой изгороди. С трудом раздвинув густо сросшиеся кусты, он протиснулся сквозь них и, пройдя еще несколько шагов, уперся в прозрачную стену купола. Стена была гладкая на ошупь, без единой трещинки, но, наклонившись, он обнаружил широкое отверстие, в которое врывался резкий ледяной ветер. По ту сторону прозрачного купола над изумрудно-зеленой степью ярко светило солнце. Но когда, встав на колени и жмурясь от солнца и ветра, он, заглянул в отверстие, картина мгновенно изменилась. Там, откуда несло пронизывающим холодом, тянулась сумеречная заснеженная равнина и вдали едва угадывались на горизонте сглаженные очертания белых холмов.

Первым его побуждением было нырнуть в пролом, но уже в следующую минуту благоразумие взяло верх: он представил себя почти голого в ледяной сумеречной пустыне и, содрогнувшись всем телом, распрямился и отпрянул назад, подальше от искушения.

Мгновенье спустя он был уже в раздевалке и лихорадочно натягивал одежду. Кое-как зашнуровав ботинки, не разбирая дороги, рванулся из зимнего сада.

«Только бы успеть! — колотилось в сознании. — Только бы не опоздать!» Вихрем влетел в комнату, трясущимися руками обмотал шарф вокруг шеи, натянул куртку, схватил шлемофон и планшет.

— Остановитесь!

Иван замер, дико озираясь по сторонам. Голос исходил из ниоткуда. Голос Руперта.

— Не дайте себя обмануть.

— Где вы?!

— Неважно. — Голос был тускл и бесцветен. — Я с вами.

— Ч-черт! — Иван продолжал сжимать в руках шлемофон и планшет. — Кто это подстроил? Отец Мефодий?

— И он тоже. Вас испытывают. Не поддавайтесь.

Иван в сердцах швырнул шлемофон на кровать.

Плюхнулся в кресло. Изо всех сил стиснул зубы.

— Не верю вам, Руперт!

— Зря. Послушайтесь моего совета. Снимите куртку. Займитесь чем угодно. Но не вздумайте возвращаться в сад.

— Доказательства, Руперт! Почему я должен верить вам на слово? Где доказательства?

— Не валяйте дурака. Пролома в стене уже нет. Зато здесь комманданте и тот, кого вы называете Мефодием. Они ждут вас.

— Откуда вы знаете?

— Я здесь. Вместе с ними.

— В саду?!

— Да.

Он убрал в шкаф куртку и планшет. Сбросил ботинки, завалился поверх покрывала на постель и наугад раскрыл томик Хемингуэя. Несколько минут тщетно пытался сосредоточиться на «Снегах Килиманджаро» и отложил книгу. Тоскливо подумал: «Руперт-Руперт… Кто вы? Враг? Друг? Искуситель?»

— Соучастник, — прозвучало в комнате. Иван даже не удивился. Закрыл глаза и повернулся лицом к стене.

Ужинали вчетвером.

— Казбек, — представился меднолицый парень с растерянными глазами. Ладонь у него была твердая, широкая, как лопата. — Из Алагира, слышали, может?

Жестковатый акцент выдавал горца.

— Осетин?

— Угадали! — просиял парень. На нем была клетчатая рубашка и потрепанные синие брюки. Брезентовая штормовка висела на спинке стула. — Садитесь с нами, гулять будем!

— Гулять? — переспросил Иван.

— Ну да. День рождения у меня. В квадрате. Одной ногой в могиле стоял — а вот жив. Можно сказать, второй раз родился.

Иван вопрошающе покосился на Миклоша. Венгр молча кивнул. «Понятно, — отметил Зарудный. — Все мы через это прошли. День рождения в квадрате. А что? Неплохо сказано!» Сел напротив итальянца. Тот безучастно перебирал четки.

— Отпалились, — Казбек, видимо, вернулся к прерванному разговору. — Чувствую, один шпур не сработал. Пошел проверять. А тут лавина. Бежать поздно, укрыться негде. Конец, думаю…

«Все правильно, — устало подумал Иван. — Экстремальная ситуация. И тебе предлагают альтернативу».

— Вокруг все ходуном, а он руку протягивает. «Беги!»— кричу, а он ни с места. Хотел оттолкнуть, а тут нас и накрыло.

Подошел официант. Казбек прервал воспоминания и доверительно взял его за рукав.

— Слушай меня, дорогой. Шашлык из молодого барашка на всех. Свежие овощи. Зелень. Киндза, кресс-салат, базилик, петрушка, что там еще?

— Спаржа, — подсказал официант.

— Спаржа? — Казбек на мгновение задумался, решительно мотнул головой. — Не надо спаржу. Сухое «Цинандали» есть?

Официант кивнул.

— Дюжину.

— Остановите его, Иштван, — попросил венгр.

— Миклош, дорогой, — обернулся к нему Казбек. — Мы же с вами договорились!

«Ну и хватка! — восхитился Иван. — Когда он только успел?»

— А на второе олибах, — Казбек уже опять обращался к официанту.

— Какой еще олибах?! — взмолился Миклош.

— Осетинский пирог с сыром, — пояснил Казбек. — Пальчики оближете.

Итальянец, продолжая машинально перебирать четки, с интересом наблюдал за дискуссией.

— Успокойтесь, Миклош, — Иван едва сдержал улыбку, — Кутить так кутить.

— Вы спятили, Иштван?!

— Не исключено. А может, наоборот, — прозрел.

— А Джордано? — не сдавался венгр. — Вы его спросили?