Безопасность - Пол Андерсон

этого боялся. Мне жаль, Ланкастер. – Он кивнул полицейским. – Начинайте, ребята.

* * *

Ланкастер несколько раз терял сознание. Его возвращали к жизни стимулирующими инъекциями, энергично хлопали по щекам и продолжали работать. Время от времени они отпускали его, и перед ним из тумана боли возникало лицо Харриса, улыбающееся, дружелюбное, сочувственное. Харрис предлагал сигарету или глоток виски. Ланкастер всхлипывал. Больше всего в жизни ему хотелось сделать то, о чем просит этот добрый человек. Но он не смел. Он знал, что бывает с теми, кто выдает государственные тайны.

Наконец его снова бросили в камеру и оставили в покое. Придя в себя от беспамятства – это был очень медленный процесс, он понятия не имел, сколько прошло дней или часов. В камере был кран, и он жадно напился, его вырвало, и он сел, зажав голову руками.

Пока, тупо думал он, ничего особенно плохого с ним не сделали. Берг предпринял тщательные предосторожности, настолько тщательные, что пока Харрис не нашел ни следа того, что произошло летом, и действует только на основе подозрений. Но что прежде всего заставило его подозревать? Анонимный донос – но чей? Может, какой-то враг, какой-то конкурент в Проекте решил таким образом избавиться от начальника сектора.

В конце, устало подумал Ланкастер, он все равно расскажет. Почему бы не сделать это сейчас? В таком случае его только расстреляют за то, что обманул доверие Берга. Это будет легкий выход.

Нет. Он еще продержится. Всегда есть слабая возможность.

Дверь камеры открылась, и вошли два надзирателя. Он уже не отшатывался от них, но на пути в помещение для допросов его пришлось поддерживать.

Здесь сидел Харрис. Он по-прежнему улыбался.

– Как поживаете, доктор Ланкастер, – вежливо с казал он.

– Не очень хорошо, благодарю вас.

От улыбки заболело лицо.

– Мне жаль это слышать. Но на самом деле это ваша вина. Вы это знаете.

– Я ничего не могу вам сказать, – ответил Ланкастер. – Я давал Безопасности клятву. Я не могу говорить об этом ни с кем ниже президента.

Харрис выглядел раздраженным.

– Вы ведь не думаете, что у президента только и дел, что бежать к каждому врагу государства и выслушивать его признания?

– Говорю вам, тут какая-то ошибка, – умоляюще сказал Ланкастер.

– Я согласен. И ошибку допустили вы. Начинайте, ребята.

Харрис взял журнал и начал читать.

* * *

Немного погодя Ланкастер стал думать о Карен Марек. Это помогло ему держаться. Если они там, на станции, узнают, что с ним случилось… они его не забудут, но не станут делать вид, что никогда его не знали, как обычно поступают мелкие трусливые люди на Земле. Они будут говорить о нем и попытаются спасти своего друга.

Удары приходили как будто очень издалека. На станции так никогда не делают. Ланкастер понял это, но не удивился. Это самое естественное в мире. И теперь, конечно, он никогда не заговорит.

Может быть.

Когда он пришел в себя, рядом стоял человек. Лицо его расплывалось, приобретало гигантские размеры, потом придвигалось откуда-то из бесконечности. Голос Харриса звучал, поднимаясь и опускаясь.

– Хорошо, Ланкастер, перед вами президент. Вы настаивали, и он пришел.

– Давайте, американец, – сказал этот человек. – Расскажите мне. Это ваш долг.

– Нет, – сказал Ланкастер.

– Но я президент. Вы хотели меня видеть.

– Скорее всего двойник. Докажите вашу личность.

Человек, похожий на президента, вздохнул и отвернулся.

* * *

Ланкастер снова пришел в себя, лежа на койке. Должно быть, его привели в себя с помощью стимулирующих средств, потому что рядом стоял человек в белом халате и держал в руке шприц. Здесь был и Харрис, он выглядел раздраженным.

– Говорить можете? – спросил он.

– Я… да.

Голос Ланкастера звучал глухо. Он пошевелил головой, чувствуя тупую боль.

– Послушайте, приятель, – сказал Харрис. – До сих пор мы обращались с вами очень мягко. В сами не случилось ничего такого, что нельзя было бы излечить. Но мы теряем терпение. Очевидно, что вы предатель и что-то скрываете.

Что ж, да, подумал Ланкастер, он предатель – по какому-то определению. Но ему кажется, что человек имеет право выбирать, кому быть верным. Испытав на себе, что значит полицейское государство, он будет не верен себе, если сдастся.

– Если вы не ответите на мои вопросы, – сказал Харрис, – следующая встреча у нас будет очень трудной.

Ланкастер молчал. Чтобы говорить, требовались слишком большие усилие.

– Не считайте себя героем, – сказал Харрис. – В человеке под допросом нет ничего приятного и человечного. Вы будете кричать так же громко, как все.

Ланкастер посмотрел в сторону.

Он услышал голос врача.

– Советую дать ему несколько дней отдыха, прежде чем начать снова, сэр.

– Вы здесь новенький? – спросил Харрис.

– Да, сэр. Меня сюда назначили несколько недель назад.

– Что ж, мы с предателями не обращаемся в лайковых перчатках.

– Я имел в виду не это, сэр, – сказал врач. – У человека есть болевой предел, за которым он просто не реагирует. К тому же меня беспокоит сердце этого человека. В нем слышны шорохи, а допрос подвергает его большому напряжению. Вы ведь не хотите, чтобы он умер у вас на руках?

– Мммм – нет. Что вы посоветуете?

– Несколько дней в больнице, с лечением и отдыхом. К тому же он будет думать о том, что его ждет, и это будет иметь психологический эффект.

Харрис ненадолго задумался.

– Хорошо. У меня есть много других дел.

– Отлично, сэр. Вы не пожалеете об этом.

Ланкастер слышал шаги, смолкающие в тишине. Вскоре врач вернулся и остановился перед ним. Это был невысокий человек с вьющимися волосами и непримечательной внешностью. Мгновение они смотрели в глаза друг другу, потом Ланкастер свои глаза закрыл. Он хотел сказать врачу, чтобы тот уходил, но не стоило тратить силы.

Потом его положили на носилки и по бесконечным коридорам отнесли в другую камеру. Эта камера чем-то напоминала больничную палату, и в ней сильно пахло антисептикой. Когда Ланкастера положили на кровать, подошел врач и сделал укол в руку

– Тихий час, – сказал он.

Ланкастер уснул.

* * *

Проснувшись, он почувствовал темноту и движение. Он осмотрелся, думая, не ослеп ли, и дыхание со свистом вырывалось из его разбитых губ. Ему на плечо легла рука, и из темноты послышался голос.

– Все в порядке. Успокойтесь. Допросов больше не будет.

Это был голос врача, а врач совсем не похож на Харона, но Ланкастер подумал, не перевозят ли его через реку смерти. Вокруг что-то гудело, и он слышал свист ветра.

– Куда мы направляемся? – спросил он.

– Далеко. Сейчас мы в страторакете.