Несчастные девочки попадают в Рай - Кэрри Прай

маленькой пчелы, мог спровоцировать немаленький отек и последующее удушье.

На дорогу выбежал мой босоногий братец и принялся по-дурацки кривляться.

— Нинка — дура, помадура, в лес пошла — в штаны надула!

— Ой, — подруга иронично прикрыла рот ладонью. — И это мне, главный деревенский ссыкун, говорит?

— Я — матрос, а не ссыкун! — гордо поправил он.

— Ага. Уриноплаватель.

На этот раз, даже Пашка расхохотался.

Дед ушел на рыбалку ранним утром, поэтому настроение мальчишки зашкаливало. Он мог спокойно шататься по двору, лазить по чердакам, капать ямы в огороде, не боясь, что дедушка его поругает. Но, видимо он забыл про меня.

— Срыгни отсюда, — приказала я, потому что наглый юнец закрыл весь вид. На мое удивление, Пашка сразу же послушался. Кажется, вчерашние слова деда долетели до его крошечных мозгов. Что ж, это не могло не радовать.

— Боже, какой он красивый, — продолжала восхищаться Нина, глядя на мальчишек, а мне оставалось только догадываться, о ком именно она говорит. — Такой сильный. Ты видела? Он за раз гвоздь в дерево вбивает! А губы? Их ты видела? Наверное, он классно целуется.

Я облизнула сухие губы, представив вкус первого поцелуя. В Каменке было мало парней, с кем бы мне хотелось испытать таинство первого поцелуя. Признаться честно, таких попросту не существовало. До этого момента.

— Ох, Цветкова, ну и повезло же тебе. Ты можешь целыми днями разглядывать его, а мне осталось гулять несчастные часы. Ой! Только глянь! Он улыбнулся! В жизни не видела ничего красивее!

Только вот улыбались оба парня, и улыбка обоих казалась мне очаровательной. Но, вопреки собственным желаниям, мой взгляд тормозил только на Саше.

— Да уж, — опустив плечи, выдохнула я, — Сашка красивый, но очень странный.

Подруга тут же скривилась в лице.

— Кто? Сашка? Нужен мне этот дохляк! Я про Сему говорю, — она по-кошачьи улыбнулась, словно досыта объелась сметаны.

— Никакой он не дохляк, — надув губы, заступилась я. Это была правда. Он вовсе не походил на хиляка, наоборот, был вполне жилистым.

— Ну, не знаю. Бледный, как смерть. Вечно хмурый. И взгляд ледяной. Брр, — содрогнулась Нинка. — Аж мурашки по коже.

А вот в этом я была с ней полностью согласна. Мурашки. Я не переставала покрываться ими, когда Саша находился рядом. Даже смешно, ведь я видела его только пару раз, но это было так.

— То ли дело Сема, — продолжала Нина, испытывая невероятное блаженство от одного только имени. — Горячий, как вулканическая лава. Наверняка он тот еще любовник. Что ж, в этом мы похожи.

Не сдержавшись, я хохотнула на всю улицу. Было смешно слышать это от Нины, которая плевалась при одном лишь виде ребят в плавках.

— Тоже мне нашлась сердцеедка, — с язвой в голосе пропела я. — Ты быстрее карбюратор на тракторе поменяешь, чем платье наденешь.

— Ой, ой. С каких пор ты такая умная стала? Когда сад на голове развела? Или это букашки тебе мозги расшевелили?

— Пусть так. Зато я их не ем.

— Я была молодая, — наигранно оскорбилась Нина. — И очень голодная.

— И бессердечная, — добавила я, вспомнив, как десятки черных муравьев хрустели на ее зубах. Во рту набралась слюна, когда я снова представила ту отвратительную картину. Густой сгусток сразу же оказался на земле.

— Фу, — поморщилась Нина, будто это было противнее того, что делала она.

Пронзительный лай Каштанки заставил меня обернуться.

Такую злостную реакцию у собаки вызвал только Рыбин. Хулиган стремительно приближался к нам, угрожающе размахивая самодельной дубинкой.

— Злата, убери псину, пока я ей по морде не настучал! — приказал он, словно пришел на свою территорию.

Подскочив с лавки, я бросилась к Каштанке, дабы утихомирить, но, не потому что так сказал Васька — был страх, что овчарка разорвет его в клочья.

— То-то же, — самодовольно вскинул подбородком Рыбин и облокотился на свое орудие. — Пусть каждый знает свое место.

К нам подошла Нинка. Девочка деловито стряхнула с себя шелуху от семечек и наградила Рыбина пренебрежительным взглядом.

— Ну и чего тебе надобно? Твоих «шестерок» здесь нет. Вали-ка отсюда.

Его лисьи глаза сверкнули, а это означало только одно: он задумал очередную подлость.

— Я Златке подарок принес.

Нинка отмахнулась.

— Нужны нам больно твои мертвые птицы.

Беспокойная Каштанка не переставала скалиться, а я боялась отпустить ее, ведь был риск, что собака кинется на задиру.

— Рыбин, шел бы ты отсюда, — посоветовала Нина. — Как видишь, тебе здесь не рады. Побереги себя.

— Думаешь, я боюсь? — огрызнулся он. — Я все продумал. У моего отца есть много средств защиты, особенно от таких мерзких шавок, как эта, — на этих словах он нагнулся к Каштанке.

Не выдержав близкого контакта, собака схватила Рыбина за штанину.

А потом все полетело к чертям.

Глаза Рыбина округлились от страха. Достав из кармана черный баллончик, парень направил его на собаку и брызнул непонятной жидкостью прямо в морду.

Громко взвизгнув, Каштанка вырвалась из моих рук, только вот куда она побежала, я уже не видела — мне досталось тоже. Я инстинктивно закрыла лицо руками, но было слишком поздно.

Глаза резало так, как будто в них высыпали целую перечницу. Но больше меня пугало то, что воздух отказывался попадать в легкие. Я задыхалась.

— Что ты натворил?! — беспокойный голос Нины навел на меня еще больший ужас. — Ты совсем из ума выжил?!

— Пустяки. Через полчаса пройдет, — видимо Рыбин совсем не сожалел о том, что вытворил.

— Пустяки? Пустяки?!

— Ты видела?! Она мне чуть ногу не откусила! Собака должна сидеть на привязи, а не на людей кидаться!

Я чувствовала себя слепым кротом, в горло которого натолкали стекловаты. Мне хотелось кричать от боли, но я не могла произнести ни звука. Казалось, меня ткнули лицом в костер.

Только вот слуха я не лишилась.

— Ты влип, Рыбин! Конкретно влип!

— Да пошла ты! Сами виноваты!

— Ей даже мандарин нюхать нельзя, а ты ей перцовкой в лицо! Даже у меня в горле першит!

— Я в собаку метил! Это была самооборона!

— Воды, — прохрипела я, подвигая их хоть на какую-то помощь.

— Сейчас, родная! Потерпи немного! — голос Нины ушел на второй план. Она убежала.

В этот момент я почувствовала дыхание возле своего уха.

— Ляпнешь хоть кому-нибудь, и хана Каштанке, — холодно предупредил Рыбин. — Ты ведь понимаешь, что мне ничего не будет? Еще как понимаешь.

От злости, мои пальцы вонзились в щебенку, и если бы я могла, то плюнула бы ему в харю. Безнаказанность — она превращала его в настоящего монстра. Но, обиднее всего было то, что никто не мог найти на него управу. Четырнадцатилетний хулиган чувствовал себя