Григорий VII. Его жизнь и общественная деятельность - А. Вязигин

Стало быть, деятельность Гильдебранда и теперь уже принесла блестящие плоды: за последние годы, без особенной растраты сил, без мировой борьбы папство упрочило и свое нравственное положение, и материальную мощь, заключавшуюся в значительном числе преданных делу папства владетелей. Оставалось идти далее, подняться еще выше, не только освободить церковь от влияния светской власти, но и утвердить “царство Бога на земле”, поставив папство во главе всех сил мира.

Глава III. Решительный шаг

Разрыв с прежними друзьями. – Трудное положение. – Выход из него. – Смерть Александрии. – Удача замысла. – Новые осложнения. – Полное торжество и общее признание

Нетрудно предвидеть, что Гильдебранд, до сих пор имевший на своей стороне многих духовных и светских властителей, искусно использовавший дух времени и жгучую потребность в церковных преобразованиях, для достижения своей конечной цели должен был выдержать упорную и непримиримую борьбу. С этого времени уже в рядах сторонников реформы обнаруживается разделение. Одни, и притом большинство, полагали, что цель почти достигнута: окончательное искоренение симонии и брачной жизни духовенства – лишь вопрос времени; папство стало на подобающую нравственную высоту; права светской власти на замещение апостольского трона значительно урезаны и приведены в согласие с соборными постановлениями. Дальше идти было незачем, да и некуда: равновесие между папством и императорством являлось основным началом средневековой жизни, изменять которое не было ни малейшей необходимости, так как император был исконным защитником и покровителем церкви.

Во главе этой партии стояли известный Петр Дамиани и Дезидерий, аббат монтекассинский, человек мягкий, кроткий и глубоко ученый. Другие, составлявшие меньшинство и имевшие вождем Гильдебранда, думали, как известно, поставить папство бесконечно выше императорства. Это коренное различие в руководящих взглядах обнаруживалось в борьбе за преобладающее влияние на слабого Александра II, в порицании одними действий других, причем Гильдебранд всегда был сторонником крутых мер. Так, один аббат приказал выколоть глаза трем приорам своего монастыря, а одному отрезать язык за попытку восстать против его власти. Дезидерий, которому был поручен папой разбор дела, низложил жестокого и самоуправного аббата. Гильдебранд же взял его под свое покровительство и назначил епископом. Дамиани выступил тогда с требованием соразмерности наказаний с виной и осуждением произвольного поступка Гильдебранда. Заодно Дамиани напал и на злоупотребление отлучением, к которому любил прибегать архидиакон, произнося его над целыми городами и странами, главным образом норманнами и ломбардами, на пристрастие к военному делу, столь несовместимому с монашескими обетами, на вооруженное отстаивание прав св. Петра, упрекал архидиакона в гордости и высокомерии. Еще более резкое столкновение произошло по делу Флорентийского епископа. Он был заподозрен в симонии монахами, которые и стали доказывать, что все таинства, им совершенные, недействительны, а общение с ним – величайший грех. Основываясь на таком умозаключении, монахи всячески мешали епископу в отправлении его обязанностей. Многие умирали, благодаря им, без покаяния; дети оставались некрещеными; простое сожительство заменило брачные узы. Дамиани, прибыв во Флоренцию, стал доказывать, что вследствие одного подозрения нельзя лишать верующих единения с Богом. Тогда монахи вооружили против обличителя своих приверженцев и принудили его оставить город. Дамиани обратился к перу и написал послание горожанам, где увещевал их избегать насилий. Средство подействовало: смута была прекращена решением спорящих подвергнуть дело разбирательству папы. Тут сторону монахов принял Гильдебранд и потребовал Божьего суда, который окончился неблагоприятно для епископа. Не довольствуясь этим успехом, архидиакон напал на учение Дамиани, утверждавшего, что таинства не зависят от достоинств лиц, их совершающих, и требовал беспощадной строгости для низложения женатых священников и симонистов. Толпы бродячих монахов спешили приложить к делу эти крайние взгляды, не брезгуя открытым грабежом и насилиями. Такое спасение не находило сочувствия в среде спасаемых. Некоторые священники занимали точку зрения Дамиани. Тогда монахи, с ведома и одобрения Гильдебранда, подкидывали в их жилища различные принадлежности женской одежды, затем врывались туда, обвиняли в незаконных связях, убивали, скопили и изгоняли из городов. Наиболее часто прибегали к таким уловкам патары. Под влиянием Гильдебранда Александр поощрял поведение патаров и в окружном к ним послании прямо приказывал “изрубленными трупами завалить дверь симоновой продажности и прелюбодейства клириков”. Когда же, после смерти престарелого миланского архиепископа, вождь патаров Эрлембальд, получивший знамя св. Петра для освящения совершаемых им насилий, обратился за советом в Рим, Гильдебранд щедрой раздачей денег побудил избрать некоего Атто; король же Генрих утвердил назначенного покойным архиепископом Готфрида. Сторонники обоих архиепископов превратили Милан и Ломбардию в арену кровавой борьбы, жгли, грабили имущество противников, избивали их, не щадя ни пола, ни возраста. Гильдебранд потворствовал этим волнениям и содействовал им всем своим влиянием. Он даже косвенно нападал и на Генриха, отлучив его советников за симонию, в сущности, за противодействие в миланских делах.

Александр II, подстрекаемый умеренными папистами, не раз оказывал противодействие намерениям Гильдебранда, когда исполнение их грозило вызвать гражданскую смуту или разрыв с императорством. Встречая такое противодействие, Гильдебранд разрывал связи с прежними друзьями и поступал еще круче: нередко он по одному подозрению бросал в тюрьмы людей невинных, легко прощал людей, запятнанных преступлениями, приближал их к себе и употреблял как орудие.

Несправедливо обвиненный в симонии, Дамиани умер от изнурения, вызванного подвижнической, высоконравственной жизнью и непомерными трудами для мирного и постепенного проведения преобразований. Александр ненамного пережил престарелого кардинала: 21 апреля 1073 года не стало и его. Злые языки праздных болтунов и людей злонамеренных толковали, будто он был отравлен Гильдебрандом, который хотел устранить даже тень своей зависимости от кого бы то ни было. Но обвинение это до такой степени нелепо, что наиболее трезвые из врагов Гильдебранда никогда не придавали ему значения, прямо называя подобные измышления наглой ложью. Тем не менее справедливость требует признать, что Гильдебранд предвидел смерть болезненного Александра и заранее принял меры для удержания за собой решающего голоса в ходе событий.