Май любви - Жанна Бурен

Этьен Брюнель оставил жену с сыном над эскизами крестов, которые поручил им разработать, а сам направился к Большому мосту, где должен был встретиться с купцом из Брюгге.

Матильда всегда любила работать с Бертраном, но была особенно признательна ему в то утро за его увлеченность совместной работой. Благодаря ему, его хорошему настроению, ей не стоило большого труда отогнать свои чересчур смелые мысли, волновавшие ее с самого утра. Осознавая всю хрупкость этой помощи извне и понимая, что ей следует обрести необходимую твердость в самой себе, она была рада помощи и поддержке, которыми было само присутствие сына.

Около одиннадцати они вдвоем отправились на улицу Бурдоннэ, где семья обычно собиралась к обеду.

После обеда, во время сиесты[5]вытянувшись на постели в своей комнате рядом с Этьеном, имевшим привычку засыпать едва коснувшись подушки, она обнаружила, что плачет.

Вот уже несколько лет ей приходилось переживать тяжелые минуты, когда она лежала, как теперь, рядом с мужем, а иногда она просто в панике укладывалась в эту постель.

Стараясь не разбудить спавшего рядом стареющего мужчину, чтобы не спугнуть в своем воображении образ супруга, который был таким пылким любовником, она тихо покинула супружеское ложе. Она теперь не позволяла себе упрекать того, кому изменяли силы. Она знала, Как остро он в свою очередь переживал эту ее муку, которую невольно ей причинял. Раздвинув полог кровати, она в смежной комнате оделась и вышла из дому.

Ее отсутствие Этьена не удивило. Каждый четверг после полудня она отправлялась в Центральную больницу навестить и помочь бедным больным. Исполняя таким образом свой долг милосердия и взаимопомощи, она на досуге с удовольствием встречалась там с Шарлоттой Фроман, родной сестрой мужа. Младше его лет на шестнадцать, она стала лучшей подругой Матильды. Добрая от природы, умевшая, никого не подавляя, проявить характер, она всегда была доступна, внимательна к другим. Безразличная к суду тех, кого могла бы шокировать ее личная жизнь, Шарлотта в самый критический момент своей жизни показала, на что она способна: совершенно непонятным образом и не менее неожиданно исчез ее муж-врач, за которого она вышла замуж. Выполняя какой-то тайный обет, он отправился в Испанию, в Сен-Жак-де-Компостель, откуда так и не вернулся. Его спутники по возвращении рассказывали, что Жирар. Фроман не появился на церковной площади в час сбора паломников к отъезду.

Сестра Этьена сохранила тогда спокойное мужество, исполненное достоинства, самой своей простотой поразившее окружающих. Отказавшись в конце концов от поисков супруга как во Франции, так и в Испании, она решила продолжать работать в той же области, которой занимался пропавший. Она любила медицину, изучала ее до замужества и помогала мужу в его практике. Поступила в Центральную больницу, чтобы посвятить себя заботе о несчастных больных женщинах. Она посвящала с тех пор все свое время их недугам с самоотверженностью, по достоинству оцениваемой и чтимой Матильдой. Золовка любила ее, понимала и поддерживала и часто становилась на ее сторону, без чего не бывает искренней дружбы.

Вход в Центральную больницу был с площади перед рынком Палю, где соседствовали лавочки травников и аптеки. Ближайшие окрестности были напоены ароматами лекарственных растений, сушеных трав, камфары, горчичного цвета, всевозможных мазей.

Проходя мимо лавки аптекаря Обри Лувэ, двоюродного брата Этьена, Матильда заглянула туда, надеясь застать там в этот час жену Обри. Не обнаружив ни ее, ни ее мужа, она зашагала дальше.

Строительство Центральной больницы, начатое почти сто лет назад при Людовике VII Юном, теперь завершалось: каменщики укладывали последние кирпичи нового корпуса, откуда больных должны были перевести из старого, где уже не хватало места.

Матильда направилась в женскую палату, надеясь увидеть Шарлотту, но девушка в белом халате сказала ей, что та ушла в родильное отделение — ее позвала туда акушерка.

В этой палате, расположенной в полуподвале, сиявшем чистотой, как и все другие помещения, и где, что всегда удивляло Матильду, расходовали до тысячи трехсот метелок в год, вдоль стен стояло что-то вроде нар со складчатыми марлевыми занавесками. Каменный пол, который мыли каждое утро, был устлан свежей травой.

Посетители склонялись над этими нарами с деревянными стойками, где под цветными, подбитыми мехом одеялами лежали в ряд, разделенные туго накрахмаленными простынями, молодые матери со своими младенцами. По обе стороны длинного зала между раздвинутыми занавесками были видны словно уложенные в одну линию головы рожениц на белых наволочках перьевых подушек, покрытые косынками. Многие готовились к приему посетителей, наводя красоту. Все дышало порядком и гигиеной.

Матильда поискала глазами Шарлотту среди монастырских послушниц в белых накидках, в белых же передниках, косынках и апостольниках, среди сестер-монахинь в черных саржевых юбках, белых блузах и шапочках из белой ткани с черной сеткой, обслуживавших будущих матерей и уже родивших женщин, грудных младенцев, а также наблюдавших за родственниками и друзьями, чья суета и разговоры могли бы нарушить покой, такой необходимый для тех и других. Она увидела золовку, склонившуюся над ложем женщины, у которой появились опасные симптомы. Стоявшая рядом палатная акушерка тревожно смотрела, как она исследует разбухший живот.

Матильда, знавшая многих рожениц, решила подождать окончания консультации, останавливаясь то у одного изголовья, то у другого. Она раздавала конфеты, засахаренные фрукты, орехи, принесенные из дому, а вместе с ними дарила свое дружеское участие, улыбку, доброе расположение. Помогая одной выпить микстуру, другой утешить расплакавшегося ребенка, будущей матери перенести первые схватки и объясняя, что нужно делать для облегчения родов, она забыла о времени.

— Здравствуйте, дорогая. Пойдемте со мною. В моей палате много интересных случаев, если хотите, посмотрим их вместе.

Шарлотта обняла Матильду, увлекая ее за собою из отделения рожениц на свой ежедневный обход. У высокой, крепко сложенной сестры Этьена было мясистое, как у брата, лицо, такой же рот с толстыми губами, но более узкий лоб и более тонкий нос. Взгляд карих глаз не таил ни тени тоски. Их выражение, как и ее походка, были исполнены твердой решимости, придавали ощущение большой уверенности и спокойствия. С профессиональной компетентностью в ней сочеталась ирония, трезвость ума с добротой.

Матильда любила разделять ее заботы, радости, ее гнев, всегда скорее благородный, чем разрушительный, ее волнения, переживания во время расспросов больных — одного за другим, от одной кровати к другой. В этом отделении принимали всех, независимо от возраста, национальности, достатка, положения и вероисповедания, а также от характера заболевания, за исключением проказы, которую лечили в Сен-Лазаре. Здесь стояло пятьдесят кроватей, поставленных изголовьями к стенам. Многие из них можно было назвать трехспальными, так они были широки. Другие были односпальными, для самых тяжелых больных.