Второе убийство Сталина - Елена Прудникова

Но к концу XIX века появился социальный слой, в котором любая пропаганда смуты была чрезвычайно успешной. Инженер Голгофский в докладе на торгово-промышленном съезде в Нижнем Новгороде с точностью художника этот слой обрисовал: «Проезжая по любой нашей железной дороге и окидывая взглядом публику на станциях, на многих из этих последних невольно обращает на себя ваше внимание группа людей, выделяющихся из обычной станционной публики и носящих на себе ка- кой-то особый отпечаток. Это — люди, одетые на свой особый лад: брюки по-европейски, рубашки цветные навыпуск, поверх рубашки жилетка и неизменный пиджак, на голове — суконная фуражка; затем — это люди по большей части тощие, со слаборазвитой грудью, с бескровным цветом лица, с нервно бегающими глазами, с беспечно ироническим на все взглядом и манерами людей, которым море по колено и нраву которых не препятствуй… Незнакомый с окрестностью места и не зная его этнографии, вы безошибочно заключите, что где-нибудь вблизи есть фабрика…»[12].

Буквально за последние двадцать-тридцать лет XIX века в России сформировался новый слой общества, совершенно особый, какого раньше не бывало, — тот, что социал-демократы точно и метко прозвали рабочим классом. По официальным данным (которые несколько меньше неофициальных, ибо «черный рынок» труда существовал и тогда), в 1886 г. рабочих в России было 837 тысяч, в 1893 г. — около 1200 тысяч и в 1902 г. — 1700 тысяч человек. Вроде бы не так много — ведь население страны тогда составляло 125 миллионов. Однако новый класс с самого начала вступил с породившим его обществом в отношения особые и своеобразные.

«В нашей промышленности преобладает патриархальный склад отношений между хозяином и работником. Эта патриархальность во многих случаях выражается заботами фабриканта о нуждах рабочих и служащих на его фабрике, в попечениях о сохранении ладу и согласия, в простоте и справедливости во взаимных отношениях. Когда в основе таких отношений лежит закон нравственности и христианского чувства, тогда не приходится прибегать к писаному закону…»

Из секретного циркуляра, разосланного фабричной инспекцией 5 декабря 1895 г.

Сейчас говорят, что рабочие до революции жили хорошо. Иной раз ссылаются и на Хрущева, который в 1930-е годы как-то в порыве откровенности сказал, что-де он, когда был слесарем, жил лучше, чем когда стал секретарем МК. Может статься, и так. Особенно учитывая, что в качестве секретаря МК он был на глазах у Политбюро, а тогдашнее Политбюро партийцам воли по части приобретательства не давало. Еще приводят в подтверждение данные о соотношении цен и зарплат, рассказывают о Путиловском заводе и Прохоровской мануфактуре, об отцах-фабрикантах и добром царе, который вводил рабочие законы. Да, все это было. Иные рабочие и детей в гимназиях учили, тот же друг Сталина Аллилуев, например, — зарплата позволяла. Но судить об уровне жизни российского рабочего по положению тончайшего слоя квалифицированной «рабочей аристократии» — все равно что судить о жизни СССР 1970-х по коммунистическому городу Москве. Отъедешь от Москвы всего ничего, хотя бы до Рязани — а там уже колбасы нет.

Были и «отцы-фабриканты», один на сотню или же на тысячу — Николай Иванович Путилов еще в 70-е годы XIX века с мастерами здоровался за руку, открыл для рабочих школу, училище, больницу, библиотеку. Да, был Путилов и был Прохоров, но был и Хлудов — о нем и его «отеческом попечении» мы еще расскажем. Но если о 999-ти прочих умолчать, а о Путилове рассказать, то будет доподлинно «золотой век».

Итак, в чем конкретно выражалась забота хозяина о нуждах рабочих в то время, когда рос Иосиф Джугашвили, то есть, в 80-х — начале 90-х годов XIX века? У нас нет данных собственно по Тифлису, но есть данные по другим регионам России, и едва ли в Царстве Польском или в Московской области было хуже, чем в Закавказье, скорее наоборот, ибо на более отсталых окраинах произвол всегда беспредельнее, а эксплуатация беспощаднее, чем в более цивилизованных районах. Приводятся эти данные в книге К. А. Пажитнова «Положение рабочего класса в России», фундаментальном труде, который, в свою очередь, содержит анализ многочисленных отчетов фабричных инспекторов и прочих исследователей и проверяющих.

На заводе…

С чего бы начать? Одной из главных приманок большевиков был лозунг восьмичасового рабочего дня. Каким же он был за тридцать лет до 1917 года? Большая часть относительно крупных фабрик и заводов работала круглосуточно — в самом деле, не для того хозяин дорогие машины покупал, чтобы они по ночам стояли. Естественно, так работали металлурги с их непрерывным циклом, а кроме того, практически все прядильные и ткацкие производства, заводы сахарные, лесопильные, стеклянные, бумажные, пищевые и пр.

На фабриках и заводах с посменной работой естественным и самым распространенным был 12-часовой рабочий день. Иногда этот рабочий день был непрерывным — это удобно для рабочего, но не для фабриканта, потому что к концу смены рабочий уставал, вырабатывал меньше и был менее внимателен, а значит, и продукт шел хуже. Поэтому часто день делился на две смены по 6 часов каждая (то есть, шесть часов работы, шесть отдыха, и снова шесть работы). Товар при этом шел лучше, правда, рабочий при таком режиме «изнашивался» быстрее — но кого это, собственно, волновало! Эти изотрутся — наберем новых, только и всего!

Но и это еще не самый худший вариант. А вот какой порядок был заведен на суконных фабриках. Дневная смена работала 14 часов — с 4.30 утра до 8 вечера, с двумя перерывами: с 8 до 8.30 утра и с 12.30 до 1.30 дня. А ночная смена длилась «всего» 10 часов, но зато с какими извращениями! Во время двух перерывов, положенных для рабочих дневной смены, те, что были в ночную смену, должны были просыпаться и становиться к машинам. То есть они работали с 8 вечера до 4.30 утра, и, кроме того, с 8 до 8.30 утра и с 12.30 до 1.30 дня. А когда же спать? А вот как хочешь, так и высыпайся!

Но 12-часовой рабочий день был, так сказать, базовым вариантом, на достаточно крупных предприятиях, с использованием машин. А на более мелких кустарных заводишках, где не было посменной работы, хозяева эксплуатировали рабочих кто во что горазд. Так, по данным исследователя Янжула, изучавшего Московскую губернию, на 55 из обследованных фабрик рабочий день был 12 часов, на 48 — от 12 до 13 часов, на 34 — от 13 до 14 часов, на 9 — от 14 до 15 часов, на двух — 15, 5 часов и на трех — 18 часов. Как можно работать 18 часов?

«Выше 16 и до 18 часов в сутки (а иногда, хотя трудно поверить, и выше) работа продолжается постоянно на рогожных фабриках и периодически — на ситцевых… а нередко достигает одинаковой высоты рабочее время при сдельной работе на некоторых фарфоровых фабриках.

Из Казанского округа сообщается, что до применения закона 1 июня 1881 г. работа малолетних (до 14 лет! — Е. П.) продолжалась на некоторых льнопрядильных, льноткацких фабриках и кожевенных заводах 13,5 часов, на суконных фабриках — 14–15 часов, в сапожных и шапочных мастерских, а также маслобойнях — 14 часов…

Рогожники г. Рославля, например, встают в час полуночи и работают до 6 часов утра. Затем дается полчаса на завтрак, и работа продолжается до 12 часов. После получасового перерыва для обеда работа возобновляется до 11 часов ночи. А между тем почти половина работающих в рогожных заведениях — малолетние, из коих весьма многие не достигают 10 лет»[13]. А специально для сторонников теории «дикой России» могу сослаться на рассказ Джека Лондона «Отступник», где подробно описана судьба американского мальчика, который с семи лет работал на текстильной фабрике — правда, не по 18 часов, но, учитывая то, что работа была посменной, уж не меньше двенадцати. Это тот капитализм, в который так мечтают вернуться наши господа либералы.

Предприятий, где продолжительность рабочего дня была более 12 часов, насчитывалось в 1880-е годы около 20 %. (Напоминаем, что именно в конце 80-х годов Иосиф начал свою трудовую биографию на небольшой обувной фабрике Адельханова.) И это еще не все. Даже при таком рабочем дне фабриканты практиковали сверхурочные по «производственной необходимости». Так, то время, который рабочий тратил на уборку рабочего места, на чистку и обслуживание машин, в рабочий день не входило и не оплачивалось. А иной раз хозяин воровал у работников время по мелочам — на нескольких прядильных фабриках были обнаружены особые часы, которые в течение недели отставали ровно на час, так что продолжительность трудовой недели получалась на час больше. Рабочие своих часов не имели, и даже если знали о таких фокусах хозяев, то что они могли сделать? Не нравится — пожалуйте за ворота!

В среднем по всем обследованным производствам продолжительность рабочей недели составляла 74 часа (тогда как в Англии и Америке в то время она была 60 часов). Никакого законодательного регулирования продолжительности рабочего дня не существовало — все зависело от того, насколько жажда наживы хозяина перевешивала его совесть.