Лицо - Александр Галин

Соловьёва. Чего ты мне это говоришь? Я пока тебя не била.

Дранков. Пока? Ты сказала пока?!

Брагин. Елена Анатольевна, Шура, там на плите горячая мамалыга стоит просит: отнесите меня к Елене Анатольевне.

Соловьёва. Не уговаривайте – меня уже здесь нет!

Обработав рану, отходит от Брагина. Убирает медикаменты в сумку.

Дранков (Ольге). Не помню, как вас… Дашенька… вам придётся за это отвечать.

Ольга. Оставьте меня в покое!

Дранков. Я врач, и в покое я вас не оставлю. Я отправлю вас в тюрьму.

Брагин. Шура, всё нормально, я её муж! Муж – она жена.

Дранков. И что? Значит, мужа можно уродовать? Вы с ума, что ли, все сошли?! Арнольд, мне тут сказали, что вы живёте не в России?

Брагин. Я иногда ночую в Румынии.

Дранков. Немедленно обратитесь в посольство Румынии, пусть румыны окажут вам помощь по дипломатическим каналам. Я не думаю, что в Румынии женщина позволяет себе так увечить мужчину.

Брагин. Знакомься, Оля, это мои друзья.

Ольга. Такие же друзья у тебя, как и ты!

Брагин. Это ты зря. Они большие, уважаемые люди.

Дранков (Ольге). Я, милочка, сейчас пишу книгу, называется «О сексе, и не только». Я там обязательно опишу ваш тип, по аналогии с героем румынского эпоса. И назову этот тип «дракулой». Если бы я был стоматологом, я бы попросил вас пошире открыть рот, чтобы зафиксировать клыки. Книгу я вам подарю.

Ольга. Я такие книги не читаю.

Дранков. Напрасно. Книжка может вам помочь.

Ольга. Что от меня хочет этот ненормальный старик?

Дранков. Я – старик. Но кто меня стариком сделал? Вы, женщины! В библейские времена мужчины жили минимум по пятьсот лет и в триста – производили потомство, но вы женщины сократили нашу жизнь, сжали её до предела. Я ещё молодой человек по библейским стандартам, ребёнок!

Соловьёва. Шура, закругляйся.

Ольга. Шура?

Дранков. Да! Шура меня зовут!

Ольга. Вы в детство впали, Шура, чтобы прожить триста лет? Вам и пятьсот мало будет.

Дранков (Соловьёвой). Нет, ты это слышала?! (Распаляясь.) Я сейчас не помню, у нас в государстве ещё есть возможность инициативы снизу?

Соловьёва. Ты кого спрашиваешь?

Дранков. Вам, Елена Анатольевна, больше знакома инициатива сверху, вы же большая начальница! Арнольд, они нас придавили к земле! В нашей стране существует День согласия и примирения, надо заменить его на День развода, как Юрьев день. Мужья – это же крепостные! Пусть хотя бы раз в году перебегают от одной помещицы к другой, и не будет подобных побоищ. Надо как-то помочь мужчинам.

Соловьёва (Дранкову). Ты не старик, успокойся. Оля, я не хочу защищать этого человека, – он мне гражданский муж, и мы с ним только что расстались. Это происходит не в первый раз, он от меня, как минимум, раза три в день уходит, – так что сами понимаете. Но за этим «стариком» ещё девки бегают, его обижать не надо!

Ольга. Куда деться от вас! Куда-а!

Идёт к двери. Брагин не даёт ей уйти.

Брагин. Подожди, разговор не закончен. Сядь! (Усадил её.) Ты же сама хотела всё решить. Вот мы всё сейчас и решим. Надо будет – я исчезну… сдохну. Живи с кем хочешь, с Богом, с чёртом… Сама выбирай! Шура, простите её! Она хорошая, добрая… всегда весёлая была и матерком могла запустить – нормальная женщина. Хотя, действительно, с характером. Олька, она в прошлом начальник участка – вокруг одни мужики, оружейники… Шура, вы про палаты спрашивали. Есть ещё оружейная палата… Ижевск – не Иваново. В Иваново сидят ткачихи вышивают, а это – Ижевск! У нас с Ольгой, по ижевским меркам, разговор получился вполне интеллигентный. В Ижевске, если оружейник подгуляет, жена с базукой может выйти и голову ему снести.

Дранков. Не нахожу слов! Я лечил многих женщин, все считали, что причина их несчастий – мужья! Современные женщины уже воспринимают мужа как пищевую добавку, в лучшем случае как энергетический напиток – он должен быть всегда рядом, под рукой.

Соловьёва. А муж – это антидепрессант! Как у меня депрессия – Шура тут как тут, и такое завернёт что-нибудь – я про себя забываю. Он скучать мне не даёт. Оля, с твоим ведь тоже не соскучишься.

Ольга (Брагину). С этими людьми мне решать нечего.

Соловьёва. Ольга, послушай, что я тебе скажу. Не надо так, зачем такая агрессия? Я твоего мужа спасала, его убить должны были. И я боюсь, что он сейчас себя неправильно ведёт. Это Москва, тут через день стрельба. В общем, не хочу накаркать бед у, хоть я и ворона, он приезжает к те бе рискуя жизнью. Ты что, не понимаешь, что ему здесь нельзя быть рядом с тобой? А ты фарс какой-то устраиваешь! Да тебе теперь самой срочно надо ехать в Ларнаку – и ко мне на стол! И улетать вам обоим нужно отсюда первым же рейсом.

Ольга. Это вы, бесы, летаете – а я по земле хожу. (Встаёт.)

Соловьёва. А ну-ка в руки себя возьми! Этот человек твой муж! Он, конечно, скот, но они же не понимают что творят. Сядь, Ольга! Шура, и ты сядь! И утихни. Сядьте все! Слушайте, что я вам скажу. Без этих ваших эмоций, без цыганщины вашей! Современные люди! Не дикари же вы из табора! Включите, наконец, мозги! Шура, ты заткнись! Ольга, подожди!

Звонок её телефона.

Сейчас! Сидите! (По телефону.) Да… А что ты мне звонишь? У вас теперь другая начальница… И что? Освободится – доложишь ей.

Слушает.

Дранков (тихо). Да, Арнольд… Трудно нам, передвижникам, очень трудно.

Соловьёва (Дранкову). Молчи, я сказала.

Дранков. О живописи можно нам поговорить?

Соловьёва (в трубку). Ну что ещё? Кто это тебе сказал?

Отходит с телефоном.

Брагин. О живописи… Шура, мы с партнёром летали в Нью-Йорк. Он с женой, взял и я Ольгу. Все тогда искали, куда деньги прятать, американцы ещё не борзели, как сейчас, и партнёр решил было гнать туда. Конец девяностых – все ещё наивными были… А я этот город не очень люблю: постоянно надо задирать голову, как будто-то я гном… Шура, я налью вам?

Дранков. Налейте. Только так, чтобы моя мадам…

Брагин (наливает). Оля, выпьешь?

Ольга. Что тебе нужно от меня?

Брагин. Ты послушай. Помнишь, мы с тобой в музее там были? Я тебе не рассказывал…

Ольга. О чём ещё ты мне можешь рассказать?!

Дранков. Подождите, дорогая. Вам ведь сейчас предлагают примирение. Ну услышьте же человека. (Быстро выпил.) И потом это интересная, важная для всех россиян тема – живопись.

Брагин. Значит, мы с Ольгой пошли в Метрополитен музей…

Дранков. Какой там Тициан! Боже мой! Дашенька, вам нравится Тициан?

Ольга молчит.

Вы ведь, конечно, знакомы с картинами Тициана?

Брагин. Она знакома. Ольга у нас отвечала в семье за культуру, куда бы мы ни приезжали – обязательно музей.

Дранков. Лялька у меня такая же. Она с кубанских степей, восполняет отсутствие достойного воспитания. А я музейный человек с детства. Чем меня можно удивить после Эрмитажа?! В Метрополитен, кстати, чудесное кафе. Там, я помню, девушки сидят на полу и тоже рисуют, и так легонько карандашики покусывают. Ну мне этого и достаточно – остальное я уже дорисую сам… Там ещё продают винишко в мензурках. Такие чекушечки… Дашенька, а вы помните чекушки?

Брагин. Кто же их не помнит! Значит, гида нам русского заказали… Какой-то беглый искусствовед. Начал он нудеть в ухо. Я сказал, пойду покурю и вернусь… (Ольге.) Не помнишь?

Ольга молчит.

Пошёл на выход и по пути попадаю в какой-то зал, и там, среди полотен с голыми тётками, вижу портрет. Мужской. В овальной такой раме. И меня как к полу гвоздями прибило: откуда-то я этого мужика на портрете знаю! И не просто знаю, а он мне чем-то близок – вроде как портрет моего отца висит. Понимаете? Я этого человека тысячи раз видел и знаю! Я как бы хорошо к нему отношусь… люблю его… Смотрю на портрет, смотрю и спрашиваю себя: где же я его видел? Знаю, что точно в России…

Дранков. В Русском музее? В Третьяковке?

Брагин. Нет. Думаю: откуда я знаю это лицо?! Что за человек нарисован, что он значит в моей судьбе? И не только в моей! Шура, вы его тоже знаете. И не хуже меня.

Дранков. Кто?

Брагин. У вас есть сто долларов?

Дранков (растерян). Сто? (Оглянулся, тихо.) У меня в семье в смысле денег режим…