Кольцо анаконды - Юрий Котляр

— Не троньте винтовку! Они знают, что это такое, — торопливо вмешался Флориндо.

Мы пошли вперед, а они за нами, повесив на плечи наши винтовки и держа луки наготове. Тех, кто не ходил под конвоем, могу заверить: ощущение не из приятных, даже если конвоиры вооружены только луками. Впрочем, надо отдать им справедливость, мачете нам оставили и не обыскивали, «вальтер» остался в кармане. Пройдя с километр, мы вступили в лес, который ничем не напоминал сельву. Деревья росли привольно, негусто, и почва под ногами была твердой. Сначала мы придерживались тропинки, еле заметной, но все же тропинки. Старший шел впереди, а двое конвоиров замыкали шествие. Примерно через час ходу ведущий свернул и дорога пошла на подъем. Несколько раз приходилось переходить стремительные неглубокие ручьи. Лес, сгущаясь, темнел, и совершенно неожиданно предстал заброшенный город. Но я не успел почти ничего разглядеть: нас втолкнули в эту каморку и снаружи лязгнул запор…

— Ну вот, Андриу. Как видите, я не обманывал. Вы довольны? — нарушил затянувшееся молчание Флориндо.

Он растянулся на спине и, положив под голову рюкзак, спокойно отдыхал.

— Не совсем. Мне кажется, нас могли бы встретить и повежливее. Тем более что вы приходите не впервые, вас уже знают. Даже как будто ждали?

— У каждого народа свой обычай. Его следует принимать как есть. И потом это ненадолго, — утешил он, не отвечая на вопрос.

Тени в углах каморки сгущались, наступал вечер. Флориндо вскочил.

— Идут!

Лязгнул запор, дверь открылась, и на пороге вырос человек. Повелительное движение руки — и мы вышли вслед за ним. Это был кто-то новый: высокий, широкоплечий и рыжебородый. Наши двое конвоиров были здесь, но держались поодаль. Один сидел, другой возился у костра, подбрасывая ветви. Рыжебородый обвел нас внимательным взором и, скупо улыбнувшись Флориндо, приветственно вскинул правую руку. Его жест смутно напомнил нечто виденное, но что именно, я не уловил и машинально ответил тем же. Он еще раз взглянул на Флориндо и снова, на этот раз надолго, остановил взор на мне. Его глаза, мельком скользнув по одежде, уперлизь в мое лицо. Не очень-то приятно стоять, когда тебя бесцеремонно разглядывают, словно музейный экспонат. Я вызывающе подбоченился и ответил тем же.

У него были мягкие черты лица и несколько вздернутый нос. Крупный рот скрадывала борода. Широкий лоб покрывала сеть морщин. На вид ему казалось лет пятьдесят. Одежда из темной, видимо бумажной, ткани была совершенно цела, выгодно отличаясь от лохмотьев наших конвоиров. На ногах он носил нечто вроде самодельных полусапожек без каблуков из шкуры какого-то животного. На лямке через плечо висело мачете в ножнах. В пальцах дымилась самодельная сигара.

Он подметил мой вызывающий взгляд и улыбнулся. Улыбнулся иронически и снисходительно. Мне стало неудобно, так улыбаться мог не бесцеремонный дикарь, а мыслящий, наблюдательный человек. Моя бравада показалась смешной и глупой. В конце концов я пришел к нему, а не он ко мне. Я слишком мало знал об этих загадочных белокожих индейцах, чтобы обижаться. Они могли иметь весьма веские основания для осторожности и любопытства. Да, чужие обычаи следует уважать, даже если они и не по душе. Флориндо прав.

Рыжебородый подвел нас к костру, конвоиры отошли подальше. Уже совсем стемнело, и в отблесках пламени его рыжая борода отливала золотом. Теперь я рассматривал его исподтишка, но можно бы и в открытую. Он не обращал на меня никакого внимания, занявшись беседой с моим другом. Это была беседа без слов, они разговаривали жестами и, насколько я мог судить, отлично понимали друг друга. Темпераментная жестикуляция, которой подкрепляют выражения в странах Латинской Америки, развилась в своеобразный, самостоятельный язык жестов, настолько ясный и недвусмысленный, что с его помощью можно свободно вести довольно сложную беседу, не произнося ни единого звука. На этом языке и разговаривал Флориндо с рыжебородым индейцем. Беседа закончилась быстро, Флориндо поднялся и направился в нашу клетушку. Через минуту он вернулся и передал рыжебородому небольшой сверток, получив взамен что-то маленькое и темное. Рыжебородый встал, прощально кивнул и, жестом подозвав конвоиров, вместе с ними скрылся. Мы остались одни.

— Что он сказал?

— Можно ходить, но недалеко. Иначе!.. — он красноречиво провел ребром ладони по горлу.

— Что вы дали ему?

— Не все ли равно? — уклонился Флориндо. — Важно, что я получил. Вот, смотрите!

Он развернул лоскуток кожи, и я увидел маленький камешек. Поворот ладони — и в глаза ударил пучок радужных лучей.

— Алмаз! — догадался я.

— Да! Голубой и очень хороший. Я протянул руку.

— Дайте посмотреть.

Он дал неохотно.

— Осторожнее, не уроните. Найти будет нелегко.

Маленький круглый камешек. Местами прозрачный и чуть голубоватый. С одного бока поверхность избороздили трещинки, я указал ему на них.

— Это не порок. Напротив, такие ценятся дороже. Этот малютка стоит кучу денег. Целую кучу! — мне показалось, что в его глазах сверкнула жадность.

— А где наши винтовки?

— После вернут. Перед уходом… — рассеянно бросил он, любуясь камнем.

— Я пойду спать. А вы?

— Позже… — его глаза не отрывались от камня.

Я провалился в сон, как в пропасть…

Разрушенный город особого интереса не представлял и оказался вовсе не городом. За несколько дней я обследовал его весьма основательно и убедился, что ничего общего с древними цивилизациями тут нет и в помине. Это были заурядные развалины португальского форта, построенного, судя по некоторым деталям, в начале XVIII века. Гораздо больше интересовали меня белые индейцы. За все эти дни рыжебородый появился всего раз. Дал Флориндо алмаз и, получив сверточек, собирался уйти, но я загородил ему дорогу и, ткнув себя в грудь, сказал:

— Андриу!

Он недоуменно пожал плечами.

Я повторил и сделал выразительный жест, долженствовавший, по моему мнению, означать: «А тебя как зовут?» Он взглянул в упор, усмехнулся и коротко бросил:

— Пау!

Итак, его зовут Пау. Начало положено, продолжим дальше. Я указал пальцем вверх и сказал по-португальски:

— Небо! — Он молчал. — Небо, небо… — Он досадливо покачал головой и отмахнулся. Но я не сдавался. Похлопал ладонью по древесному стволу и сказал: — Дерево! Де-ре-во…

Пау нахмурился и, молча отстранив меня, пошел своей дорогой.

Я повернулся и встретил насмешливый взор Флориндо. Оказывается, он все видел.

— Пустое дело, — сказал он. — Я уже пробовал. Они не хотят или им нельзя. Кто знает?

На следующее утро я проснулся до рассвета. Солнце еще не встало, только покраснело небо. Были те короткие минуты, когда ненадолго смолкают птицы, животные и насекомые, словно из уважения к чуду нарождающегося дня. Но стоит взойти солнцу, и воздух вновь наполняется их пением, криком и гудением. Я проснулся от слабого музыкального звука, совсем непохожего на ставшие уже привычными пронзительные вопли обитателей тропического леса. Прислушался, вскочил и застыл на месте как завороженный: пел хор. Не веря ушам, я пулей вылетел из каморки. Никаких сомнений: стройный хор человеческих голосов пел гимн. Именно гимн, а не что иное. Он звучал торжественно и проникновенно. Тональность и громкость, повышаясь, достигли апогея в тот момент, когда первые солнечные лучи зажгли алым высокие облака. Еще немного — и величавые звуки, стихая, умолкли.