Мешок с шариками - Жозеф Жоффо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Третий мужчина в очереди, вон тот, в свитере с высоким горлом.
Морис подходит к нему и сразу переходит к сути:
– Мсье, у моего младшего брата нога болит… Мы ехали издалека, не пропустите ли вы нас…
Тип смотрит на нас, и на мгновение мне становится страшно, что он скажет «нет», потом он делает усталый жест, в котором смешиваются отзывчивость и покорность судьбе.
– Ладно, ребятки, минутой раньше, минутой позже, без разницы.
Морис благодарит его, и тут же подходит наша очередь.
– Два билета до Дакса в третьем классе.
Пока Морис рассчитывается, я забираю билеты. Забавно, но никто не обращает на нас внимания. Всем этим людям есть чем заняться и без двоих мальчишек, затерянных в огромной толпе; должно быть, они думают, что наши родители где-то тут.
Морис ведёт меня за собой и показывает на табло.
– Седьмой путь, – говорит он, – до отправления еще больше получаса, попробуем занять сидячие места.
В помещении вокзала клубится пар. Верхушки высоких железных колонн теряются в облаках испарений.
Вот и наш поезд. У Мориса вырывается ругательство. Есть отчего: вагоны набиты битком, люди стоят даже в проходах, в тамбурах. Нам нипочём не попасть внутрь. Сквозь открытые дверцы угадываются очертания чемоданов и сумок. Я вижу мужчину, который улёгся на полке для багажа, он с кем-то яростно переругивается.
– Пошли дальше.
Мы идём вдоль вагонов в надежде, что где-то в начале состава ещё остались свободные места, но забито абсолютно всё. Вдруг я подскакиваю: перед нами целых три пустых вагона! Ан нет, они отведены для немецких солдат. Эти пустующие сидения так и манят, но не будем искушать судьбу.
– Пошли вон туда.
Вагонная приступка расположена очень высоко. С трудом протискиваюсь между перегородкой и людьми, прижатыми к стеклу. Внутри спорят из-за забронированных мест, двое мужчин препираются, размахивая одинаковыми номерками и всё более повышая голос. Сидячие места искать бесполезно, их нет.
– Смотри, тут нормально будет.
Это небольшой закуток, одну из «стен» которого образует коричневый бок чьего-то большого фибрового чемодана с металлической ручкой. Тут мы сможем поставить свои сумки на пол и сесть сверху, уперевшись спиной в перегородку, которая отделяет купе от прохода.
Мы устаиваемся здесь бок о бок. Изучив содержимое своей сумки, я триумфально вытаскиваю оттуда свёрток. Внутри огромных размеров сэндвич с маслом и ветчиной – по тем временам настоящее чудо! Морис находит такой же у себя.
– Сядь так, чтобы не махать едой у всех перед носом, а то обзавидуются.
Я вгрызаюсь в сэндвич раз, второй, и мне начинает хотеться пить. Десять лет жизни отдал бы в эту минуту за стакан ледяного гренадина. Первый раз в жизни у меня при себе целое состояние, а я не могу даже гренадина купить. Состояние это, надо сказать, существенно уменьшилось после покупки билетов. Скоро от наших десяти тысяч франков останется всего ничего, а жить на эти деньги нужно будет ещё ого-го сколько времени. Но деньги можно заработать. Когда доберёмся до свободной Франции, придумаем, как прокормиться.
На пути напротив стоит другой состав, в нём почти никого нет – конечно, пригородная электричка; едва заметно, без рывка, она трогается. Но движется она по направлению к вокзалу, назад в Париж. Едва я открываю рот, чтобы поделиться этим удивительным открытием с братом, как осознаю свою ошибку: пустая электричка не движется, движемся мы.
Теперь всё, поехали. Встаю и прижимаюсь лбом к стеклу. Рельсы перекрещиваются, над нами проплывают какие-то переходы и металлические мосты. Мы ещё не набрали скорость, и в свете луны видно, как поблёскивает уголь вдоль путей. Линии каменных насыпей поднимаются и опускаются, словно волны.
Люди вокруг нас разговаривают. Сидящая на большом фибровом чемодане старушка смотрит на нас. Она кажется доброй и один в один напоминает бабушек, нарисованных в моей книге для чтения: такой же шиньон из седых волос, те же голубые глаза, кружевной воротничок, серые чулки.
– Далеко едете, мальчики?
Всё так же улыбаясь, она смотрит то на меня, то на Мориса.
– Вы без взрослых? У вас нет мамы и папы?
Я быстро осознаю, что отныне нам нужно остерегаться всех на свете, даже этой милой старушки, сошедшей со страниц школьной хрестоматии; нельзя ничего, абсолютно ничего ей рассказывать. Ответ Мориса едва можно разобрать из-за сэндвича:
– Есть, мы к ним и едем, им нездоровится. То есть это мама болеет.
Старушка опечалена, и я почти сержусь на Мориса за то, что он ей соврал, но он прав. Мы теперь обречены на то, чтобы говорить людям неправду. Мне вспоминается урок морального воспитания старого Булье: «человек должен всегда говорить правду», «лгунам никто не верит» и всё в этом духе. Чёртов трепач, сразу видно, что гестапо за ним никогда не гонялось.
– А как тебя зовут?
– Жозеф Мартен. А брата зовут Морис Мартен.
Она снова расплывается в улыбке и наклоняется к своей корзинке, которую прижимает к юбке.
– Что ж, Морис, могу поспорить, что тебе хочется пить после еды всухомятку.
В руке она держит бутылку лимонада. Морис оттаивает.
– Да, есть немножко, – говорит он.
Она внимательно смотрит на меня и улыбается.
– Уверена, что и ты хочешь пить…
– Да, мадам.
Кажется, что в её корзинке есть всё на свете: она только что вытащила оттуда целлулоидный стаканчик, обёрнутый в салфетку.
– Тогда мы сейчас попьём, но не очень много, так как нужно растянуть эту бутылку на всю поездку.
Лимонад вкусный, язык и нёбо пощипывает, я чувствую, как во рту взрываются мириады крохотных сладких пузырьков. Жидкость ритмично покачивается в стаканчике, слегка поднимаясь и опускаясь в такт движению поезда. Сейчас мы уже несёмся на всех парах. Я вижу своё отражение в оконном стекле, а за ним – однообразные сельские пейзажи, которые повторяются, как по кругу.
Старушка отпивает лимонаду последней, затем вытирает стаканчик салфеткой и прячет всё в недра своей корзинки. Морис закрыл глаза; его голова, прислоненная к двери купе, подрагивает в такт движению поезда. Из-за спины старушки доносится смех и обрывки песен, заглушаемые перестуком колёс. Мне спокойно в этом замкнутом пространстве. Можно ни о чём не тревожиться до самого Дакса, а там нас ждёт немецкий паспортный контроль, который надо как-то исхитриться пройти. Не буду об этом думать, не сейчас – сейчас нужно поспать, по крайней мере попытаться, чтобы быть завтра как можно бодрее.
Обернувшись, я вижу за стеклянной дверью купе восемь счастливчиков, которые едут
