Тигр, олень, женьшень - Валерий Янковский

В гору я пер как паровоз, а с горы, где только можно, бежал без передышки, из последних сил. Ворвался в фанзу примерно в полдень.

Все были в сборе, ждали известий от нас, сами они ничего не обнаружили. Едва переведя дух, я выпалил:

— Мистер Рид, тайгер!.. Михаил Юрьевич, скажите ему, — мы нашли тигра, папа идет по следу, велел догонять…

Граф бойко переводил мой сбивчивый рассказ и инструкции отца. Порозовевший сквозь седую щетину старый ковбой кипел, отдавая приказания. Все пришло в движение. Во дворе затявкали собаки, всхрапнул под седлом так полюбившийся Риду серый мерин. Второй пошел под вьюком с палаткой, посудой, провиантом. Команда собралась, как на пожар.

Все-таки заметив, что я едва держусь на ногах, Рид похлопал меня по плечу и велел оставаться отдыхать. Ты, мол, свое дело сделал.

Двор опустел, а я растянулся на теплой циновке и похоже чувствовал себя тем греком, который проделал первый марафон. Только в отличие от него остался жив.

Окончание истории я знаю уже со слов участников. Они вышли на следы и к вечеру догнали отца и Соколова, уже вставших на ночлег. Ребята рассказывали, что Рид все время летел впереди на своем «коньке-горбунке» в окружении собак, удивляя всех виртуозной верховой ездой, порой настоящей джигитовкой: перемахивал через упавшие деревья, свалившись на бок, проскакивал под стволами зависших лесин. Подбадривал себя и собак излюбленным кличем «Лайон, лайон!»

Они преследовали тигра весь следующий день, но очевидно сытый кот выгадал за ночь немалую фору и уходил почти по прямой, не задерживаясь и совсем не интересуясь охотой. К концу второго дня след его пересек по заснеженному льду пограничную реку Туманган, за которой, увы, начиналось уже другое государство — Маньчжурия. В те годы — территория трех восточных провинций Китая, которой на правах сильного правил бывший предводитель хунхузов генерал Джан Цзолин. Верховный командующий тех хунхузов, которых панически боялся глава нашей экспедиции.

Так и уехал он назад в Америку без главного, вожделенного трофея. А граф Михаил Юрьевич Олсуфьев вернулся в Харбин и вскоре укатил в Париж.

Однако для нас, братьев, эта охота-сафари сыграла немалую роль. Заставила познакомиться с обширным районом тайги, закалила и многому научила. Впоследствии мы уже самостоятельно руководили многими сложными походами.

Тори

Он был из числа тех необыкновенных существ, которые навечно остаются в памяти после того, как навсегда покинут нас.

Среди нескольких шоколадных гладеньких щенков датских пойнтеров один родился хотя и коричневый, но необычайно длинношерстный и даже слегка кудрявый. Никто не стал особенно интересоваться родословной — у его матери Дианы подобные отклонения — уже случались… Щенка взял на воспитание наш дядька Виктор и назвал его Тором, а ласкательно — Тори, Торка.

Уступая безукоризненностью чутья и экстерьера своим чистокровным братьям, Тори с детства выделялся особыми качествами: очень скромный, понятливый и трудолюбивый, он еще малышом завоевал общую симпатию. А с годами — тем более.

Если кто-либо из компании охотников безнадежно терял сбитого проворного фазана, звали Торку. Достаточно было привести его на след умчавшегося хитрого петуха, Тори, не торопясь, уткнув нос в сухой осенний бурьян и громко отфыркиваясь, кропотливо распутывал след и вскоре переходил на короткие прыжки. Незнакомые с «его почерком» скептики выражали сомнение, критикуя такой «неклассический» поиск: чистокровная легавая не должна копаться, должна брать верхним чутьем! Но знавшие Торкину настойчивость посмеивались.

Фазан уходит очень быстро и далеко, порою приходилось ждать десять, двадцать минут, полчаса, но… Тори неизменно являлся с петухом в зубах! Поблескивая умными желтыми глазами, повиливая обрубком хвостика, скромно отдавал дичь в руки охотника.

Однажды ветреным ясным осеннем днем за стеной высокого шелестящего камыша мы близко подкрались к огромной стае гусей, жировавшей на берегу большого озера. Из поднявшейся стаи сбили девять гуменников. Трех на мелководье собрали сами, шесть выловил и вынес из озера Тори. И ни за одним его не надо было посылать. Он приносил их по очереди, отдавал в руки и тут же кидался в воду снова — было похоже, что успел всех пересчитать.

Последний подранок сумел отплыть метров на триста. Утомленный Торка погнался за ним. Сильный ветер поднял порядочную волну, мы беспокоились. Стоя на песчаном берегу, усыпанном пухом и белыми кляксами долго отдыхавшей стаи, с напряжением наблюдали, как далеко на синей воде коричневая голова собаки нагоняла темную птицу. И когда две точки почти сошлись, гусь вдруг нырнул!

Тори в смятении закружился на мелкой волне. Гусь вынырнул, пес направился к нему, но тот мгновенно нырнул снова и… Тори за ним! Мы застыли в ужасе, боясь, что он вообще не вынырнет, но он появился, держа гуменника за хвост! Настиг гуся под водой… Выходя с ношей на берег, шатался и, только отдав ее в руки, упал на песок. Все сбежались к нему, хвалили, гладили, вытирали сухой травой и — в восторге — даже качали!

Тори быстро научился брать подранков коз, лис. При этом никогда не пытался разорвать шкуру, есть мясо. Возвратившись к стрелку, вертя хвостиком и красноречиво оглядываясь, приглашал следовать за собой, приводил к задавленному зверю. Когда добычу потрошили, скромно отходил в сторону, аккуратно, без жадности брал протянутый ему кусочек. Всегда приветливый и деликатный, Тори и ласкался особенно. Не прыгал, пачкая лапами и слюной, как это делают многие собаки, а тихонько приближался, клал голову на колени и, глядя прямо в лицо своими янтарными глазами, тихонько шевелил култышкой хвоста.

Оценив универсальные способности Тори, отец решил испробовать его на охоте за кабанами.

Выехали вчетвером. Мой отец, два брата Гусаковские и я. Мне еще не было семнадцати, я был самым младшим участником этой охоты. Коле — двадцать, Георгий Гусаковский старше своего брата года на четыре. Единственным настоящим охотником по зверю и отличным стрелком был только отец.

Остановились в горах, в маленькой одинокой фанзушке под соломенной крышей. Наш старый знакомый, хозяин фанзы Ю Мина, хромой, но подвижный и предприимчивый кореец, был профессиональный контрабандист. За тайные переходы границы с опиумом не раз платил штрафы, сидел в тюрьме. Сверкающий взгляд, черные усы и золотой зуб придавали ему действительно разбойничий вид. Однако Мина был гостеприимным хозяином и надежным товарищем. Отец прозвал его Макаром, и тот с удовольствием откликался на новое, русское имя. От его затерянной в горах Унгидона лачуги до ближайшей станции железной дороги было добрых двадцать пять километров.