Повеса с ледяным сердцем - Маргерит Кэй

— Он таковым и остался, — рискнула высказаться Генриетта, с трудом натягивая свежевыглаженное коричневое платье.

Миссис Питерс поджала губы.

— У него уж точно нет отбоя от поклонниц, — чопорно заметила она. — Такой мужчина, как лорд Пентленд, с такой внешностью и родословной, уж не говоря о богатстве, как у Крёза[3], будет всегда привлекать взгляды леди, однако хозяин, мисс… дело в том… — Экономка оглянулась через плечо, будто опасаясь, что Рейф может неожиданно войти в спальню. — Дело в том, что он из тех, кто легко влюбляется и легко бросает, как поговаривает мой Альберт, хотя, должна сказать, любви тут мало, а расставание происходит без сожаления. Не знаю, почему я вам это рассказываю, хотя вы такая приятная юная леди, и не пристало бы… Но он не развратник, надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.

Генриетта делала вид, что понимает, хотя, по правде говоря, совсем не была уверена, понятна ли ей разница между повесой и развратником. Ее мама уж точно не видела между ними различий. Генриетта пыталась сформулировать вопрос, который побудил бы миссис Питерс просветить ее. Тогда не придется выказывать свое невежество. Но тут экономка громко вздохнула и заскрежетала зубами.

— Имейте в виду, он не всегда был таким. Во всем виновата его жена.

— Он женат! — У Генриетты челюсть отвисла. — Я не знала. — Зачем ей знать? Вопреки мнению его светлости, Генриетта не очень любила сплетничать. Она даже не слушала сплетен. Вот почему ей было обидно выслушивать обвинения Рейфа Сент-Олбена. В действительности Генриетта лишь недавно прослышала о его репутации, тогда ее насторожило случайное замечание хозяйки. Но если граф женат, то его поведение еще хуже. Генриетта почему-то чувствовала себя преданной, будто он соврал ей, хотя все это не имело к ней никакого отношения. — Я никогда не слышала, чтобы кто-то упоминал о его супруге.

— Это потому, что она умерла, — спокойно ответила миссис Питерс. — Пять лет назад.

— Значит, граф вдовец! — Он совсем не был похож на вдовца. — Что случилось? Как она умерла? Когда они поженились? Он… они… женились по любви? Он очень страдал? — Вопросы один за другим слетели с ее уст. Лишь удивление на лице миссис Питерс остановило ее. — Меня просто снедает любопытство, — неуклюже оправдывалась Генриетта.

Миссис Питерс настороженно смотрела на нее.

— Ее звали леди Джулия. Я уже и так много сказала, хозяин не любит, когда его обсуждают. Но если вы готовы отправиться в путь, я покажу вам ее портрет, когда будем выходить. Если вам угодно.

Портрет висел в главном вестибюле. Стройная леди Джулия задумчиво глядела вдаль, грациозно сидя на деревенских качелях, украшенных розами.

— Портрет был написан в том году, когда она умерла, — пояснила миссис Питерс.

— Она… она была… очень красивой, — грустно сказала Генриетта.

— О, она была прелестна, — заметила миссис Питерс, — хотя судят не по внешности, а по поступкам.

— Что вы хотите сказать?

Миссис Питерс почувствовала себя неловко.

— Ничего. Это было давно.

— Сколько лет они были женаты?

— Шесть лет. Рейф был еще мальчиком, ему и двадцати не было, когда их поженили. Она была на несколько лет старше его. В таком возрасте это существенная разница, — ответила миссис Питерс.

— Как это так?

Миссис Питерс покачала головой:

— Сейчас это уже не имеет значения. Как говорит Альберт, сделанного не воротишь. Мисс, экипаж, наверное, уже ждет вас.

Генриетта последний раз взглянула на совершенные черты лица элегантной женщины, запечатленной на портрете. Нет смысла отрицать, что графиня Пентленд красива, но в ее глазах заметен холодный расчет, Генриетте это не понравилось. Блестящее совершенство внешности напоминало отшлифованный гранит. По какой-то нелепой причине ей пришлась не по душе мысль, что Рейф Сент-Олбен мог любить такую. Простившись с экономкой, Генриетта спустилась к ожидавшему ее экипажу, не смогла удержаться и оглянулась — а вдруг граф передумал и решил сам попрощаться с ней. Но он так и не появился.

Посреди двора красовался огромный фонтан в виде четырех дельфинов, поддерживавших статую Нептуна. Скорее всего, он создан по образцу Тритона, фонтана Бернини[4] в Риме. Широкие ступени за фонтаном вели к безупречным цветочным клумбам и газонам, уходящим вдаль. Как и дом, который она только что покинула, территория имения красноречиво свидетельствовала об элегантности, вкусе и богатстве.

Трудно придумать более резкий контраст с домом, где она родилась. Ветхое родное жилище имело запущенный вид, пропахло сыростью, в нем гуляли сквозняки. В этом были виноваты недостаток средств и другие, более неотложные потребности. Любой излишек денег родители пускали на благие цели. Генриетту охватила непонятная тоска по дому. Хотя родители безнадежно непрактичны, они всегда руководствовались добрыми намерениями. Для них на первом месте другие люди, несмотря на то что те порой оказывались неблагодарными. Даже собственный ребенок не был для них столь значимым. Однако Генриетта ни разу не усомнилась в том, что родители ее любят. Она скучала по ним.

Она вообще не роптала на свою судьбу.

Генриетта расправила плечи и уселась в ожидавший экипаж, на дверях которого красовался герб, мысленно прокручивая предстоящий не самый приятный разговор с хозяйкой.

Рейф следил за ее отъездом из окна спальни. Бедная Генриетта Маркхэм, вряд ли Хелен Ипсвич поблагодарит ее за попытку задержать вора-взломщика… если таковая вообще имела место. Странно, граф чувствовал себя неуютно из-за того, что позволил Генриетте вернуться одной, точно ягненку на заклание. Но он не пастырь и не обязан отвечать за спасение невинных душ из когтей Хелен Ипсвич.

Когда карета двинулась по подъездной дорожке, Рейф отошел от окна, стащил сапоги и фрак, надел халат. Сидя у камина с рюмкой бренди, он ощутил неуловимый аромат Генриетты, сохранившийся в шелке. На рукаве халата повис длинный каштановый волос.

Да, она приятно развлекла его. Неожиданно для себя граф почувствовал, что она ему желанна. Этот рот. Эти восхитительные изгибы. Но Генриетта уже уехала. Сегодня, но позже, он тоже уедет. Вернется в Лондон.

Рейф отхлебнул глоток бренди. Две недели назад ему стукнуло тридцать. Прошло уже двенадцать лет с тех пор, как он унаследовал титул графа, и почти пять лет, как он овдовел. Прошло достаточно времени, пора снова брать бразды правления жизнью в свои руки, как все время надоедливо советовала бабушка, вдовствующая графиня. В некотором смысле она права, но, с другой стороны, понятия не имела, сколь неосуществимы ее увещевания. Глубокие душевные раны тому препятствием. У него не было ни малейшего желания наносить новые увечья своей израненной душе.