Свинцовые сумерки - Александр Александрович Тамоников

пеньку на белый ствол. Вторая ходка, третья: пальцы ныли от тяжести, которую им пришлось тащить, мокрая от пота гимнастерка липла к телу, в горле першило от земли, в рыхлую почву приходилось почти вжиматься лицом, но капитан был привычен к таким условиям, разведка всегда требует прежде всего огромного терпения. Хоть раскидистый кустарник и закрывает их передвижки, действовать приходилось очень осторожно. Командир отряда косился то и дело на Воробьева, проверяя реакцию парня, выдержит ли, не начнет ли злиться, нервничать из-за тяжелых условий. Уж лучше сейчас пускай произойдет этот взрыв, чем когда они отплывут от берега и окажутся в глубине немецкого тыла. Хотя, к его радости, Коля ничем не проявлял свое недовольство, наоборот, терпеливо и деловито выполнял задания. Он напрягал худосочное тело, чтобы сдвинуть тяжелые бревна, время от времени замирал и осторожно осматривался по сторонам, проверяя, не появились ли на краю спуска непрошеные гости, и, казалось, не замечал, как по лицу ручьем течет пот, размывая серую пыль, осевшую на коже. Лишь закушенная нижняя губа выдавала напряжение, которое испытывал хрупкий паренек. Злобин в это время сосредоточенно вязал хитроумный узел за узлом, накрепко приматывая стволы друг к другу. Сержант вытянул большую петлю, откуда торчал короткий серый хвост веревки, и предложил Коле:

– Давай тяни.

Парнишка дернул, и петля вдруг обернулась вокруг столбиков, застыв на конце тугой завязкой. Воробьев восхищенно потрогал крепкий узел, не понимая, как от одного движения березовые стволы превратились в крепкий плотик. Авдей прошептал:

– Морская система, на корабле научили, когда практику проходил после института, я тогда… – и вдруг осекся, замолчал от воспоминаний о мирной жизни, о жене, которые больно укололи прямо в сердце.

Его жена каждый день приходила к пристани и ждала прибытия корабля, специально надевала ярко-красный платок, чтобы он уже за сотни метров видел с палубы – его с нетерпением ждут домой. А теперь дом разрушен немецкой бомбой, нет ни жены, ни дочек, ни того красного платка, что служил влюбленному Авдею маяком.

Капитан Шубин прислушивался к тишине наверху, не доносятся ли с края оврага звуки шагов, выстрелы или немецкая речь. Все звуки стихли, дневные птицы уже замолчали, только где-то далеко ухнула сова. Солнце уже нырнуло за горизонт и утащило за собой красную мантию заката, серый воздух наливался все гуще и гуще чернильной темнотой, так что теперь ничего не было видно уже на расстоянии вытянутой руки. Луна и звезды то и дело прятались за облаками, лишь на короткие секунды показываясь в водной глади. Капитан без единого слова кивнул своей группе, жестом указал на блики в воде: «Пора, спускаем плот».

Они втроем вцепились в тяжелое сооружение, каждый со своей стороны, и вышли из кустов. По всему телу снова пошел жар, хотя теперь возле воды было прохладно. Но тепло шло по телу не от нагрузки, а из-за волнения – несколько шагов вниз к потоку были такими опасными, а они, беззащитные, вышли на открытое пространство, где любой немецкий снайпер мог заметить отряд и уничтожить его несколькими выстрелами.

Плотик без единого всплеска лег на воду и тут же поплыл. Авдей ловко запрыгнул первым, заранее заготовленным длинным суком, как веслом, замедлил движение их плавучего средства, чтобы и остальные взобрались на плот. Следом на плотик шагнул с берега длинноногий Воробьев, затем, перехватив фрахтовый веревочный конец, взобрался на медленно плывущий плотик Шубин. На маленьком пространстве почти не было места, разведчики теснились спина к спине. Злобин сноровисто управлялся суком, словно веслом, будто сплавлялся на плотах всю свою жизнь. Он направил плот поближе к берегу, где не так сильно отражались лунные блики, отражения лунных светил тонули в сени деревьев, не выдавая бесшумное движение отряда разведчиков. Тишина, бурление потока и еле слышные всплески сука в руках Злобина – черные тени на плоту плавно скользили по рукаву реки прямо в расположение врага.

Поток с каждой сотней метров становился все более быстрым, глубоким и широким, и плот с тремя бойцами стал раскачиваться. Река стремительно несла их в глубину оккупированной немцами территории. Шубин мысленно отсчитывал километры, прикидывая скорость движения их плавательного средства, чтобы не выскочить неожиданно у моста прямо под прицелы немецких караульных. Коля, как оказалось, тоже успевал следить за берегом. Когда силуэты деревьев на берегу стали гуще и превратились в сплошную черную линию от того, что плот несся по глубоководью уже на одной скорости, Коля тихо предупредил:

– Надо замедляться и двигаться к берегу, скоро первый мост у Ракитного, рядом со старой дорогой.

Шубин кивнул в ответ, сообразительный Авдей мгновенно отреагировал – принялся направлять плот осторожными гребками к правому берегу. Они планировали сойти на землю у старой переправы, по берегу протащить под мостом сплетенные бревна, чтобы не выдать себя на воде, где было больше света от лунных бликов. Затем вернуться в поток и проплыть вдоль Ракитного, чтобы начать разведку с нового моста, который соединял населенный пункт с остальными деревушками и селами в окрестностях. Капитан решил проверить прежде всего самую крупную дорожную магистраль, по которой немцы могли гнать к строящемуся рубежу технику и личный состав.

Плот мягко замедлил движение, цепляясь за водоросли и растущий у берега ивняк. Злобин прошептал:

– Тут не пройдем, слишком болотистое место, надо поближе к центру.

Но капитан вдруг замотал головой, перехватил сук и вогнал его в илистое дно, останавливая движение плота. Разведчики замерли в удивлении, а командир вслушался в ночную тишину. Через шум потока он услышал странный звук, который не похож был ни на чириканье птиц, ни на крик ночного зверька. Глухой металлический стук. Мгновение, и стук повторился. И еще! Теперь и остальные успели его услышать. У Злобина вытянулось лицо, а Воробьев кивком указал на темноту впереди.

– По мосту передвигается техника, там мостки старые, расхлябанные, поэтому так стучит, – проговорил он, чувствуя, как внутри у него знакомые звуки мостков отдаются болью.

Старый мост хоть и стоял на крепких опорах, но путь через него был дальше, чем новый проезд к шоссе в город. Поэтому его забросили, перестали чинить хлябающие от возраста доски. Так старая переправа оказалась во власти поселковой ребятни, которая проводила на нем все погожие дни: рыбачила, играла в камешки, да каких только забав не видел старый мост. А вечером на мост полюбоваться отражением звезд в стремительном потоке приводили парни своих невест и подруг. Поэтому стук деревянных плашек отозвался болью в груди Коли. Тук-тук, больше нет на свете ни тех парней, ни тех девчат, а