ОТКРОВЕННО. Автобиография - Андре Агасси

Опять все сначала, Андре. Загоняй его, загоняй. Он же хромает, заставь его побегать. Я подаю, он отбивает, удар получается мягким, несложным. Я бью в разные стороны площадки, пока он, взвыв от боли, не посылает мяч в сетку. Поровну, в шестой раз.

Ожидая моей подачи, Багдатис опирается на ракетку, будто старик на посох. Однако, стоит мне упустить первую подачу, он из последних сил по-крабьи ползет вперед, прихрамывая, и, выбросив вперед свой импровизированный посох, отправляет мяч далеко за пределы досягаемости моего удара с правой. Больше у Багдатиса.

У него уже четвертый брейк-пойнт за эту игру. Я провожу первую подачу - такую слабую, жалкую, ничтожную, что и в семилетнем возрасте я бы ее постыдился, - и все-таки Багдатису не хватает сил на контратаку. Он отбивает мяч, я бью вправо, он посылает мяч в сетку. Поровну - дубль семь.

Я вновь подаю. Он попадает по мячу, но не в силах перебросить его через сетку. Больше у Агасси.

Снова подаю, и у меня еще раз есть возможность выиграть матч с этой подачи. Опять вспоминаю о своем обещании, дважды нарушенном. Вот он, самый последний шанс. Спина болит чудовищно. Я едва могу повернуться, не говоря уже о том, чтобы подбросить мяч и послать его вперед со скоростью 120 км/ч. Разумеется, проигрываю первую подачу, мечтаю, чтобы вторая получилась сокрушительной, хочу быть агрессивным, но я не в силах. Говорю себе: «Сейчас будет твой удар с поворота в три четверти, мяч пройдет над его плечом, пусть он бегает из стороны в сторону, пока не начнет блевать кровью. Не ошибись вновь!»

Проще сказать, чем сделать. Я вижу, как корт стремительно уменьшается в размерах. Видит ли кто-нибудь то, что вижу я? Теперь поле размером с игральную карту - такое маленькое, что, наверное, мяч сможет уместиться там, лишь если я подойду и аккуратно положу его. Я подбрасываю мяч, мощно подаю. Аут. Разумеется. Вот она, повторная ошибка. Поровну, в восьмой раз.

Трибуны кричат, не веря.

Я все-таки ухитрился выполнить первую подачу. Багдатис искусно отбивает. Три четверти его площадки свободны, и я посылаю мяч к задней линии, в трех метрах от него. Он бежит к мячу, прихрамывая, выбрасывает ракетку вперед, не достает. Больше у Агасси.

При розыгрыше двадцать второго очка после быстрого обмена ударами Багдатис бьет слева и попадает в сетку. Гейм, Агасси.

Во время смены площадок я вижу, что Багдатис сидит. Огромная ошибка. Ошибка молодости. Никогда не садись, если у тебя судороги. Не обманывай свое тело, обещая ему отдых и тут же вновь загоняя работой. Тело - как федеральное правительство. Его девиз: делай, что хочешь, но, если тебя застукали, не надо врать! Теперь он не сможет выполнить подачу. Он не сможет даже встать с кресла.

Но он встает и подает.

Что держит его на ногах?

Ах, да. Молодость.

Счет по пяти, и мы играем в какую-то сверхъестественную игру. Он пытается мощно атаковать, ошибается. Я не упускаю такой возможности, выигрываю очко. 6-5, я веду.

Его подача. Он доводит счет до 40-15. Еще очко - и он доведет матч до тай-брейка.

Я выигрываю очко. Поровну.

Выигрываю еще одно очко. Матч-пойнт .

Быстрый обмен ударами, масса ошибок с обеих сторон. Он сильно бьет справа, и, едва мяч отлетает от ракетки, я уже знаю: он идет в аут. Я понимаю, что выиграл этот матч, и одновременно осознаю: у меня не хватило бы сил еще на один удар.

Подхожу к сетке, пожимаю Багдатису руку. Она дрожит. Я торопливо покидаю корт, не решаюсь остановиться. Только не останавливайся. Шатаясь, иду по туннелю. Сумка висит на левом плече - а кажется, что на правом, настолько мое тело скручено болью. Добравшись до раздевалки, я уже не могу идти, не могу стоять. Падаю на пол и остаюсь лежать. Приходят Даррен и Джил, снимают с плеча сумку, укладывают меня на массажный стол. Команда Багдатиса устраивает его на соседнем столе.

- Даррен, что со мной?

- Парень, лежи тихо. Вытянись в полный рост.

- Я не могу, не могу…

- Где болит? У тебя судорога?

- Нет. Теснит в груди. Я не могу дышать.

- Что?

- Я не могу - Даррен - не могу - дышать.

Даррен помогает каким-то людям обкладывать мое тело льдом, поднимает мне руки, зовет врачей. Он уговаривает меня распрямиться, вытянуться во весь рост.

- Просто расслабься, парень. Разожмись. Твое тело зажато. Позволь ему расслабиться, отпусти его.

- Но я не могу. В этом-то и проблема, понимаешь? Не могу.

НАДО МНОЙ КРУЖИТСЯ калейдоскоп лиц. Джил, сжимая мою руку, протягивает напиток для восстановления сил. Я люблю тебя, Джил. Штефани целует меня в лоб и улыбается, - она счастлива, а может быть, нервничает, не могу понять. О, да, точно, вот у кого я раньше видел такую улыбку! Тренер говорит, что доктора уже идут, и включает телевизор над столом. «Чтобы тебе было не так скучно ждать», - добавляет он.

Я пытаюсь смотреть на экран. Спев а от меня раздаются стоны. Медленно поворачиваю голову и вижу на соседнем столе Багдатиса. С ним работает его команда, они разминают сведенные судорогой мышцы ноги, но у Маркоса начинается судорога подколенного сухожилия. Когда они переключаются на сухожилие, у него вновь сводит бедро. Он пытается лежать прямо, но тогда судорога схватывает паховые мышцы. Марк сворачивается в клубок и кричит, чтобы его оставили в покое. Все выходят из раздевалки, мы с ним остаемся вдвоем. Я вновь отворачиваюсь к экрану телевизора.

Минуту спустя что-то заставляет меня взглянуть на Багдатиса. Он улыбается мне. Он доволен или нервничает? Быть может, и то и другое. Я улыбаюсь в ответ.

Слышу, что из телевизора доносится мое имя: передают репортаж с матча. Первые два сета, такие обманчиво легкие. Третий, в котором Багдатис поверил в себя. Четвертый, жестокое столкновение. Пятый, бесконечный девятый гейм. Лучшая игра, которую я способен был показать. Лучший матч, который я видел. Комментатор уже называет его классикой.

Боковым зрением замечаю какое-то движение. Я поворачиваюсь и вижу, что Багдатис протягивает мне руку. На его лице написано: «Мы сделали это!» Я, дотянувшись, пожимаю ему руку. Так мы и лежим, рука в руке, пока на экране мелькают кадры нашей жестокой схватки.

Наконец-то я могу позволить мыслям течь свободно. Я не в состоянии их остановить. Помимо воли разум увлекает меня в прошлое. А поскольку он постоянно фиксирует каждую мельчайшую деталь, я вижу людей и события с отчетливой, беспощадной ясностью: поражения, победы, столкновения, приступы гнева, доходы, подружек, измены, журналистов, жену, детей, экипировку, письма фанатов, неудачные матчи, истерики. Как будто надо мной висит еще один телевизор, по которому в самом высоком разрешении крутят кино о наиболее ярких моментах прошедших двадцати девяти лет.