Повесть и рассказы из сборника «Современная эротическая проза»" - Лев Куклин

— Ровесница Октября. Вдова.

А после гуляний самую чуточку поддавший дед, большим пальцем то и дело поправляя усы, с тяжким вздохом говаривал бабке:

— Дуняха-то… Взамуж не больно навостришься, когда вокруг свободных девок навалом…

…Летом я, как всегда, спал на сеновале, на старом тулупе, пахнущем вкусно и по-домашнему уютно. Я бы даже сказал: сытно. Где-то далеко, вёрст за пять, огромными гулкими шарами раскатывался гром, и от его незлобивого ворчания на хранящем медовый запашок сене, да под надежной тесовой крышей снились спокойные цветные сны…

Сквозь полусонную дрёму я уловил тяжёлое поскрипывание ступеней приставной лестницы. Потом чья-то рука осторожно нащупала ною голую ногу под одеялом.

— Лёнечка, не боись. Это я, тётя Дуся. Можно, я у тебя полежу, а то в доме-то невтерпёж душно…

И она, не дожидаясь моего ответа, ловко откинула толстое одеяло, собственноручно простёганое бабушкой, и скользнула под него, прижавшись ко мне всем своим жарким телом.

Я лежал на правом боку и спиной ощущал, как её грудь тяжело и мягко давит мне на спину; между лопатками становилось тепло и влажно; от тёти Дуси едва ощутимо попахивало яблочным самогоном и укропом, — видимо, совсем недавно закусывала бражку свежепросольными огурцами. Полуобняв меня левой рукой, она вытянула мою маечку из трусов и стала лёгкими касаниями гладить меня по животу.

— Лёнечка… ты это… — в её голосе появились некие вибрирующие интонации, — не хочешь со мной… немного побаловаться, а? Да ты не боись, не боись, — я тебе вреда не окажу, — необидно хохотнула она. — Ты, небось, ещё этим самым… не занимался, а? Не пробовал на скус?

Её рука осторожно, но настойчиво и целеустремлённо оттянула слабую резинку моих трусов и призывно взялась за мой ничего подобного не ожидавший вялый отросток…

— Ишь ты… — с ноткой едва заметного самодовольства шепнула она, — подымается. Да ты выпусть его наружу, дай-кось я тебе подмогну, — и она деловито стянула с меня последнее прикрытие. Затем, чуть приподнявшись, быстрым неуловимым движением стащила с себя платье, и я с тихим ужасом осознал, что под ним на ней больше ничегошеньки нет! Она поворотила меня на спину, и её могучая богатырская грудь, налитая невостребованной женской силой, буквально затопила моё лицо.

— Лё-неч-ка-а, род-нень-ко-ой… — выдохнула она. — Ты поцелуй мне сосок-то, да крепче, крепче.

Потрясённый этим неистовым напором горячей женской плоти, я не предпринял никаких попыток к сопротивлению и сдался её жадным умелым рукам. С тайным и стыдным замиранием глубоко внутри моего напрягшегося мальчишеского тела я против своей воли откликался на ее прикосновения…

— Надо же… Это ж надо… — её рука, словно бы морковку в горсти ласково и крепко сжала мой затвердевший стебель, — тут у меня между ног чешется, низок горит, а вот он, — готовый мужичок, можно сказать, даром валяется!

И не отпуская моего восставшего достоинства, она другой рукой чуть подтянула меня на себя, на свой мягкий, обширный, как полевой аэродром, живот, её бёдра пошли враспах, и я почувствовал, как мой не слишком-то выдающийся инструмент податливо втискивается, втягивается в нечто тёплое, тугое и влажное…

Тётя Дуся стиснула меня обеими ногами и стала ритмично поднимать и опускать своё обширное тело, и я вместе с нею качался в этом сладком ритме, словно бы плыл ночью на плоту; но вот этот ритм стал быстрее, меня подымало нарастающей волной всё выше, она начала постанывать и приговаривать:

— Ой, Ленчик, ещё! Ещё, ещё давай! Да глыбже, глыбже… О-о— ох!

И вдруг она, до боли сжимая меня ногами, почти замерла, сделала три медленных качка, всякий раз выдыхая: «А-а, а-а, а-а-а!» — и замерла, словно бы из неё выпустили воздух.

— Погодь… — хрипло выдохнула она мне в ухо. — Полежи. Не вынимай.

Потом, всё ещё тяжело и с присвистом дыша, она села, продолжая сжимать меня бёдрами и, притиснув к груди, с нескрываемым любопытством спросила:

— Ну, а ты как? Понравилось тебе… это самое… со мной баловаться? Ещё хочешь? — и она тряхнула грудью.

И я, ошеломлённый и опустошённый, конечно, ответил еле слышно, что — да, мол, хочу…

— Ишь ты… — она поцеловала меня в щёку. — И впрямь, маленькое дерево в сучок растёт! Ну, как тут не воспользовать?! Ну, я пойду, — не шибко последовательно, но вполне деловито сказала она, судя по лёгкому шуршанию в полной темноте натягивая на себя платье — А то, может, Петька меня уже обыскался… Да ты долго не горюй, — выпалила она и на этот раз легко и прощально снова чмокнула куда-то в ухо. — Я… это… буду тебя навещать.

И ускользнула.

СТАРШАЯ СЕСТРА

Мы с Танюрой знали, что у Наины имеется сестра, старше её на два года и, стало быть, в отличие от нас она должна была учиться уже в десятом классе. Но по каким-то причинам она пропустила целый год.

И она никак не попадала в поле нашего внимания, потому что после окончания семилетки жила в самом Архангельске, обихаживая немощную бабушку — мать ее убитого на фронте отца. Но бабка, долго болевшая, недавно померла, и Надежда, заколотив бабкин домок на окраине города, вернулась под родной кров к матери и сестре. Она сильно запоздала к началу учёбы и появилась в нашей школе уже после Нового года.

Девятый класс был весьма немногочисленным, всего-то два десятка учеников, и я, конечно, несколько раз видел «новенькую», но между нами ощущалась известная дистанция, и мы ни разу не сталкивались в школе лицом к лицу и не разговаривали. Она заметно выделялась и обличьем, и походкой, и манерой держаться, к тому же ещё была на год старше своих одноклассников. Но так уж случилось — по воле случая, судьбы или божеского предначертания, что именно Надежда вошла в нашу жизнь, и прежде всего — в мою — стремительно и неудержимо…

Поскольку под любым предлогом я частенько после уроков по-соседски забегал к Наинке, там-то я и натыкался иногда на взрослую — в моих глазах — Надежду.

Она совершенно, ну просто — ни капельки! — не походила на свою сестру. Так случается в семьях между родными братьями и сестрами, где вдруг взбрыкнут загадочные гены из глубины неведомых поколений.

Надежда была сильной и гибкой, как ветка краснотала, и — в отличие от Наины, тёмно-русой, со смуглым, словно бы постоянно загорелым лицом, а на выступающих скулах сквозь лёгкую смуглоту проступал румянец этакого ягодного, брусничного оттенка.

По-моему, из девиц подобного типа вырастают властолюбивые подруги пиратов и авантюристов, олимпийские чемпионки, комсомольские секретари и международные террористки: в её карих глазах, больших и чуть выпуклых, как у лошади, нет-нет да и вспыхивал опасный горячий огонёк…