Великий ум Марса - Эдгар Берроуз

– Это не твое лицо. Помни об этом, когда смотришь на него, и не чувствуй себя плохо.

– И это достаточно плохо, – сказала она.

Я не ответил.

– Ничего, – сказала она. – Если бы я не имела душевной красоты, то я не была бы красивой, и безразлично, насколько совершенны черты моего лица. Но если я обладала красотой души, то она осталась у меня и сейчас. У меня могут быть прекрасные мысли, я могу совершать прекрасные дела, и это, я думаю, и есть истинное, в конце концов, испытание красоты.

– Есть надежда, – добавил я шепотом.

– Надежда? Нет. Надежды нет. Для тебя это средство внушить мне, что я смогу через некоторое время вернуть потерянную личность. Ты сказал достаточно, чтобы убедить меня в полнейшей безнадежности.

– Не будем говорить об этом, – сказал я. – Но мы можем думать, много думать – о том, как найти способ осуществления нашего плана. Конечно, если мы хотим этого достаточно сильно!

– Я не хочу верить в возможность спасения, – сказала она. – Для меня утрачены всякие надежды. Думаю, я всегда буду счастлива в несчастье!

Я распорядился об еде для нее, и после того, как она была принесена, оставил ее одну, закрыв дверь комнаты, как проинструктировал старый хирург. Я нашел Рас Таваса в его офисе – маленькой комнате, соседствующей с очень большой, где находились десятка два клерков, разбиравших и классифицировавших донесения из различных частей огромной лаборатории. Он встал, когда я вошел.

– Пойдем со мной, Вад Варс, – сказал он. – Мы посмотрим на два дела в Л-42-Х, это те двое, о которых я говорил.

– Человек с половиной обезьяньего и обезьяна с половиной человеческого мозга?

Он кивнул головой и пошел впереди меня к пандусу, ведущему в подвалы под зданием. По мере того, как мы спускались, проходы и коридоры обнаруживали длительную консервацию. Полы были покрыты мельчайшей пылью, покоящейся с давних времен; крохотные радиевые лампы слабо освещали подземные глубины, и также были покрыты пылью. Мы проходили мимо дверей с обоих сторон коридора, каждая из которых была отмаркирована особым иероглифом. Некоторые проходы были крепко замурованы каменной кладкой. Какие ужасные тайны спрятаны там?

Наконец мы пришли к Л-42-Х. Здесь тела были расположены на полках, несколько рядов полностью заполняли комнату от пола до потолка за исключением прямоугольного пространства в центре комнаты, где были приспособлены стол и множество инструментов для операций, мотор и прочее оборудование.

Рас Тавас нашел объекты своего странного эксперимента, и мы вместе положили человеческое тело на стол. Пока Рас Тавас подсоединял трубки, я вернулся к сосуду с кровью, покоившемуся на той же полке, где лежал труп. Хорошо знакомый мне способ оживления быстро был доведен до конца, и мы знали, что сознание скоро вернется к объекту.

Человек привстал и посмотрел на нас, затем бросил быстрый взгляд на комнату. В его глазах было дикое выражение, когда он уставился на нас, медленно попятился от стола к двери, причем стол был между нами и им.

– Мы не причиним тебе вреда, – сказал Рас Тавас.

Человек попытался ответить, но слова представляли совершенно непонятную тарабарщину, затем он затряс головой и зарычал. Рас Тавас сделал шаг к нему, и человек опустился на четвереньки, опираясь суставами пальцев на пол, и попятился, рыча.

– Подойди! – закричал Рас Тавас. – Мы не причиним тебе вреда.

Снова он попытался приблизиться к объекту, но человек быстро поднялся и вскарабкался на верх самой высокой полки, где присел на корточки на труп и бубнил что-то непонятное.

– Нам нужна помощь, – сказал Рас Тавас, и подойдя к двери, посигналил свистком.

– Зачем вы свистите? – спросил вдруг человек. – Кто вы такие? Что я здесь делаю? Что случилось со мной?

– Спустись, – сказал Рас Тавас. – Мы друзья. Человек медленно спустился на пол и подошел к нам, но все еще елозил суставами пальцев по полу. Он посмотрел на трупы, и новый свет загорелся в его глазах.

– Я голоден! – закричал он. – Я должен поесть! – И с этими словами он схватил ближайший труп и поволок его к двери.

– Стой! Стой! – закричал Рас Тавас, прыгая вперед. – Ты попортишь объект!

Но человек только пятился, волоча за собой труп. Это кончилось тем, что пришли слуги, и с их помощью мы схватили и связали несчастное создание. Затем Рас Тавас приказал слугам принести тело обезьяны и остаться самим, так как они могли понадобиться.

Объект был огромным представителем белых барсумских обезьян, одного из наиболее диких и грозных обитателей красной планеты. Из-за большой силы этого существа Рас Тавас принял меры предосторожности, связав его надежно до операции оживления.

Это было колоссальное существо десяти или двенадцати футов в высоту, если его поставить вертикально. Оно имело промежуточный комплект рук и ног на полпути между верхними и нижними конечностями. Глаза были расположены близко друг к другу и не выдавались. Уши посажены высоко, в то время как мордой и зубами оно поразительно напоминало нашу африканскую гориллу.

После возвращения сознания, существо посмотрело на нас вопросительно. Несколько раз нам казалось, что оно пытается заговорить, но только нечленораздельные звуки вырывались из его горла. Затем оно легло и затихло на некоторое время.

Рас Тавас сказал ему:

– Если ты понимаешь мои слова, то кивни головой.

Существо утвердительно кивнуло головой.

– Боюсь, что ты попытаешься причинить нам вред или убежать, – сказал хирург.

Обезьяна с большим усердием пыталась, по-видимому, заговорить членораздельно, и наконец из ее губ вырвался звук, который не мог быть неправильно понят. Это было единственное слово – нет!

– Ты не причинишь нам вреда и не будешь пытаться бежать? – повторил вопрос Рас Тавас.

– Нет, – сказала обезьяна, и на этот раз слово было произнесено достаточно четко.

– Увидим, – сказал Рас Тавас. – Но помни, что с нашим орудием мы быстро сможем справиться с тобой и отправить на тот свет, если ты атакуешь нас.

Обезьяна кивнула и затем с колоссальными трудностями выдавила:

– Я не причиню вам вреда.

По приказу Рас Таваса слуги сняли веревки, и существо село. Оно вытянуло конечности и ловко соскользнуло на пол, встав на две ноги, что не удивительно, так как белые обезьяны чаще ходят на двух ногах, чем на шести; факт, о котором я в то время не знал, но который Рас Тавас объяснил мне позднее, комментируя то, что человеческий объект ходил на четырех. По Рас Тавасу это показывало проявление атавизма, характерное для части обезьянего мозга, перенесенное в человеческий череп.

Рас Тавас осмотрел объект, имевший значительную высоту, а затем продолжал наблюдения за объектом-человеком, все еще продолжавшим вести себя скорее как обезьяна, чем как человек, хотя разговаривал, несомненно, куда легче из-за более совершенных органов речи. Дикция же обезьяны становилась понятной только после колоссального напряжения.