Живые. История спасшихся в Андах - Пирс Пол Рид

кто еще хоть что-то соображал в наступившем чудовищном хаосе, понимали, что сейчас врежутся в скалы, но вместо этого получали удары пластиковыми и металлическими частями кресел. Люди стремились как можно скорее отстегнуть ремни безопасности и выбраться в проход. Сделать это удалось только Густаво Сербино. Он стоял, крепко упершись ногами в пол и руками в потолок, и громко кричал: «Господи Иисусе, Господи Иисусе, спаси нас! Спаси нас!»

Когда самолет ударился крылом о скалу, Карлитос Паэс стал вслух молиться Пресвятой Деве. Как только он произнес: «Аминь!» — искореженный фюзеляж наконец прекратил движение. В салоне, превратившемся в жуткое месиво из тел, багажа и кресел, ненадолго воцарилась тишина. Затем зазвучали молитвы, послышались стоны и крики о помощи.

Когда «Фэйрчайлд» рухнул в долину, Канесса сжался в комок, готовясь к неминуемой гибели. Он не молился, а подсчитывал в уме скорость фюзеляжа и силу предстоящего удара о каменную преграду, но вдруг с изумлением понял, что самолет недвижим.

Канесса крикнул: «Всё, он остановился!» — повернулся к сидевшему рядом юноше и спросил, жив ли он. Парень, пребывавший в шоке, испуганно кивнул в ответ. Тогда Канесса вызволил из сломанного кресла своего друга Даниэля Маспонса, и оба начали помогать остальным, полагая, что только им двоим удалось избежать серьезных ранений, так как отовсюду доносились громкие стенания. Скоро в проход самостоятельно выбрались еще двое — Густаво Сербино и Марсело Перес. Марсело, с разбитым лицом и раной в боку, как истинный капитан команды, немедленно принялся освобождать пассажиров из-под горы обломков, а Канесса и Сербино начали оказывать раненым первую помощь.

Несколько ребят ощутили запах топлива. Опасаясь взрыва, они поспешно выпрыгнули в образовавшуюся на месте хвоста самолета дыру, и тут же по пояс увязли в снегу. Бобби Франсуа взгромоздился на большой чемодан и закурил.

— Нам крышка, — сказал он, обращаясь к выбравшемуся вслед за ним на снег Карлитосу Паэсу.

Их окружал безмолвный снежный простор. Самолет лежал посреди наклонной долины, с трех сторон обрамленной огромными серыми скалами. Внизу, в дальнем ее конце, тоже виднелись горы, частично скрытые свинцовыми тучами. На некоторых юношах были легкие рубашки, на ком-то — спортивные куртки и пиджаки. Такая одежда, безусловно, была совершенно неуместна при царившем здесь холоде, к тому же большая часть чемоданов с теплыми вещами пропала.

Выжившие начали пристально всматриваться в гребень долины, надеясь разглядеть потерянный багаж, и увидели человека, с трудом спускавшегося по склону. Признав в нем Карлоса Валету, ребята стали кричать ему и показывать жестами, чтобы он шел в их сторону, но Валета, похоже, никого не слышал и не видел. С каждым шагом он погружался в снег, увязая по пояс. Склон оказался довольно крутым, и только благодаря этому юноше удавалось хоть как-то продвигаться вперед. Парни увидели, что он удаляется от самолета, и закричали, изо всех сил напрягая легкие. Паэс и Шторм рискнули пойти навстречу Валете, но передвигаться по глубокому снегу было неимоверно тяжело, тем более в гору. Они в отчаянии наблюдали за товарищем, уходившим от них все дальше и дальше. Потом Карлос вроде бы услышал их крики и повернул в сторону «Фэйрчайлда», однако, сделав несколько неуверенных шагов, упал, как тряпичная кукла, покатился по склону и исчез из виду.

В салоне группа энтузиастов разбирала завалы из кресел, под которыми оставалось очень много раненых. В разреженном горном воздухе на это требовалось вдвое больше усилий, чем в обычных условиях, а многие из тех, кто отделался ссадинами и ушибами, еще не оправились от потрясения.

Но извлеченным из-под кресел пассажирам никто не мог оказать квалифицированную медицинскую помощь. Профессиональных знаний и умений двух начинающих докторов — Канессы и Сербино (третий студент-медик, Диего Шторм, еще находился в состоянии шока) — было явно недостаточно. Сербино окончил только первый курс медицинской школы, наполовину состоявший из обязательных занятий по психологии и социологии. Канесса отучился два года, но за это время успел освоить лишь четвертую часть учебной программы. Вместе с тем оба понимали, что медицинское образование, пусть и далеко не полное, в сложившихся обстоятельствах возлагало на них особую ответственность.

Канесса склонился над изувеченным телом женщины, которую даже не сразу узнал. Ею оказалась Эухения Паррадо. Она была мертва. Рядом лежала ее дочь Сусана. Девушка выжила, но еще не пришла в себя. Кровь струилась из глубокой раны на лбу и заливала один глаз. Канесса вытер кровь, чтобы Сусана могла видеть, и осторожно уложил ее на пол между разломанными креслами.

Там же лежал тяжелораненый Абаль. Он получил открытую травму головы и сохранял сознание только огромным усилием воли. Когда Канесса опустился перед ним на колени, Абаль схватил его за руку и с трудом проговорил:

— Не бросай меня, старина, прошу тебя, не бросай!

Но Канесса не мог долго оставаться с ним: слишком много людей вокруг взывали о помощи. Он поручил Сербино присматривать за Абалем, а сам подошел к Паррадо. При падении самолета Нандо выбросило из кресла, и теперь он лежал в передней части салона. Все лицо было залито кровью; он не подавал признаков жизни. Канесса попробовал нащупать у него пульс и уловил слабое биение сердца. Паррадо еще жил, но дела его были совсем плохи: казалось, долго он не протянет. Канесса ничем не мог помочь товарищу, поэтому пошел осматривать других пострадавших.

Помимо Эухении Паррадо погибли еще двое пассажиров — семья Никола. Обоих вышвырнуло из кресел в багажный отсек.

Юноши пока не стали переносить их тела и продолжили помогать выжившим. Раны перевязали снятыми с подголовников кресел салфетками, но для большинства пострадавших они были совершенно бесполезны. У Рафаэля Эчаваррена часть икроножной мышцы вывернуло наизнанку и намотало на голень. Кость полностью обнажилась. Сербино осторожно взял окровавленную мышцу, раскрутил, уложил на место и перевязал искалеченную ногу белой рубашкой.

Другой юноша, Энрике Платеро, подошел к Сербино и кивком показал на свой живот, из которого торчала стальная трубка. Сербино похолодел от ужаса, но быстро взял себя в руки, вспомнив, что ему рассказывали на занятиях по медицинской психологии: своим поведением доктор должен вселять уверенность в пациента. Он посмотрел Платеро в глаза и, пытаясь не выдать голосом охватившее его волнение, сказал:

— У тебя, Энрике, вроде все в порядке.

— Ты так думаешь? — спросил тот недоверчиво. — А все-таки как быть с этим? — Он смотрел на стальную трубку.

— Насчет этого не переживай, — ответил Сербино. — Ты малый крепкий, так что лучше помоги мне с сиденьями.

Больной вроде бы удовлетворился ответом доктора и повернулся, чтобы идти к креслам. В то же